Представление о счастье и несчастье в философских учениях

В. Татаркевич отмечает, что в утопиях XIX века проблеме счастья отдельного человека стало уделяться больше внимания. Утопические учения стали более человечными, отвечающими потребностям людей, а потому более реальными и менее утопичными.

Демокритовское понимание счастья  как ощущения положительного баланса  жизни и удовлетворенности этой жизнью утверждается в XIX веке. Таким  образом, произошло отграничение понятия  счастья от благосклонности судьбы, эвдемонии. Делались также попытки отграничить счастье от удовольствия. Английский этик Рэшдолл видел основу для разделения счастья и удовольствия в целостности счастья: в противоположность отдельным удовольствиям счастье есть удовлетворенность жизнью в целом. Согласно другой точке зрения, счастье, в отличие от удовольствия, - это не только чувства, но и объект положительной оценки, одобрения. Счастливым является человек, который не только радуется жизни, но радуется небезосновательно.

История понятия счастья насчитывает  почти два тысячелетия. Вначале  счастьем называли благоприятную судьбу, везение. В эпоху античности и  средние века оно означало обладание  наивысшими достоинствами и благами. В новое время понятие счастья  свелось к понятию удовольствия. Претерпевая изменения, понятие  счастья понималось либо как совершенное  состояние человека, главным правилом для которого было следование моральным  нормам, голосу разума (добродетельная и разумная жизнь была верной дорогой  к счастью), либо как удовольствие, и в этом случае моральные блага  признавались постольку, поскольку  они способны увеличивать размер получаемых удовольствий. Аксиологический  подход к проблеме счастья.

В аксиологическом плане счастье - эта ценность, мера добра в жизни  человека, идеал совершенства и бытия  вообще (Дубко, Титов 1989, 61). Толковый словарь В.И. Даля определяет счастье как «желанную, насущную жизнь» (Даль 1881, IV, 381). Желанная жизнь - это жизнь достойная, которая приносит удовлетворение: к ней стремятся, о ней мечтают. Стремление к поставленным целям и идеалам, а главное, возможность их достижения является основой счастливой жизни. Человек счастлив в той мере, в какой он воспринимает собственную жизнь как желанную, «отвечающую требованиям своего ценностного сознания» (Джидарьян 2001, 116).

С позиции аксиологии счастья представления  о счастье и понятие счастья  различаются как конкретное и  абстрактное. Как отмечает Е.Л. Дубко и В. А. Титов, представление о счастье - это явление общественного сознания, которое может стать индивидуальным.

Понятие «счастье» - абстрактно-философская  модель представлений о счастье, которая может противостоять  мнениям о нем. Понятие «счастье»  воплощает идеальное, истинное счастье, которое имеет онтологический источник, в отличие от представлений, согласно которым счастье ситуативно обусловлено. Если идеальное счастье вряд ли достижимо, то счастье реальное осуществимо, но не прочно, поскольку зависит от многих причин, в том числе, случая, удачи: Счастье вертко: набоев не набьешь. Счастье - вешнее ведро. Реальное счастье конечно, потому что не вечен сам человек. Фома Аквинский считал счастье божественной всеблагой сущностью. Объективным источником счастья является Бог. Человеческое счастье, согласно Фоме Аквинскому, имеет две стороны. Полного счастья в жизни не бывает, так как оно не может соединиться с высшим благом, кроме того, оно не долговечно. Однако человек обладает разумом, волей и способностями, поэтому может стремиться к познанию высших принципов бытия. Человек по природе своей изначально устремлен к познанию и созерцанию универсального, высшего добра. А для этого необходимы чистое сердце, честная воля, нравственные поступки и непрактическое совершенствование души.

При ценностном подходе к проблеме счастья возникает вопрос о его  специфике в соотношении с  другими человеческими ценностями, к которым традиционно относятся  любовь, добро, истина, свобода, равенство, красота и др. Нередко главенствующую роль в этом ряду занимает счастье  как абсолютная ценность, подчиняющая  и определяющая другие: Не родись красив, а родись счастлив. Счастье дороже денег. Правда хорошо, а счастье лучше.

Утверждение, что счастье является высшим благом, что оно - самое важное в жизни, имеет иное значение, когда  счастье понимается не в философском, а в житейском смысле, как благоприятная  судьба. О таком счастье люди мечтают  больше всего. Счастье - бесплатный дар, получаемый без усилий, поэтому он особенно желаем, но это не означает, что желаемое благо является самым  ценным. Люди, горячо желая благоприятной  судьбы, в действительности не ценят  ее в той степени, в какой ее жаждут. Если человек и дорожит  тем, что он желал и в итоге  получил, то обладание ценным благом не обязательно является залогом  счастья, поскольку владение тем, что  ценно, связано с риском его потери, а, следовательно, может привести к  несчастью опять таки по воле «судьбы играющей».

