Развитие науки: революция или эволюция? Философские модели постпозитивизма

существующий разрыв между “теоретической рациональностью”, как ее понимает

“критический  рационализм” и практической рациональностью развивающейся науки

и признал необходимость  реформирования “критического рационализма” [8].

Результатом усилий по решению этой задачи стала выработанная И.Лакатосом

методологическая  концепция “утонченного фальсификационизма”  или методология

научно-исследовательских программ. Эта теория получила выражение в его работе

“Фальсификация  и методология научных исследовательских  программ”, перевод

фрагмента которой  приведен в [9].

Согласно Лакатосу, в науке образуются не просто цепочки  сменяющих одна другую

теорий, о которых  пишет Поппер, но научные исследовательские  программы, т.е.

совокупности теоретических  построений определенной структуры. “У всех

исследовательских программ есть “твердое[*]

ядро”. Отрицательная  эвристика запрещает использовать modus tollens, когда речь

идет об утверждениях, включенных в “твердое ядро”. Вместо этого мы должны

напрягать нашу изобретательность, чтобы прояснять, развивать уже  имеющиеся или

выдвигать новые “вспомогательные гипотезы”, которые образуют “защитный пояс”

вокруг этого  ядра, modus tollens своим острием направляется именно на эти

гипотезы. Защитный пояс должен выдержать главный удар со стороны проверок;

защищая таким  образом окостеневшее ядро, он должен приспосабливаться,

переделываться  или даже полностью заменяться, если этого требуют интересы

обороны” [9]. К.Поппер рассматривает только борьбу между  теориями, Лакатос же

учитывает не только борьбу опровержимых и конкурирующих  теорий, составляющих

“защитный пояс”, но и борьбу между исследовательскими программами. Поэтому

развитие науки  Лакатос представляет не как чередование  отдельных научных

теорий, а как  “историю рождения, жизни и гибели исследовательских программ”.

Однако и методология  исследовательских программ Лакатоса не может объяснить,

почему происходит смена программ. Лакатос признает, что объяснения логики и

методологии здесь  бессильны, но, в отличие от Куна, он верит, что логически

можно “соизмерить” содержание программ, сравнивать их между собой и поэтому

можно дать ученому  вполне рациональный ориентир для того, чтобы выбрать -

отказываться или  нет от одной программы в пользу другой. По мнению Лакатоса

смена и падение  устоявшихся взглядов, то есть научные  революции, должны

объясняться не “психологией толпы”, как считает Кун. Для описания того, как

соизмерить или  сравнить две конкурирующие программы, Лакатос вводит

представление о  сдвиге проблем.

“Исследовательская  программа считается прогрессирующей  тогда, когда ее

теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, то есть когда она с

некоторым успехом  может предсказывать новые факты (“прогрессивный сдвиг

проблемы”). Программа  регрессирует, если ее теоретический  рост отстает от ее

эмпирического роста, то есть когда она дает только запоздалые объяснения либо

случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и открываемых  конкурирующей

программой (“регрессивный  сдвиг проблемы”). Если исследовательская  программа

прогрессивно объясняет  больше, нежели конкурирующая, то она  “вытесняет” ее и

эта конкурирующая программа может быть устранена (или, если угодно

“отложена”) [И.Лакатос, История науки и ее рациональные

реконструкции./цитируется по 3]. Лакатос считает, что, безусловно, следует

сохранять “жесткое ядро” научно-исследовательской  программы, пока происходит

“прогрессивный  сдвиг” проблем. Но даже в случае “регрессивного сдвига” не

следует торопиться с отказом от программы. Дело в  том, что в принципе

существует возможность  найти внутренние источники развития для стагнирующей

программы, благодаря  которым она начнет неожиданно развиваться даже опережая

ту программу, которая  до недавних пор одерживала над нею  верх. “Нет ничего

такого, что можно  было бы назвать решающими экспериментами, по крайней мере,

если понимать под ними такие эксперименты, которые способны немедленно

опрокидывать исследовательскую  программу. Сгоряча ученый может  утверждать,

что его эксперимент  разгромил программу... Но если ученый из “побежденного”

лагеря несколько  лет спустя предлагает научное объяснение якобы “решающего

эксперимента” в рамках якобы разгромленной программы (или в соответствие с

ней), почетный титул  может быть снят и “решающий эксперимент” может

превратиться из поражения программы в ее новую  победу” [9].

