Проблема свободы воли. Свобода и ответственность личности

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Проблема свободы  воли. Свобода и ответственность личности

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Свобода воли – одно из устойчивых выражений, активно эксплуатирующихся  современной культурой. Под ним  часто понимают свойство личности, отличающее сегодняшнего человека не только от природного мира, но и от более ранних исторических эпох. А расхожее представление об этом предмете почти целиком приписывает полноту реализации свободы воли нынешней цивилизации. Как водится в таких случаях, разговор о данной составляющей жизни чаще всего ведется свысока, а сам предмет рассматривается как безусловно доказанный, очевидный факт. Между тем, история философии показывает, что оснований для такого оптимизма не так уж и много. По крайней мере, в основе современной традиции осознания человеком смысла воли и свободы существует ряд противоречий.

Как отмечает В.В. Соколов, проблема свободы, как никакая другая, выражает особенности личностного  сознания и поведения в условиях различной социальной действительности и перед лицом природного бытия¹. Нужно отметить, что для философии проблема свободы воли – одна из основных. Причем неважно, о традиции какого региона планеты – Востока или Запада, – и какого исторического периода идёт речь. И тут, и там тема активности человека в мире, его места в Космосе и собственной жизни занимала одно из самых видных мест. И, хотя данную тему принято относить к этической проблематике, интерес к ней все же не зависит от уровня развития нравственных воззрений, от того, сформировалась ли особая сфера этического. Естественно, что разные культуры и эпохи по-своему отвечали на этот вопрос, но, едва ли найдется такая, которая бы проигнорировала данную проблему. Так или иначе, но к её осмыслению подталкивают даже самые общие взгляды имевшиеся уже в мифологии и натурфилософии, а, может быть и раньше.

Человек, попытавшись  осознать себя и мир, на определенном этапе пришел к выводу, что не хватает какого-то звена в его  отношениях с окружающим миром. Человек, отважившийся размышлять о мире, с некоторого времени начал ощущать некое «беспокойство» по поводу того, что связывает его с миром, а что отделяет, по поводу того, на что он в этом мире способен, - идет ли речь об «умном» делании (созерцании, приобщении к первоначалу) или же о деятельности эмпирически-практической. Это значит, что всякая активность человека в мире с известного начального момента (который всегда останется тайной) приобрела статус проблемы.

Как отмечает А.А. Столяров, попытки решать ее привели со временем к вычленению особой сферы смыслов, характеризующих некоторые внутренние основания и условия человеческой деятельности. Сфера этих смыслов в новоевропейской традиции обозначается понятиями  «воля» и «свобода». Первое из них, как принято считать, характеризует способность определять себя к достижению известной цели (стало быть, подразумевает способность представлять некоторые объекты в качестве достойных стремления); второе обозначает совокупность гипотетических условий, при которых решение и действие «зависят от» субъекта, то есть, не детерминированы внешней по отношению к нему причинностью. Понятие «свобода» может, следовательно, выражать специфические условия существования самой воли, что в новоевропейской традиции передается понятием «свобода воли». Для всех трех понятий весьма важен нравственный аспект их значения².

Как уже отмечалось, эволюция данной проблемы тесно связана с  историей этики. По мнению А.А.Гусейнов и Г. Иррлитца, «моральное сознание может не только выражать действительную степень гуманности, достигнутую обществом, но и искажать, камуфлировать ее»³. Такой подход отражает не только марксистскую позицию, но и западноевропейский способ рассмотрения этики и проблемы свободы личности в частности. Но, поскольку, кроме западной цивилизации есть еще и другие, не менее развитые и одаренные, естественно, что четкая зависимость этики и понимания свободы личности от гуманизма не является вопросом решенным.

С нехарактерных для  современного общества подходов к определению  человеком себя по отношению к  миру и так называемым вечным ценностям, мы и начнем более конкретное рассмотрение нашего вопроса.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Понятие свободы  и личности в Древнем Китае

 

Известный русский синолог  Е.А. Торчинов считает, что на Западе, а, значит, отчасти и в отечественной философской традиции, «с китайской философией связан один миф, а именно миф о ее рациональности, возникший, по всей видимости, в эпоху Просвещения трудами как иезуитов, так и самих «просвещенцев», прежде всего Вольтера»⁴. По его мнению, несмотря на то, что за последние почти два с половиной столетия понятие рациональности существенно расширилось, к китайской культуре применяют самое поверхностное значение, воспринимая ее весьма поверхностно и делая еще более рациональной, чем европейскую.

