Субъект и объект действия: первичные характеристики

I. Субъект и  объект действия: первичные характеристики

Переходя к содержательному  рассмотрению социального действия, представляющего собой целостное  проявление деятельности, мы будем  руководствоваться общими правилами  анализа системных объектов, о  которых говорилось в начале нашей  книги. Это означает, что мы должны рассмотреть строение действия, выделить его компоненты, установив их функции  в системном целом, рассмотреть  процесс взаимоопосредования частей, поддерживающий и воспроизводящий  это целое, установить возможные  импульсы его саморазвития.

Увы, логика учебного процесса, которая не совпадает с логикой  «чистой» категориальной рефлексии, обращенной к специалистам, не позволит нам  пунктуально выполнить эту программу. Тем не менее мы начнем с анализа  структурной организации действия, установления образующих его, обособленных друг от друга частей.

Мы убеждены, что в каждом социальном действии — независимо от его характера и направленности — могут быть выделены два обязательных структурных компонента, а именно субъект действия и объект действия, или тот, кто действует, и то, на что направлена его деятельная способность1. Попросту говоря, человек, севший за обеденный  стол, является субъектом «процесса  питания», в то время как съеденная  человеком котлета является его  объектом; дровосек, рубящий дерево, является субъектом лесозаготовки, а дерево — его объектом (вопрос о том, что представляет собой  вилка в руках едока или  топор в руках лесоруба, мы оставим  пока «на потом».

Попытаемся дать определения  субъекта и объекта деятельности, как они представлены в простейшем акте действия, но должны заранее предупредить читателя о весьма абстрактном характере  подобных определений.

В самом деле, в дальнейшем изложении нам придется столкнуться  с множеством сложнейших проблем, связанных  с характеристикой субъектов  и объектов деятельности, их классификацией и типологией.

В частности, нам предстоит  ответить на сложнейший вопрос о правомерности  субъектного понимания общества: его рассмотрения не в качестве институциональной  матрицы, «поля» взаимодействия социальных субъектов, но в качестве самостоятельного субъекта — носителя социальной активности с присущими ему потребностями, интересами, целями и т.д. и т.п. Все  это потребует от подобного анализа  давней полемики «методологического коллективизма» и «методологического индивидуализма»  с их аргументами «за» и «против» существования интегративных групповых  субъектов деятельности, не сводящейся к действиям и взаимодействиям  образующих их индивидов.

Не менее сложные проблемы встанут перед нами и в связи  с анализом форм социальной объектности, проблемой «ситуативной объектности» субъектов и бестелесных организационных  связей, различением объектов и предметов  деятельности, анализом функционально  специализированных классов предметности в виде «вещей» и «символов» и  т.д.

Но все это будет  ниже, когда мы установим исходные свойства социальной субстанции и перейдем к рассмотрению развитых дифференцированных форм социальности. Пока же, анализируя простейшую модель действия, мы можем  удовлетвориться столь же простыми исходными определениями субъекта и объекта, охватывающими родовые  свойства «субъекта вообще» «объекта вообще» в их взаимной соотнесенности.

С учетом этой оговорки мы определим  субъекта как «инициирующую сторону» деятельности, носителя деятельностной способности, с которым связаны  ее пусковые и регулятивные механизмы.

Что же касается объекта, то он представляет собой «инициируемую  сторону» деятельности, то, на что направлена деятельностная способность субъекта, отсутствующая у объекта.

Читатель, знакомый с историей философии, без труда обнаружит, что эти определения субъекта и объекта восходят к традициям  классической европейской гносеологии, заложенным Рене Декартом, который  понимал субъект как активное начало познания, а объект — как  «материал» познавательной активности, инициируемой и направляемой субъектом.

Вполне принимая такую  позицию, мы должны внести в нее лишь уточнения, связанные с отличием субъекта и объекта, интересующих социальную философию, от субъекта и объекта  в их гносеологической и психологической  интерпретации.