Многие философы отождествляют  психологические проявления потребности  в счастье со стремлением к  нему. Очевидно, что все стремятся  к счастью. Однако счастье не может  выступать самоцелью, смыслом жизни. Человек стремится не к счастью как к таковому, а к тому, что может сделать его счастливым. Счастье - «общий термин, в котором слито неопределенное множество единичных целей, которые ежеминутно ставит перед собой человек, и, достигая их, чувствует себя удовлетворенным, т.е. счастливым» (Розанов 1995, 191- 192).

Сознательно стремиться к счастью  нельзя, поскольку «ощущение счастья, которому предшествует сознание его, угасает  в своей жизненности. Это общий  закон психической природы человека, что все, проходя через рефлексию  как представление или идея, теряет свою энергию, становясь предметом  чувства как реальный факт» (Розанов 1995, 180). Счастье может быть лишь «побочным  эффектом достижения цели» (Франкл 1990, 56). В.С. Соловьев называет воззрение, согласно которому в качестве конечной цели выбирается наслаждение, счастье или польза элементарным и отвергает его.

В ценностном сознании личности предпочтение отдается не счастью, а заменяется другой, боле значимой ценностью, идеей, невозможность  осуществления которой делает человека несчастным. Так, герой рассказа А.П. Чехова «О любви», переживая любовь к женщине, говорит: « Я понял, что когда любишь, то в своих  рассуждениях об этой любви нужно  исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или ненужно рассуждать вовсе» (Чехов 1973, 319).

Представитель русской философской  мысли XX века, социолог П.А. Сорокин  рассматривал идею счастья в качестве важнейшей составляющей формулы  социологического прогресса и связывал с понятием счастья все другие человеческие ценности. По его мнению, любая другая ценность приобретает  свою истинность в той мере и постольку, поскольку способствует увеличению счастья. В противном случае она  не может называться подлинной: «Как бы не были ценны сами по себе любовь к ближнему, солидарность, знание (истина) и т. д., но раз они не сопровождаются параллельным развитием счастья или даже ведут к уменьшению его - они становятся полуценностями» (Сорокин 1988, 107).

Одновременно с представлениями  о наивысшей ценности счастья  существует прямо противоположное  мнение о ненужности и даже вредности  счастья. Пессимистическое восприятие счастья, неверие в него всегда существовало в истории философской мысли. Чувство тщетности жизни, несовершенство тела и души, изменчивость судьбы, чрезмерные надежды, тяжесть труда, позднее осознание смысла жизни, быстротечность времени и связанная с этим близкая перспектива старости и страданий - все это ставит под сомнение саму возможность счастья, делая несчастье неизбежным: Клад да талан не на всякого живет, а убытка да беды мало кто минет. Без притчи веку не изживешь. Седина напала - счастье пропало.

Софокл писал: «Никто не обходит  несчастье, но у кого его меньше всего, тот счастлив». В трагедии «Эдип  в Колоне» Софокл выдвигает лозунг «не существовать»:

Не родиться совсем - удел

Лучший. Если же родился ты,

В край, откуда явился, вновь

Возвратиться скорее. (Софокл 1958, 123).

В мрачных красках видели жизнь  даже те, кто считал счастье самым  ценным благом: «Каков есть человек? Он - воплощение слабости, добыча случая, пример изменчивости, обреченный на зависть  или несчастье, а остальное в  нем только флегма и желчь» (Аристотель).

Христианство лишало земное счастье  собственной ценности, поскольку  его всегда сравнивали с будущим  счастьем. В сравнении с раем и  адом счастье и несчастье на земле  представлялись ничтожными. Жизнь, с  одной стороны, является злом, поскольку  в ней не может быть уверенности  в будущем и она далека от Бога, но, с другой стороны, жизнь - творение Бога, дает возможность приблизиться к нему. Отсюда надежда людей на счастливое будущее. По мысли французского философа Б. Паскаля, человеческая натура не позволяет ему быть счастливым, поскольку, когда человеческие желания  рисуют ему идеал счастья, они  сочетают нынешние обстоятельства с  удовольствиями, человеку в данный момент недоступными. Только вера в  Бога может помочь человеку стать  счастливым. В «Трактате о счастье» (1724) Б. Фонтенель выразил убеждение, что человек в любом случае ближе к несчастью, чем к счастью. Наиболее верным способом достижения счастья является тот, который сводится к ограничению требований и желаний.

