Субъект и объект действия: первичные характеристики

Очевидно, что рассмотренный  нами молоток не может — в отличие  от человеческих зубов (естественного, а не искусственного происхождения) — претендовать на роль анатомической  детали человеческого тела, что и  позволяет нам отнести его  к классу опосредующих объектов действия, с помощью которых передается воздействие субъекта на опосредованный объект5. Именно в этой форме —  опосредующего и опосредованного  объекта деятельности — выступает  для нас пока потенциальное различие реальных средств и предметов  трудовой активности.

Существует, однако, еще один вариант расширительной трактовки  действий, еще одна «трехзвенная»  модель ее структуры, о которой следует  сказать особо. Согласно ее сторонникам, выделив в социальном действии субъект (человека, грызущего орех) и объект (орех, разгрызаемый человеком), мы не получим  полной структурной картины, пока не установим в качестве самостоятельного третьего компонента сам акт разгрызания  ореха человеком. Иными словами, речь идет о подходе, согласно которому структура действия включает в себя наряду с субъектом и объектом процесс воздействия субъекта на объект, отличный как от первого, так  и от второго6.

Не соглашаясь с такой  точкой зрения, мы полагаем, что воздействие  субъекта на объект представляет субстанциальное  свойство субъекта, реализацию присущей ему деятельностной способности, неотделимой  от субъекта в той же мере, в какой  процесс взросления организма неотделим  от самого организма. Принципиально  важно понимать, что эта способность  к действию, присущая субъекту и  отсутствующая у объекта, отнюдь не тождественна самому действию, представляет собой его возможность, которая  становится действительностью, лишь соединившись с объектом, на который она направлена. Непонимание этого обстоятельства ведет к неправильной интерпретации  деятельности, в которой она перестает  быть процессуальным единством субъекта и объекта, субстанцией своих  модусов и превращается в нечто  производное от субъекта — присущее ему свойство или даже состояние.

Чтобы убедиться в ошибочности  подобной позиции, нам следует перейти  от абстрактных определений субъекта и объекта действия к рассмотрению реальной связи между ними. Важно  понимать, что социальное действие представляет собой не механическое соединение субъектной и объектной  сторон, а реальный процесс их взаимоопосредования, предполагающий особые формы связи  выделенных компонентов между собой, а также с объединяющим их целым.

2. Существует ли  все же объект без субъекта?

Приступая к характеристике реальных связей социального действия, мы рассматриваем его как органическое целое, не существующее без своих  частей и не допускающее их существования  друг без друга и вне охватывающей их целостности. Подобный тип связи  между компонентами и целым социального  действия мы назовем связью взаимоположенности и рассмотрим ее перед тем, как  перейти к анализу других типов  связи между ними.

Так, взаимоположенность между  целым действия и его компонентами означает, что нет и не может  быть ни субъектов, ни объектов за пределами  социальной действительности, равно  как нет и не может быть деятельности, в которой отсутствовала бы хоть одна из образующих его сторон.

Казалось бы, это утверждение  противоречит здравому смыслу, не столь  жестко связывающему действие, его  субъект и объект между собой.

В самом деле, разве сложно представить себе человека, бездействующего  или воздерживающегося от действия и при этом не перестающего быть самим собой? Возьмем, к примеру, человека спящего — разве это  не тот случай, когда субъект есть, а действий нет? Другой пример: мы знаем, что в уголовном кодексе существует особая статья, предполагающая строгое  наказание виновных в «преступном  бездействии», т.е. в неоказании помощи, воздержании от действий, которые  могли бы предотвратить те или  иные несчастья. Ясно, что эта статья, кик и любое другое уголовное  наказание, может быть применена  к человеку, отдающему себе отчет  в своих поступках, т.е. к субъекту, способному к осмысленным действиям. Вывод: субъект вполне способен к  противоправной бездеятельности, отнюдь не тождественной исчезновению его  «субъектности», освобождающей от наказания.

Руководствуясь такой  логикой, некоторые авторы рассматривают  действие как одно из возможных состояний  субъекта, производных от его сущности и как бы безразличных к ней  — в той мере, в какой химическая сущность воды безразлична к ее агрегатным состояниям. И самом деле, вода вполне способна оставаться водой, сохранять  свои существенные свойства, находясь в любом из присущих ей агрегатных состояний — выступая как жидкость, водяной пар или твердое тело7.