Суть данного уточнения  уже обсуждалась нами выше. Оно  связано с деятельной природой человеческого  сознания, целенаправленной продуктивностью  мыслительных актов и прочих форм психической активности. Все это  позволяет логикам, гносеологам, психологам обнаруживать наличие субъект-объектного опосредования в человеческих раздумьях, воспоминаниях, актах внимания и  утверждать, что даже в случае, «когда сознание направлено на мир собственных  переживаний... предмет (в данном случае состояние сознания) и познающий  субъект не сливаются, а отделены друг от друга»2.

Очевидно, что структуры  реального социального действия качественно отличны от подобной «мыследеятельности», субъект которой  «урезан» до чистого сознания, моделирующего  мир путем целенаправленного  продуцирования и преобразования идеальных  объектов. Предметность как атрибутивная характеристика деятельности всецело  распространяется на образующие ее компоненты: как субъекты, так и объекты  социально значимой активности людей.

В самом деле, мы не можем  подобно школам «доброго старого» идеализма  редуцировать субъектное начало истории  к духу, абсолютизировать активность сознания, превращать его в трансцендентального  субъекта, творящего из себя социокультурную  реальность. Реальный субъект истории  предстает перед нами как «мыслящая  материя», имеющая свою субстратную  определенность, свое органическое (в  случае с индивидом) и неорганическое «тело» (в случае с интегративным  субъектом — об этом ниже).

Точно так же и класс  объектов, которыми оперирует такой  субъект, не ограничивается имманентными сознанию идеальными конструкциями, но включает в себя объекты, процессы и  связи реального мира, преобразуя которые человек адаптируется к  среде своего существования.

Не растворяя субъект-объектную  структуру социального действия в структурах «чистого» сознания, мы должны, с другой стороны, помнить  о том, что вне и помимо последних  нет и не может быть ни субъектов, ни противостоящих им объектов. В самом  деле, не только в деятельности людей, но и в активности животных и даже в столкновении физических тел мы без труда обнаружим различие инициирующей и инициируемой, «активной» и «пассивной» сторон взаимодействия, с которыми мы связали искомое  различие субъекта и объекта социального  действия.

Но значит ли это, что ветер, ломающий деревья, или корова, щиплющая траву, заслуживают названия «субъекта»? Отрицательный ответ на этот вопрос исходит из убеждения о том, что  статусом субъекта обладает носитель не всякой, а лишь целенаправленной активности, обладающий сознанием и  волей, опосредующими его связь  с объектом деятельности.

В дальнейшем, когда мы перейдем к более конкретным характеристикам  социальной субстанции, сознание (в  виде своих объективированных, интерсубъективных  состояний — эстетических канонов, норм морали, права, истин науки) будет  претендовать на роль самостоятельного, отличного от индивидуального субъекта компонента общественной организации. Пока же оно выступает как имманентное  субъекту свойство, его способность  к целепостановке и целеосуществлению, реализуемая посредством воздействия  на определенные объекты.

Итак, структурная спецификация любого простейшего акта человеческой деятельности обнаруживает в нем  субъекта — носителя деятельностной способности, инициирующего и направляющего  ее осуществление, и реальный объект его целенаправленной предметной активности. Этими двумя «частями» и ограничивается набор структурных компонентов  социального действия, в котором  отсутствуют многие компоненты, присущие более сложной форме деятельности — взаимодействию, о котором мы поговорим ниже.

Нужно сказать, что далеко не все специалисты согласны с  идеей структурной биполярности действия и стремятся обнаружить в нем дополнительные организационные  компоненты. Так, некоторые философы и социологи наряду с субъектом  и объектом включают в структуру  действия потребности, интересы, цели, мотивы, стимулы, ценности и другие важнейшие явления социальной деятельности, которые мы будем характеризовать  ниже3.

Пока же отметим, что ни одно из этих «дополнений» в структуру  действия не отвечает критериям структурного компонента по той простой причине, что не является организационно выделенной частью рассматриваемой нами системы.

Ниже мы увидим, что эти  и подобные явления представляют собой не части социального действия, а возникающие в процессе их взаимоопосредования  свойства, состояния частей или действия, взятого в целом (свойства субъекта, если речь идет о потребностях, интересах, целях, мотивах и пр.; свойства объекта, если иметь в виду характеризующую  его значимость, ценность и т.д.).