Таким образом  из рассмотрения вышеизложенной концепции  “исследовательских

программ” Лакатоса видно, что научные революции, как  он их понимает, не

играют слишком  уж существенной роли еще и потому, что в науке почти никогда

не бывает периодов безраздельного господства какой-либо одной “программы”, а

сосуществуют и  соперничают различные программы, теории и идеи. Одни их них на

некоторое время  становятся доминирующими, другие оттесняются  на задний план,

третьи - перерабатываются и реконструируются. Поэтому если революции и

происходят, то это  не слишком уж “сотрясает основы” науки: многие ученые

продолжают заниматься своим делом, даже не обратив особого  внимания на

совершившийся переворот. Великое и малое, эпохальный сдвиг  или незначительное

изменение - все  эти оценки совершаются лишь ретроспективно при

методологической, “метанаучной” рефлексии. По мнению Лакатоса, история науки

является “пробным камнем” любой логико-методологической концепции, ее

решительным и  бескомпромиссным судьей.

            Эволюционная модель развития науки Стивена Тулмина           

Одним из вариантов постпозитивизма, завоевавшим на Западе признание и

популярность, стала  концепция Стивена Тулмина. В  этой концепции изложенной в

работах “Рациональность  и научное открытие” и “Человеческое  понимание” [10],

прогресс науки  и рост знаний усматривается во все более глубоком понимании

окружающего мира, а не в выдвижении и формулировании более истинных

утверждений как  предлагает Поппер (“более полное знание через более истинные

суждения” Тулмин заменяет на более глубокое понимание  через более адекватные

понятия”).

Свое понимание  рациональности Тулмин противопоставляет  как точке зрения

абсолютистов, которые  признают систему авторитетной при  ее соответствии

некоторым вневременным, универсальным стандартам, например, платоновским

“идеям” или стандартам Евклидовой геометрии, так и релятивистов, которые

считают вопрос об авторитетности какой-либо системы  уместным только в

пределах определенной исторической эпохи, приходя к выводу о невозможности

универсальной оценки. Для Тулмина “...рациональность - это атрибут ...

человеческих действий или инициатив...в особенности  тех процедур, благодаря

которым понятия, суждения и формальные системы, широко распространенные в

этих инициативах  критикуются и сменяются” [10]. Говоря другими словами,

рациональность - это соответствие исторически обусловленным нормативам

научного исследования, в частности, нормативам оценки и  выбора теорий. Отсюда

следует, что нет  и не может быть единых стандартов рациональности - они

меняются вместе с изменением “идеалов естественного  порядка”.

Новое понимание рациональности обуславливает позицию Тулмина и по другим

вопросам. Прежде всего, это относится к решению  проблемы научных революций.

Именно отождествлением  рационального и логического, по мнению Тулмина,

связаны такие  крайности как униформистское и революционное объяснения.

Действительно, униформистская, или кумулятивная, модель основана на

представлении о  познании как постоянном и непрерывном  приближении к

универсальному  абстрактному идеалу, который понимается как логически

взаимосвязанная система. Революционное же, или релятивистское, объяснение

предполагает смену  норм рациональности как полную смену  систем знаний.

Действительно, если все понятия старой дисциплинарной системы логически

взаимосвязаны, дискредитация  одного неизбежно ведет к разрушению всей системы

в целом. Таким  образом, именно “культ систематики” привел Куна к выводам о

“неизмеримости  парадигм” и о научных революциях как о переключениях

гештальтов. “Нам необходимо учесть, - пишет Тулмин, - что переключение

парадигмы никогда  не бывает таким полным, как это подразумевает строгое

определение; что  в действительности соперничающие  парадигмы никогда не

равносильны альтернативным мировоззрениям в их полном объеме и что за

интеллектуальным  перерывом постепенности на теоретическом  уровне науки

скрывается основополагающая непрерывность на более глубоком, методологическом

уровне” [10]. По мнению Тулмина, ни дискретность, ни кумулятивизм не

адекватны реальной истории, поэтому необходимо отказаться от взглядов на

науку как согласованную  “пропозициональную систему” и заменить ее понятием

“концептуальной популяции”. Понятия внутри популяции  обладают большей

автономностью: они  появляются в популяции в различное  время и в связи с

различными задачами и могут относительно независимо выходить из нее.

Как можно заметить, именно здесь проходит линия конфронтации между

философскими системами  Куна и Тулмина “... Вместо революционного объяснения

интеллектуальных  изменений, - пишет Тулмин, - которое  задается целью

показать, как целые  концептуальные системы сменяют друг друга, нам нужно

создать эволюционное объяснение, которое объясняет, как  постепенно

трансформируются  концептуальные популяции” [10].

Эволюционная модель строится по аналогии с теорией Дарвина  и объясняет

развитие науки  через взаимодействие процессов “инноваций” и “отбора”. Тулмин

выделяет следующие  основные черты эволюции науки:

1)  Интеллектуальное  содержание дисциплины, с одной  стороны, подвержено

изменениям, а с  другой - обнаруживает явную преемственность.

2)  В интеллектуальной  дисциплине постоянно появляются пробные идеи или