Так же и субъект, полагают авторы, может действовать, а может  и бездействовать без всякого  ущерба для своей качественной самотождественности, т.е. может существовать вне и  независимо от деятельности и от объекта, с которым его — «при желании» — соединяет деятельность.

Ниже, анализируя функциональную организацию деятельности, мы постараемся  показать всю ошибочность такого подхода, не понимающего различия между  деятельной способностью субъекта и  реальной деятельностью, принимающего за нее операциональную активность целереализации, наступающую после  фазы целепостановки.

Пока же подчеркнем, что  представление о «необязательности» деятельности для субъекта основано на чисто юридических ее трактовках. Что же касается строгой философии, то для нее суждения о «бездействующем  субъекте» тождественны суждениям  о «негорящем огне» или «несветящем  свете». Деятельность есть способ существования  субъекта, без которого он представим не в большей степени, чем живой  организм, представим вне и помимо обмена веществ со средой.

Все аргументы, направленные против такого подхода, основаны на непонимании  природы и механизмов человеческой деятельности, ее типов и видов. Так, с позиций социальной философии  спящий человек отнюдь не бездействует — он является субъектом и одновременно объектом (об этом ниже) особой деятельности релаксации, самовоспроизводства, направленного  на восстановление жизненных сил.

Столь же ошибочно считать  бездействующим капитана, прошедшего мимо судна, терпящего бедствие. В  действительности мы имеем пело с  вполне сознательной деятельностью  по самосохранению, предполагающей уклонение  от опасности: конечно, она предосудительна  в морально-юридическом плане, но это вовсе не делает ее фиктивной  в пиане философско-социологическом.

Применительно к таким  случаям М. Вебер специально подчеркивал, что действием становится любая  активность индивида или индивидов, связывающих с ней свой субъективный «смысл», — не исключая ситуации, когда  действие не предполагает специальных  усилий для достижения цели, а «сводится  к невмешательству или терпеливому  приятию»8. Аналогичную оговорку делал  П. Сорокин, подчеркивая, что социальные действия могут быть не только «активными», но и пассивными, предполагающими  «воздержание от внешних актов» (разновидностью такой пассивности Сорокин считал «толерантные действия», примером которых  может быть героическое поведение  христианского мученика, стоически  переносящего пытки и издевательства при абсолютной внешней неподвижности, естественной для человека, связанного по рукам и ногам9).

Тезис о том, что нет  и не может быть субъекта вне и  помимо действия, следует использовать и в обратном смысле, утверждая, что  нет и не может быть никакого социального  действия, которое не осуществлялось бы субъектом — носителем субстанциальной  способности к целенаправленной деятельности. При этом важно понимать, что в роли такого субъекта могут  выступать лишь люди, наделенные сознанием, способные к формам «символического  поведения», о которых говорилось ранее.

Конечно, при желании можно  подобрать примеры, способные поставить  под сомнение и это бесспорное утверждение. В самом деле, ни у  кого не вызовет возражений субъектный статус профессора, читающего лекцию студентам. Теперь представим себе, что  вместо профессора в аудитории «работает»... магнитофон, на который надиктована  очередная лекция. Означает ли это, что мы столкнулись со случаем  «бессубъектной» деятельности, или  же должны признать субъектом «безмозглый» электрический прибор?

Естественно, ответ на оба  вопроса будет отрицательным. Физическое отсутствие профессора в аудитории  отнюдь не означает, что он априори  перестал быть субъектом происходящего, способным опосредовать свое воздействие  на аудиторию с помощью явлений  социальной предметности.

Ниже, анализируя систему  организационных связей деятельности, мы увидим, что непосредственный «телесный» контакт с объектом отнюдь не является непременным условием субъектности (предположив подобное, мы должны будем  освободить от уголовного наказания  преступника — субъекта преступления, расправившегося со своей жертвой  не «собственноручно», а с помощью  мины замедленного действия с установленным  на ней часовым механизмом).

Но главное не в этом, а в том, что приведенный нами случай не может рассматриваться  как пример социального действия — однонаправленного воздействия  субъекта на пассивный объект. В  действительности мы имеем дело с  более сложной системой взаимодействия, в которой студенческая аудитория  выступает субъектом педагогического  процесса, предполагающего активное усвоение материала как при наличии  лектора, так и при его отсутствии (в последнем случае акценты обучения смещаются в сторону самообучения, объектом, а не субъектом которого является магнитофон).

