Проблема личности и ее свободы в понимании Н. Бердяева

Рациональная свобода состоит в подчинении моральному закону и ведет к обязательной добродетели, т.е. к рабству. Выход из этой трагедий может быть только трагическим и сверхъестественным. Эту свою мысль Н. Бердяев подтверждает искупительной жертвой Иисуса Христа. Именно Божественная жертва, Божественное самораспятие на кресте должны покорить порочную меоническую воду путем просвещения ее извнутри, без насилия над ней, отвергая созданного мира свободы.

Личность – это ноуменальный центр мироздания, обнаруживаемый через выявление бесконечности и всеобъемлимости духа конкретного человека. Даже трансцендентное открывается в духе и через дух личности. Однако присущая ей свобода двойственна: она дана человеку и от Бога как просветленная свобода к добру, истине, красоте, вечности и от Божественного «ничто», которое заключает в себе возможность зла и отпадение от Бога.

«Философия свободы есть философия богочеловечества», – вот идея Бердяева. Идея богочеловечества, характерная для русской философской мысли, восходит к христианскому учению о единстве божественной и человеческой природы Иисуса Христа. Для Бердяева эта идея неразрывно связана с творчеством, в котором человек усыновляет себя Богу. Он пишет: «Тема о творчестве была для меня вставлена в основную христианскую тему о Богочеловечестве, она оправдана богочеловеческим характером христианства. ...Идея Бога есть величайшая человеческая идея. Идея человека есть величайшая Божья идея. Человек ждет рождения в нем Бога. Бог ждет рождения в нем человека. ...Необычайно дерзновенна мысль, что Бог нуждается в человеке, в ответе человека, в творчестве человека. Но без этого дерзновения откровение Богочеловечества лишается смысла». С явлением Богочеловека Христа «прекращается самодержавие Бога, ибо сыновний Богу человек призывается к непосредственному участию в божественной жизни. Управление мира становится богочеловеческим». Таким образом, мировой процесс у Бердяева становится не возвращением к изначальной полноте, а творческим приращение к ней, «восьмым днем творения».

«Преображение и обожествление» возможны только путем достижения свободы, «проникнутой любовью к Богу». Бердяев считает, что «они не могут быть достигнуты принудительно; они предполагают свободную любовь человека к Богу. Поэтому христианство является религией свободы» [10, с. 278]. По его мнению, вера в Бога есть не почитание церковных канонов, а стремление к Божьему царству, мысль о том, что следуя заветам Христа, «с Христом в сердце» можно достичь духовной свободы. Для достижения Царства Божьего, по мнению писателя, необходимо творчество. «Новое, завершающее откровение будет откровением творчества человека. Это и будет чаемая эпоха Духа». Именно в ней «реализуется христианство как религия Богочеловечества», так как «совершенное соединение человечества с Божеством может явиться лишь как результат проникновения Св. Духа в путь истории и культуры».

Для Бердяева важна «проблема индивидуальной судьбы в вечности». «Растворение личности, неповторимой индивидуальности в безликой божественности... противоположно христианской идее». «Тайна христианства есть тайна Богочеловечности, тайна встречи двух природ, соединяющихся, но не смешивающихся. Человек не исчезает... но наследует свою человечность в вечной жизни» [12, с. 485].

«Лишь путь Богочеловечества и Богочеловека ведет к утверждению человеческой личности и свободы», – пишет Бердяев. Человечество, оторванное от Бога, отвергшее Христа, перерождается в бесчеловечное (пример этого в «Бесах» Достоевского, в его «легенде о Великом Инквизиторе»).

Христианство Бердяева антропологично, оно основано на идее богоподобия человека и очеловечивании Бога. Если это так, то человек призван к соучастию в Божественном творчестве и, следовательно, история становится продолжением миротворения. Конец истории и путь к концу –богочеловеческий, и в богочеловечности таится возможность осмыслить божественный план истории, не погасив индивидуальной свободы человека.