Соответственно, анализировать  их мы будем лишь на следующем этапе  восхождения от абстрактного к конкретному, когда перейдем от простейших структурных  определений субъекта и объекта  к более сложным функциональным определениям, раскрывающим фазы и  механизмы реального взаимоопосредования  установленных частей. В структурном  анализе действия эти определения  столь же неуместны, как неуместно  включение в анатомическую схему  живого организма — наряду с легкими, сердцем, печенью и другими органами тела — таких свойств, состояний  и реакций, как страх, голод или  усталость.

Иного рода ошибку допускают, на наш взгляд, ученые, стремящиеся  превратить «бинарную» структуру действия в «триаду», выделив наряду с субъектом  и объектом некое отличное от них  средство деятельности, при помощи которого субъект передает свое целенаправленное воздействие на объект. О чем конкретно  идет речь?

Представим себе человека, который вопреки всем медицинским  рекомендациям разгрызает зубами грецкий  орех. Анализируя структуру данного  действия, мы признаем человека субъектом, а орех — объектом, на который  направлены его усилия. Трудно будет  переоценить степень нашего удивления, если кто-нибудь спросит нас о  месте, которое занимают в данном действии... зубы, с помощью которых  передается воздействие субъекта на объект.

В самом деле, выше мы признали социального субъекта предметным существом, обладающим — в отличие от гносеологического  или психологического субъекта —  «телесной» организацией. Поэтому представляется вполне логичным отнести человеческие зубы к субъектной стороне действия, признав их компонентом субстратной  организации человека, естественной частью его органического тела.

Теперь представим себе ситуацию, в которой человек, решив отдалить не самое приятное в жизни свидание со стоматологом, не разгрызает орех зубами, а разбивает его молотком.

Вопрос о месте последнего в структуре социального действия уже не покажется нам столь  же простым. В самом деле, должны ли мы рассматривать его как «часть»  субъекта, его «орган», вполне подобный зубам? Или будет правильным считать  молоток объектом человеческих усилий, вполне подобным ореху? Или же нам  следует признать двухзвенную структуру  действия недостаточной, заменив ее на трехзвенную, в которой молоток  займет отдельное место, отличное как  от субъекта, так и от объекта  его усилий в виде разбиваемого ореха?

Именно такое решение  предлагают сторонники критикуемой  точки зрения. Они уверены в  том, что «останется неясным, как  может субъект овладеть объектом, если в качестве необходимого элемента деятельности не выделены орудия, средства деятельности, от которых зависит  способ овладения, характер активности? Орудия и средства деятельности представляют собой систему «искусственных органов» общественного человека, без которых  субъект деятельности является пустой абстракцией»4.

Не соглашаясь с подобным утверждением, мы оцениваем его как  ненужное «забегание вперед», не учитывающее  уровневого различия между задачами философского исследования деятельности. Мы можем согласиться с тем, что  выделение средств или орудий деятельности является необходимым  условием ее содержательного анализа. Однако эта необходимость отнюдь не изначальна — она возникает  при рассмотрении структур общественного  производства, куда более конкретных, чем изначальные структуры действия. Речь идет об анализе реальных актов труда, в которых место абстрактного «объекта вообще» занимают конкретные спецификации социальной предметности, распадающиеся на функционально различные «средства труда» и «предметы труда».

Что же касается исходного  анализа «действия вообще», то предельно  абстрактный уровень его рассмотрения еще не требует от нас фиксации таких различий. Мы можем утверждать, что и средства и предметы трудовой деятельности вписываются в самые  общие контуры «объекта вообще», подпадают под его родовые  — и вовсе не «пустые» — признаки объекта. Относя и орех, и молоток  к объектам социального действия, мы признаем таковыми любые образования, которые используются носителями целенаправленной активности, лишены возможности ее самостоятельного проявления и не входят при этом в субстратную организацию  субъекта, не являются его «естественным» органом.