Продолжая наш анализ, подчеркнем, что связь взаимоположенности в  социальном действии касается не только отношений целого со своими частями, но и отношений между самими частями  действия. В последнем случае связь  взаимоположения выражается в философской  формуле «нет объекта без субъекта», хорошо известной советским студентам  по работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», в которой она подвергалась самой  безапелляционной критике.

Речь идет о высказанной  Авенариусом идее «принципиальной  координации» между субъектом и  объектом познания, согласно которой  существование любого объекта («противочлена» координации) предполагает его восприятие субъектом («центральным членом» координации). Критикуя мысль о том, что существовать — это значит быть воспринимаемым, Ленин стремился защитить основы материализма, по центральный тезис, предполагающий существование материи  до, мне и помимо воспринимающего, познающего его сознания. Именно поэтому  он объявил идею принципиальной координации  субъекта и объекта противоречащей «требованиям естествознания, объявляющего землю (объект) существующей задолго  до появления живых существ (субъекта)», утверждая, что «для идеализма нет  объекта без субъекта») для материализма объект существует независимо от субъекта»10.

Оставляя пока в стороне  суть «основного вопроса философии» и гаму возможность доказать первичность  материи, мы должны отметить очевидную  некорректность избранных Лениным  для этой цели средств. Имеется в  виду принципиально неверное отождествление категориальной пары «сознание —  материя» с совершенно иной по своим  когнитивным функциям парой «субъект — объект». Подобный подход не учитывает  невозможности редукции универсальной  абстракции «материи» к внутридеятельному  определению объекта, обозначающему  лишь то в материальном мире, на что  непосредственно направлена познавательная или практическая активность субъекта (также не редуцируемого к «чистому»  философскому сознанию — абстрактно-логической оппозиции материи). Единственно  возможный рациональный смысл понятия  субъекта и объекта приобретают  как имманентные определения  деятельности, внутри которой они  непредставимы друг без друга, обладают абсолютной онтологической взаимоположенностью.

Однако последнее утверждение  также нуждается в доказательной  защите от «здравого смысла», подсказывающего  нам существование не только «бессубъектной», но и «безобъектной» деятельности.

В самом деле, сталкиваясь  с оппозицией человека и используемо  им топора, разгрызаемого ореха и  пр., мы легко обнаруживаем в этом процессе субъектную и объектную  стороны. Но спрашивается: как нам  быть в случае с физической зарядкой, когда активность субъекта обращена не на внешний ему предмет, а на самое себя? Не означает ли это существование  деятельности, в которой есть субъект, но отсутствует отличный от него объект — «противочлен» авенариусовской  «принципиальной координации», то «не-Я», которое противоположно сознательно  действующему «Я»?

Отвечая на этот вопрос, мы должны выделить еще один тип организационных  связей действия, отличный от взаимоположенности субъекта и объекта и выступающий  как связь их композиционного  взаимопересечения. О чем конкретно  идет речь?

Выше, анализируя структуру  действия, мы уже упоминали об известной  «ситуативности» понятий субъекта и объекта, означающей отсутствие строгой  «адресной» привязки этих понятий к  конкретным явлениям действительности. Иными словами, речь идет о способности  явлений, раскрывающих в одной ситуации субстанциальные свойства субъекта, менять их на противоположные свойства объекта в другой ситуации.

Конечно, эта способность  не означает, что магнитофон или  орех — предметные средства деятельности, отличные от человека, способны при  некоторых обстоятельствах уподобиться  ему и обрести статус субъекта. Таковым, как уже отмечалось выше, может обладать только человек или  группа людей, и это правило не знает исключений (если отвлечься  от фантастических перспектив создания во всем подобных человеку киборгов или, что более реально, существования  «человекоподобных» существ за пределами  земной цивилизации).

Однако ничто не мешает обратной трансформации, когда мыслящее существо, вполне способное к целенаправленной преобразующей активности само становится объектом подобного воздействия, на время или навсегда лишаясь своей  «врожденной» субъектности.

Мы не имеем в виду случаи «юридической квазиобъектности», известные  нам из истории древних цивилизаций, в которых вполне дееспособные люди — рабы — официально приравнивались к предметным средствам деятельности, рассматривались как «говорящие»  орудия труда (что не мешало им в  действительности быть субъектами производства, а иногда и политической активности, направленной на «укорот» рабовладельцев). Речь идет о реальных ситуациях, известных  нам не из истории, а из самой повседневной жизни.