Становление и развитие личностных начал – это, по Бердяеву, исключительно творческий процесс, не допускающий никакого механического «прибавления», никакого (пусть даже и самого положительного) детерминизма в определении формирующихся черт личности. Биологические, социальные и культурные предпосылки решающим образом сказываются на деятельности человека, обуславливают ее. В этих границах неизбежно происходит «объективация» не только результатов человеческой деятельности, но и его самого. В конечном счете, все это – «царство природы», в котором нет места подлинной свободе. Личность же, согласно Бердяеву, в буквальном смысле, «не от мира сего». Она есть Альфа и Омега «царства духа», которое, собственно, и создается ее свободными, творческими усилиями. Таким образом, свобода признается фундаментальным условием личностного бытия, а личность оказывается, по сути, единственным подлинно свободным началом в мире и в истории. Если попытаться выразить логику метафизической позиции Бердяева одной формулой, то следует сказать, что личность действительна постольку, поскольку действительна свобода, а действительным выражением и реальным гарантом свободы является личность.

Прокламируемая Бердяевым в его историософии, связь человека в истории с Богом и свободой никак не уменьшает трагизма человеческого существования. Экзистенциальная философия и в своем «практическом» выражении повествует именно об этом трагизме человеческого бытия. Само понятие «личности» признается Бердяевым «наиболее непроницаемым для философской мысли». Называя персонализм редким явлением в философии, он ограничивается тезисом о «внеприродном» характере личности – «образе и подобии Божьем». Значение же личностного начала раскрывается в истории, «в судьбе существования». Личность в философии Бердяева – это не столько понятие, сколько символ, указывающий прежде всего на неподвластную никакой рационализации глубину человеческого бытия, на принципиальную невозможность интерпретационной схематизации (научной или философской) человеческого образа. Неуловимая и бесконечно противоречивая личность – самый реальный и, наш взгляд, глубокий образ в экзистенциальной философии Бердяева. В свое время Ницше в «Рождении трагедии» определил человека как «воплощенный диссонанс». Бердяев, назвав личность «живым противоречием», пошел дальше, признав невозможность самого выбора между «гармонической» (хрестоматийный образец: «в человеке все должно быть прекрасно...») и дионисически-диссонансной (вариант Ницше) характеристикой человеческой природы. Именно в этой точке обретает глубокий философский смысл его отказ признать в культуре высший смысл человеческого творчества в истории. Даже самые гениальные результаты интеллектуального и художественного творчества не в состоянии передать экзистенциальный опыт личности, не объективируя одновременно этот опыт, не ограничивая роковым образом бесконечный и противоречивый космос личностного бытия. Философски оправданным оказывается и постоянный спор русского персоналиста с концептами предлагающими разгадку «тайны личности» и сводящими ее либо к «низовой» сфере человеческого существования (марксизм, фрейдизм), либо к высшим, но уже сверхличностным и, по убеждению Бердяева, безличностным сферам (прежде всего, платонизм во всех его позднейших модификациях).

Духовная эволюция Николая Александровича Бердяева прошла путь от «легального марксизма», когда он (наряду с другими марксистами) выступал против идеологии народничества, к религиозному миросозерцанию.

Главная проблема философии Бердяева – смысл существования человека и в связи с ним смысл бытия в целом. Ее решение, по мнению писателя, может быть только антропоцентрическим – философия «познает бытие из человека и через человека», смысл бытия обнаруживается в смысле собственного существования. Осмысленное существование – это существование в истине, достижимое человеком на путях спасения (бегства от мира) или творчества (активного переустройства мира культурой, социальной политикой).

Философия Бердяева носит персоналистический характер; он сторонник ценностей индивидуализма: «личность не часть общества, напротив, общество– только часть или аспект личности. Личность – не часть космоса, напротив, космос – часть человеческой личности» [17, с. 273]. Бердяев был поглощен экзистенциальным интересом к человеку. Однако, в отличие от других философов-экзистенциалистов, писатель не удовлетворяется сопереживанием, его волнует не столько трагедия человеческого существования, сколько свобода человеческой личности и человеческого творчества. «Свобода для меня первичнее бытия. Своеобразие моего философского типа прежде всего в том, что я положил в основание философии не бытие, а свободу».

