Проблема возмещения вреда, причиненного деятельностью, представляющей повышенную опасность для окружающих

В цивилистической литературе придается большое значение противоправности, в частности, как условию ответственности за причинение вреда. При этом, несмотря на кажущуюся очевидность содержания данного понятия, нельзя сказать, чтобы в его трактовке существовало единство взглядов.

Необходимость постановки вопроса о противоправности деяния обосновывается ссылкой на норму, которая в настоящее время содержится в абз. 1 п. 3 ст. 1064 ГК РФ. Смысл этой нормы заключается в том, что помимо деликтов (случаев противоправного причинения вреда) существует так называемое «правомерное причинение вреда», которые могут в отдельных случаях, предусмотренных законом, повлечь обязанность возмещения. Путем обратного толкования данного исключения делается вывод о том, что, по общему правилу, поведение правонарушителя должно быть противоправным.

В литературе существуют различные трактовки понятия противоправности, из которых следует отметить две основные: 1) противоправность – это свойство деяния, нарушающего нормы объективного (позитивного) права; 2) противоправность – это свойство деяния, нарушающего чужое субъективное право [60, C. 219–220]. Часто высказываются мнения, совмещающие в себе положения приведенных определений.

Представляется, что в гражданском праве понятия «противоправность», «противоправное поведение» более органично воспринимаются именно в субъективном смысле, в сочетании с нарушением гражданских субъективных прав.

Именно такое нарушение следует иметь в виду, когда идет речь о причинении вреда. Это особое понимание гражданской противоправности обусловлено специфичной сферой правового регулирования. Компенсационная гражданско-правовая ответственность является частноправовым институтом.

Ю.X. Калмыков совершенно прав, когда замечает, что «гражданское противоправное действие нарушает норму права посредством нарушения прав лица в конкретном правоотношении», а уголовная противоправность может обойтись и без нарушения каких-либо субъективных прав [42, C. 23–25].

По нашему мнению, под нарушаемым (путем причинения вреда) субъективным правом следует понимать право на чужое поведение – требование, обращенное к неопределенному кругу лиц.

Причинная связь. Не вызывает сомнений, что причинная связь является наиболее важным условием возложения ответственности за причинение вреда источником повышенной опасности. Правильное выявление причин возникшего вреда позволяет установить круг ответственных лиц, а также способствует определению иных границ ответственности.

Рассмотрим особенности причинного ряда, что позволит нам установить, какие причинные зависимости (звенья) необходимо исследовать правоприменителю в данном деликте, а также какие причины могут порождать рассмотренный выше вредоносный результат.

По замечанию А.А. Собчака, при применении норм ст. 454 ГК «сначала следует установить, что вред непосредственно причинен действием источника повышенной опасности, т.е. установить естественную причинную связь между действием повышенно опасных свойств материального объекта и возникшим вредом. Установление этой связи позволяет выявить ответственное лицо – владельца источника повышенной опасности – и решить вопрос о юридически значимой причинной связи между его деятельностью по эксплуатации источника повышенной опасности и вредом» [68, C. 147]. Несколько иначе описывает причинный ряд О.А. Красавчиков, предлагая различать «два таких звена причинной связи: 1) связь между поведением владельца источника повышенной опасности и функционированием данного источника; 2) связь между явлениями функционирования источника повышенной опасности и наступившим вредом» [46, C. 164]. А.А. Собчак и В.Т. Смирнов указывают на необходимость исследовать три причинных звена: «а) между осуществляемой владельцем источника повышенной опасности деятельностью, представляющей повышенную опасность для окружающих, и наступившим вредом; б) между поведением лица, непосредственно обслуживающего источник повышенной опасности, и наступившим вредом; в) между воздействием повышенно-вредоносных свойств источника повышенной опасности и вредом, т.е. вред должен быть вызван именно теми свойствами материального объекта, которые позволяют отнести его к числу источников повышенной опасности» [56, C. 71].

Итак, для установления причинной связи – условия возложения ответственности за причинение вреда источником повышенной опасности – следует выявить причинную обусловленность возникшего вреда совокупностью трех факторов: 1) повышенно-опасной деятельностью владельца источника повышенной опасности, 2) поведением владельца источника и 3) конкретным действием источника. При этом ближайшей к вреду «естественной (физической, механической)» причиной должно выступить действие источника, а два остальных фактора должны выступать в качестве «причин причины». Рассмотрим эти факторы несколько подробнее.