Если подходить к  вопросу формально, действительно в китайской философии можно увидеть предельную рациональность. Этические взгляды Конфуция основывались на том, что наш мир сам по себе не зол и не может быть таковым, потому что создан и контролируется абсолютно добрым и высшим, безличным пантеистическим началом – Небом (тянь), которое само будучи добром, назначило и мирозданию быть добрым. Небо установило порядок (ли), наполненный добродетелью, т.е. имеющий своим смыслом добро. Получается, что оно изначально заложено в программу мироздания. Зло же проистекает из нарушения порядка, который был создан добром и был создан добрым⁵. Зло – результат разрушения этого порядка. Ну чем ни причинно-следственная зависимость, приписываемая миру европейским умом?! Напрашиваются и аналогии с попытками создания целостной картины мира схоластическими мыслителями.

Следуя западной логике, вполне справедливо предположить, что воспринимая мир как систему с заранее заданными параметрами, конфуцианская философия если  не отрицает свободы личности (иначе как можно нарушить небесный порядок), то однозначно приписывает ей негативную роль в мироздании. Именно в результате ее проявления мир уходит от добра и впадает в хаос. Как следствие – индивидуальная воля непременно должна быть подчинена общему порядку (ли).

Философия даосизма с точки зрения, привычной европейскому взгляду, тоже пронизана причинно-следственными зависимостями. По мнению даосских философов, человек – это полет стрелы: она движется туда, куда послала ее рука стрелка, и зависит ее движение от степени натяжения струны, от сопротивления воздуха, от того, встретит ли она препятствия на пути. Конечно, направление полета может измениться, например, от порыва ветра или из-за дождя, но сама по себе стрела поменять свое направление не в силах и тем более, не может о на полететь назад. Путь жизни, заданный суммой сил, сил внешних по отношению к человеку, называется Дао. С привычной нам точки зрения можно утверждать, что никакой свободы воли тут и не просматривается, а за все, происходящее в своей жизни, человек отвечает не сам, подчиняясь действиям внешнего порядка.

Но, как показывает Е.А. Торчинов, наш, привычный подход к  философии Древнего Китая приводит к ошибкам. Во-первых, корни китайского мышления лежат совсем не в каком-либо из видов рационализма, а в теории симпатии, «сродства видов». «Таким образом, космос оказывается единой резонирующей системой, грандиозным звучащим органоном, единым организмом, образованным взаимооткликающимися по принципу вселенской симпатии родами сущего. В этом мире господствует не причинность, а иной принцип: воздействие-отклик (гань-ин; почти бихевиористское «стимул-реакция»): воздействие на струну и отклик иной, родственной струны: «Не можешь ты цветка сорвать, чтобы звезды не потревожить»⁶.

В такой ситуации по-европейски поставленный вопрос о свободе воли человека теряет всякий смысл. Нет, понятие свободы и ответственности остается и не отрицается, но невозможно говорить ни об обособленности человека, ни произвести хотя какую-то иерархию его зависимости или независимости от внешних обстоятельств. Да и вести речь о внешних условиях здесь тоже неуместно. Все условия жизни человека подчинены закону Великого предела и перехода, уходя своими истоками в объединяющую все Пустоту. «Тот, кто хранит естественность своей сути, бережет свою благодатную силу и блюдет свое тело от изъянов, оказавшись в беде, сливает свой дух с Небом, становится единым с ним, как если бы никогда не отделялся от корня своего бытия. И что же тогда будет невозможным для него?»⁷

Ситуация, непривычная и даже немыслимая для современного сознания, основанного на признании уникальности и высокого значения индивидуума. Для того чтобы обрести полную свободу необходимо слиться с Тем, что выше и больше тебя, полностью отдаться ему, отказаться от претензий на собственную самодостаточность. И тогда… тогда человек обретает то, к чему так долго стремится – самого себя («свою суть») и ему открывается такая степень свободы, о которой он прежде и мечтать не мог.

Европейское нравственное сознание пришло к этому только к XIX веку.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Человек, личность и мир в русской культуре и философии

 

Русская традиция также  относится к числу тех, про относительно которых имеется больше мифов, чем обоснованных, непредвзятых фактов и теорий. Начать хотя бы с устоявшейся, кажется, точки зрения, что в России до XIX века философии не существовало, а, следовательно, не могло быть развитых этических представлений, в том числе и о свободе и ответственности человека. Это опять-таки точка зрения западной, даже европоцентричной традиции.