«Свобода, личность, творчество лежат в основе моего мироощущения и миросозерцания», - пишет Бердяев. Он онтологизирует свободу, выводит за рамки обычных проблем философии. Свобода, своими корнями уходящая в иррациональную и трансцендентную безоснованость, является для него исходной и определяющей реальностью человеческого существования. Бердяев пишет: «Свободу нельзя ни из чего вывести, в ней можно лишь изначально пребывать».

По мнению писателя, личность и субъективное находятся в конфликте с общим и объективным, личность восстает "против власти объективированного «общего». Объективация – одно из основных понятий философии Бердяева, она означает трансформацию духа в бытие, вечности – во временное, субъекта – в объект, порождение неподлинного мира явлений, где результаты духовной активности человека приобретают формы пространства и времени, начинают подчиняться причинно-следственным отношениям и законам формальной логики. Объективной реальности не существует, это иллюзия сознания, существует лишь объективация реальности, порожденная известной направленностью духа. Объективированный мир не есть подлинный реальный мир... Объект есть порождение субъекта. Лишь субъект экзистенциален, лишь в субъекте познается реальность. Объективация есть выбрасывание человека вовне, экстериоризация, подчинение условиям пространства, времени, причинности, рационализации. В экзистенциальной же глубине человек находится в общении с духовным миром и со всем космосом. Таким образом, объективация представляет собой не раскрытие, обнаружение духа, а, наоборот, его закрытие, обеднение. В результате человек оказывается в двойственном положении: как личность он остается в своей глубине носителем экзистенциального «я», образа и подобия Бога, как индивид он становится причастен миру природной и социальной необходимости. Мысль писателя перекликается здесь с идеями западноевропейских экзистенциалистов о трагическом положении человека в безучастном, равнодушном к его существованию мире. Писатель видит природное зло не только в жестокости борьбы за существование, в страдании и смерти, а в самом факте необходимости, несвободы, которая составляет сущность материи. Человек с его возможностями духовной свободы брошен в слепой механический мир, который порабощает и губит его. Однако у человека есть напряженная устремленность к трансцендентному, к переходу за грани этого мира. Обратной стороной этой направленности существа является сознание неподлинности, неокончательности, падшести этого эмпирического мира. Философ утверждает «примат свободы над бытием». «Бытие вторично, есть уже детерминация, необходимость, есть уже объект», – считает автор. В религиозном плане объективация тождественна с актом грехопадения – отчуждения человека от Бога, сопровождающегося попаданием субъекта в зависимость от мира объектов.

«Если мир, – писал Бердяев, – находится в падшем состоянии, то это - не результат способов познания (как это думал Шестов). Вина лежит в глубинах мирового бытия. Это лучше всего уподобить процессу разложения, разделения и отчуждения, которое претерпевает ноуменальный мир. Было бы ошибкой думать, что объективация происходит только в познавательной сфере. Она происходит прежде всего в бытии самом. Она порождается субъектом не только как познающим, но как бытийствующим... В результате нам кажется реальным то, что на самом деле вторично, объективировано, и мы сомневаемся в реальности первичного, необъективируемого и нерационализированного». Осознание первичности духа как творческой реальности и составляет, по мысли автора, задачу философии, указывает путь решения проблемы свободы человеческой личности.

«Персоналистическая революция», к которой стремился философ, означает «свержение власти объективации, разрушение природной необходимости, освобождение субъектов-личностей, прорыв к иному... духовному миру». Преодоление объективации связывается Бердяевым не столько со спасением, сколько с творчеством как «обнаружением избыточной любви человека к Богу», ответом его «на Божий зов, на Божье ожидание».