Для представителей различных концепций сущности источника повышенной опасности указанные факторы играют различную, весьма неодинаковую по значению роль. Так, по утверждению Б.С. Антимонова – сторонника «теории деятельности» – «детальное изучение причин большого числа вредоносных случаев названного выше типа показывает, что определяющей их причиной является самый род деятельности, а не особенности конкретного случая» [29, C. 35]. Иначе говоря, Б.С. Антимонов отводит действию владельца источника повышенной опасности в причинном механизме второстепенную роль.

Приведенные утверждения вызывают серьезные возражения. В этом вопросе прав О.С. Иоффе, который утверждает, что «вред причиняют не машины сами по себе, а деятельность людей, связанная с этими машинами», «в качестве противоправных причин выступают не силы природы, а действия людей» [65, C. 132–133]. Конечно, зачастую источником повышенной опасности вред причиняется в такой ситуации, когда от самого владельца уже мало что зависит [46, C. 23]. Но прежде, чем законы механики вступят в действие, человек, как правило, совершает определенные (часто осознанные) действия (нарушает законы социальные), способствующие созданию, а подчас и реализации аварийной обстановки [46, C. 26]. Даже если возникновение вреда обусловлено самопроизвольным проявлением вредоносных свойств материалов, веществ и т.п., все равно причиной вреда являются действия (а точнее, бездействие) людей, так как подобные вещи, как правило, «требуют постоянного внимания и соответствующих усилий для предотвращения самопроизвольного высвобождения энергии в результате взрыва, самовозгорания и т.д.» [46, C. 29].

Нельзя не заметить, что конкретное действие (бездействие) владельца источника повышенной опасности иногда сложно выделить из деятельности, создающей повышенную опасность для окружающих (например, при случайном причинении вреда и (или) воздействии на источник внешних факторов: непреодолимой силы, виновных действий потерпевшего).

Подобных «конкретных факторов» может быть много, действовать они могут довольно длительный период времени и т.д. Поэтому тогда, когда мы не можем выделить конкретный поведенческий акт в качестве причины вредоносного действия источника повышенной опасности (и соответственно возникновения вреда), мы можем рассматривать в качестве причинного фактора саму повышенно-опасную деятельность.

Обычно причину возникновения вреда выявить несложно, и особых проблем с установлением причинной связи у правоприменителя не возникает. Между тем иногда причинный ряд может быть осложнен предшествующими, сопутствующими или привходящими факторами, что вызывает трудности в определении причины наступления вредных последствий, неоднозначность решения данной проблемы.

К примеру, к вредоносному воздействию источника повышенной опасности присоединяются действия третьих лиц, потерпевшего, непреодолимой силы и т.д.

Следует заметить, что в отдельных случаях закон возлагает (снижает) гражданскую ответственность не за причинение вреда, а за виновное содействие этому причинению, при этом юридическое значение получает не причинная связь, а лишь обусловленность явлений (п. 2 ст. 1079, п. 1, 2 ст. 1083 ГК и др.).

В целях справедливого ограничения количества ответственных лиц суду необходимо производить сужение круга необходимых условий, «вырывать» из причинно-следственной цепи одно или несколько необходимых ему звеньев.

О.С. Иоффе предлагает все обстоятельства, так или иначе влияющие на наступление вредоносного результата подразделять на:

- создающие конкретную возможность;

- создающие абстрактную возможность;

- превращающие возможность в действительность.

Ответственность в данном случае наступает лишь в случае, когда то или иное обстоятельство, создав возможность наступления вредоносного результата, определило его наступление в действительности, либо создало возможность превращения его в действительность посредством других обстоятельств. Таким образом, предложенная О.С. Иоффе теория «возможности и действительности», является более приемлемой с позиции практики.

Как уже отмечалось, в ряде случаев вина правонарушителя выступает условием возложения ответственности за причинение вреда источником повышенной опасности. Взгляд на вину как условие ответственности обусловливает характер ее исследования.