Безусловно, до указанного периода в России не было развитой философии. В европейском понимании. Но развитое мировоззрение, включающее в себя и глубоко, но в своем роде разработанную этическую концепцию, включающую и проблему свободы воли, конечно существовало. Как заметил в начале прошлого столетия русский философ Е.Н. Трубецкой, «икона – метафизика в красках». И как раз в иконописи на протяжении большей части русского Средневековья выражались взгляды русского человека на проблему свободы и собственной ответственности. Мир средневековой Руси – это мир иконы. И понимание свободы тоже было как бы иконописным. Поскольку внешние границы свободы, конечно, определялись каноном, то есть всеобщим законом, которому подчиняется человек, это дало право господствующей традиции обвинять древнерусскую культуру в игнорировании и даже пренебрежении свободой личности.

Кроме того, устоявшийся  способ трактовки русской общественно-политической системы говорит нам, что ни понятие  «свобода», ни понятие «личность» в  России популярны не были. Существовало лишь когда более сносное, но в основном довольно жесткое подчинение человека целому – политической и экономической системе.

Но если посмотреть с  другой стороны, окажется, что канон  определял лишь самые важные для культуры рамки целеполагания и границы того, что считалось достойным. Кроме того, оказывается, что образ мысли и отношения к себе русской культуры, по крайней мере в некоторых чертах схож с рассмотренным выше мышлением Древнего Китая. Европейская постановка вопроса, фактически противопоставляющая личность и Бытие, личность и общество, здесь не была актуальна вплоть до XIX века. Человек мыслится не как некая обособленная субстанция, не как монада, а как часть Бытия, от которой зависит сохранность всего, но и доброе существование которой немыслимо без благополучного бытия целого.

Типичный пример –  теория «Москва – Третий Рим», суть которой не в имперских амбициях крепнущего государства, а в принципиально  ином, в отличие от европейского мышления, позиционировании себя по отношению к Бытию. Смысл существования русского общества и каждого человека определялся одной-единственной задачей – сохранением Правды, служением единственно настоящему и достойному. Для допетровской мысли, таким образом, вопрос свободы личности находился совершенно в другой плоскости, нежели для современного человека. Главное было не в очерчивании границ собственной значимости или мощи, не в опеделении границ дозволенного в дуалистических отношениях человека и Бытия, человека и общества и не в выделении себя как неповторимой части сущего. Вопрос свободы воли ставился совершенно иначе: его суть была в том, насколько удастся сохранить то, без чего все остальное в жизни теряло для человека той эпохи всякий смысл, то есть Правду. Свобода была как раз в ее защите. Это особый тип понимания данного явления, который, по выражению А.С. Панарина можно назвать «свободой служения» или «свободой дарения».

К XIX столетию ситуация сильно изменилась. И дело не в осознании русской культурой важности европейского понимания свободы. Как говорил А.С. Пушкин, русский крестьянин не раб и рабом никогда не был. Дело в попытке взглянуть на собственную культуру глазами другой (западной) цивилизации. В итоге соцерцательно-охранительное, консервативно-созидающее мировоззрение уступает место нигилистически-революционному. Рождается новое для русской и мировой культуры вопрошание Раскольникова «тварь я или право имею». И оно знаменует новый подход к решению проблемы свободы воли не только в рамках русской мысли, но и всей некогда христианской цивилизации. Для России же это еще и выливается в «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Европейская традиция восприятия понятий

«свобода» и  «ответственность»

 

Свобода и необходимость  в эпоху Античности

 

В европейской философской  традиции представления о человеке длительное время строились на основе оптимистического признания его целостности. Хотя и признавалось, что полнота людского существования нарушается страстями, все-таки акцент всегда делался на возможность абсолютного исправления такой ситуации. Корни подобных представлений нужно, вероятно, искать у истоков человеческой культуры, до которых только может дотянуться современный исследователь – в древних культах. Среди них наибольшее влияние на формирование европейской цивилизации оказала, конечно, религия античной Греции. Отсутствие в миропонимании Эллады таких понятий как грех или справедливость (понимаемые как явления, оказывающие влияние на весь Космос) прослеживается и в сохранившейся до наших дней репутации греков как людей с ощутимой долей лукавства.