На основании всего вышеизложенного можно сделать следующий вывод: Бердяев убежден, что свобода трагична: если она составляет сущность человека, то, следовательно, она выступает как обязанность; человек порабощен своей свободой. Она тяжкое бремя, которое несет человек. Он ответственен за свои поступки и происходящее в мире. Свобода – это независимость человека и определяемость его личности изнутри. Это не выбор между поставленным перед ним добром и злом, а его созидание добра и зла. Само состояние выбора может давать человеку чувство угнетенности, несвободы. Освобождение наступает, когда выбор сделан и когда человек идет творческим путем. Бердяев воспринимает свободу «не как легкость, а как трудность». По мысли писателя, даже простая политическая свобода, свобода выбора убеждений и поступков – это тяжелая и ответственная обязанность. Свобода порождает страдание, отказ же от свободы уменьшает страдание. И люди легко отказываются от свободы, чтобы облегчить себя.

Здесь взгляды Н. Бердяева перекликаются со взглядами Достоевского на эту проблему, для которого проблема свободы духа также имеет центральное значение. У Достоевского свобода – не право человека, а обязанность, долг; свобода – «не легкость, а тяжесть». Не человек требует от Бога свободы, а наоборот, и в этой свободе видит достоинство богоподобия человека. Именно по этой причине свобода аристократична, а не демократична. Бердяев считает, что огромная масса людей совсем не любит свободы и не ищет ее.

3. Е.Н. Трубецкой о смысле жизни человека

Основным философским трудом Е.Н.Трубецкого стала работа «Смысл жизни» (1918). Этот труд он готовил десятилетиями, осуществляя широчайшую программу предварительных изысканий. В нее входили такие задачи, как изучение взглядов на смысл жизни дохристианских философов, церковных писателей и современных мыслителей.

Чуткий к проблеме выразительности, эстетики (в самом широком смысле- как «науки о выражении» и «общей лингвистики», пользуясь определением Б. Кроче) Трубецкой искал наиболее значимых, рельефных форм воплощения жизненного идеала. Политические концепции и социальные утопии для него как правоведа представляли первостепенный интерес. Ведь обобщенное решение вопроса о смысле жизни предполагает его общественную значимость. А социальный идеал и есть общезначимый маяк в море экзистенциальных волнений. Отсюда становится понятным, что целый цикл своих работ Е.Н.Трубецкой посвящает политическим воззрениям античности. Это такие книги как «Рабство в Древней Греции», статьи «Политические идеалы Платона и Аристотеля в их всемирно-историческом значении», «К характеристике политических идеалов эпохи Возрождения», брошюра «Социальная утопия Платона» (1906).

В ходе этих исследований перед E.H. Трубецким со все большей определенностью вырисовывались контуры такой могучей и притягательной философской системы, – даже шире, умонастроения, – как платонизм. Что платонизм оказал сильнейшее воздействие на мыслителей христианской эпохи, в том числе на блаженного Августина, заложившего умозрительные основания западно-христианской культуры, было известно и до Трубецкого. Но вот роль платонизма в формировании идеала христианской теократии с удивительной проницательностью выявил именно он.

Монография Евгения Николаевича Трубецкого об Августине позволяет проследить рождение римо-католической экклесиологии и политической доктрины сразу в нескольких измерениях: богословско-метафизическом, историческом и психологическом. Трубецкой детальнейшим образом разобрался в том клубке противоречий, из которого пытался выбраться Августин, отстаивая против Пелагия идеал централизованной, властной церковной организации, стремящейся стать вселенской империей, земном образом Небесного Града. Ради этого идеала он ввел принцип предопределения и фактически отрицал свободу воли, ради него он изобрел учение о justitia originalis, «изначальной праведности», и трактовку первородного греха как ее утраты. Августин пришел к христианству от философии Платона, и его теократические идеи находятся в ближайшем родстве с социальной утопией древнегреческого мыслителя.