Так, умышленное причинение вреда вредоносным объектом, обладающим некоторыми признаками повышенной опасности, не подпадает под действие ст. 1079 ГК именно потому, что такой объект не признается источником повышенной опасности при его умышленном использовании для причинения вреда. Для признания материального объекта источником повышенной опасности наличия вредоносных свойств, создающих повышенную опасность еще недостаточно. Чтобы объект попал в разряд таких источников, необходимо, чтобы он использовался в рамках «деятельности, создающей повышенную опасность для окружающих», отдельные признаки которой имеют самостоятельное значение для квалификации деликта. В частности, таким признаком выступает цель деятельности, которая, как мы уже отмечали, не может быть противоправной, т.е. направленной на причинение вреда. Как уже отмечалось, цели отдельных единиц повышенно-опасной деятельности – действий владельца вредоносного объекта не могут противоречить общей правомерной цели этой деятельности, т.е. не могут совершаться с умыслом на причинение вреда. При этом умышленно совершаемые действия редко представляют опасность для окружающих, так как обычно направлены на причинение вреда конкретному лицу (лицам).

Утверждается, что «вина в гражданском праве рассматривается не как субъективное, психическое отношение лица к своему поведению, а как непринятие им объективно возможных мер по устранению или недопущению отрицательных результатов своих действий, диктуемых обстоятельствами конкретной ситуации», при этом «вина переводится из области трудно доказуемых субъективных психических ощущений конкретного человека в область объективно возможного поведения участников имущественных отношений, где их реальное поведение сопоставляется с определенным масштабом должного поведения» [35, C. 449].

Как уже отмечалось, многие случаи причинения вреда, помимо гражданских деликтов, являются также преступлениями. Вина лиц, совершивших такие преступления, исследуется по правилам уголовного (уголовно-процессуального) закона. При этом уголовно-правовая наука не собирается отказываться от «психологического» понимания вины; более того, психологический анализ вины представляет собой одну из самых масштабных значительных проблем уголовного права и юридической психологии [55, C. 2].

Считается бесспорным то обстоятельство, что в гражданском праве, по общему правилу, дифференциация вины делинквента не имеет практического смысла, так как форма и степень вины субъекта не влияет на размер его ответственности. Между тем гражданское законодательство в некоторых случаях учитывает степень неосторожности не только потерпевшего (кредитора), но и причинителя вреда (должника) (см. п. 1 ст. 693, п. 2 ст. 901 ГК, ст. 193 КТМ РФ и др.). Уголовный закон, знающий четырехчленное деление вины, четко обозначает признаки каждой ее формы и вида. Объективные признаки предусмотрены в уголовно-правовой небрежности, определение которой содержится в ч. 3 ст. 26 УК РФ. При этом следует заметить, что в этой норме говорится о необходимой внимательности и предусмотрительности, при соблюдении которых делинквент должен был и мог предвидеть последствия своих действий – т.е. долженствование (объективный признак) не отрывается от возможности предвидения (субъективного признака). Подобные критерии неосторожности предусмотрены также и в гражданском законе (см. абз. 3 п. 1 ст. 171, абз. 2 п. 1 ст. 460, п. 1 ст. 461, п. 2 ст. 1104, п. 2 ст. 1107 ГК и др.).

В гражданском праве неосторожность делится на грубую и легкую неосторожность. Однако критерий такого деления является спорным. Иначе подходит к разграничению этих понятий О.С. Иоффе. «Если человек не соблюдает высоких требований, предъявляемых к нему как определенной индивидуальности, осуществляющей в данных условиях определенный вид деятельности. Он допускает легкую неосторожность. В тех же случаях, когда лицо не соблюдает не только высоких, но и минимальных требований, внимательности и осмотрительности, понятных каждому, оно допускает грубую неосторожность» [40, C. 47].

Представляется, что факт осознания противоправности своего поведения не входит в содержание гражданской вины. Во-первых, осознание противоправности гражданской вполне умещается в моменте предвидения вредных последствий (имеющего первичное значение для установления вины), следовательно, является излишним для квалификации психического состояния делинквента. Во-вторых, осознание нарушения негражданских норм лежит в плоскости негражданской вины. На пример, лицо может умышленно нарушать правила дорожного движения, но неосторожно причинить вред.