Монтескье считал, что тот, кто жаждет удовольствий, приобретает страдание, а Вольтер говорил, что «счастье - это сон, а страдания - реальность». Пессимистический взгляд на мир, неверие в счастье особенно проявились в творчестве романтиков. «Посчитай, - говорил Байрон, - все радости, какие знал в течение жизни, посчитай дни, когда был свободен от страха, и знай, что всегда, кем бы ты ни был, лучше было бы не быть» (Цит. по: Татаркевич 1981, 235; см. также: Воркачев 2004, 53 - 76).

Как отмечает В. Татаркевич, пессимистические взгляды на мир возникали вследствие особого социально-психологического климата, сложившегося в европейском обществе в XIX веке. Появление призрачной надежды на улучшение жизни низших слоев общества, с одной стороны, привилегированное, благополучное, а, следовательно, пассивное состояние высших слоев общества, с другой стороны, не способствовало счастью людей. Отмечая устойчивость пессимизма в истории философской мысли, В. Татаркевич говорит о том, что пессимистический взгляд на мир всегда имел определенную компенсацию. Он соединялся с оптимистическим представлением о будущей жизни, с надеждой на счастье будущих поколений. Научно-технический прогресс XIX-XX вв. также способствовал утверждению оптимистических тенденций, хотя и в этом случае всегда были замедления и даже движение назад (например, во время мировых войн).

Счастье как ценность не симметрично  несчастью. В древности только в  отдельных случаях эвдемония противопоставлялась какодемонии, а наслаждение и блаженство вообще не имели негативных категорий. Философы говорили о счастье чаще всего в смысле идеала, а не характеристики жизни, поэтому они могли оперировать одним понятием, обходясь без его противоположности.

С аксиологической точки зрения, несчастья нет, так как оно  «не может стать предметом  выбора» (Дубко, Титов 1989, 69). Если человек и выбирает «злополучие», то не потому, что хочет быть несчастным, но потому, что честная, духовно богатая жизнь в согласии с совестью значит для него больше, чем иные блага. В этом случае важную роль играет страдание. Оно входит в систему ценностей, связанных со счастьем, позволяет осознать неоднозначность происходящего, правильно оценить значимость тех или иных событий. Конечно, не каждое страдание и не у каждого человека становится исходным моментом духовного роста. Подобного рода положительные изменения возможны, если переживания человека связаны с неудовлетворенностью своей жизнью и самим собой. Возникает желание изменения, результаты которого во многом зависят от самого человека, его силы воли, духа, ценностных установок. Духовное пробуждение, стремление к самосовершенствованию является результатом долгой и трудной работы. Счастье в данном случае выступает как награда за добродетель: терпение, милосердие, праведность. Как говорил В.Франкл, «осуществляя смысл, заключенный в страдании, мы реализуем самое человеческое в человеке. Мы обретает зрелость, растем, перерастаем сами себя. Страдание имеет смысл, если ты сам становишься другим» (Франкл 1990, 3643). Несчастье исчезает в свете стратегически правильного и достойного выбора. В аксиологии счастья несчастьем могли бы быть названы неспособность сделать правильный выбор, невозможность выбора, а также отсутствие добра в его противоположности злу.

При ценностном обосновании и раскрытии  специфики счастья представляется важным рассмотреть соотношение  его с категорией морали, поскольку, как показывает история философского анализа счастья, соблюдение моральных  норм являлось необходимым условием счастливой жизни в большинстве  философских учений. Счастливая жизнь - это добродетельная жизнь. Об этом говорили Аристотель, стоики, схоласты, следование нормам морали, в том  числе и в получении удовольствий, было обязательным для эпикурейцев. Традициям нравственного определения  счастья следовала и марксистская философия. Так, в пословицах следование моральным нормам также является необходимым условием счастливой жизни: Счастлив тот, кто без порока живет.

Соотношения понятий морали и счастья  могут быть различными. В стоицизме  только нравственная жизнь могла  считаться счастливой, а счастливой - нравственная. Согласно другой точке  зрения, мораль и счастье не идентичны, он находятся в постоянной причинной  связи. Добродетель влечет за собой  счастье. Сократ говорил, что счастье - это удовольствие без укоров совести.

Кант ставил вопрос о морали и  счастье: «Как же можно сделать человека счастливым, не сделав его добродетельным и умным».

Платон утверждал, что мораль является необходимым условием счастья. Эта  идея вошла в христианскую этику  в качестве одного из основных ее элементов. Однако, добродетельный человек - это  не всегда счастливый человек. Счастье  не является естественным следствием добродетели, и поэтому она будет  дана человеку свыше. Счастье - награда  за добродетель. Счастье как следствие добродетели является стоическим мотивом в христианстве, счастье как награда за добродетель - самостоятельной христианской идеей (Татаркевич 1981, 321).

Счастье, понимаемое как награда, встречается  не только в религиозных представлениях. Миф о справедливом выравнивании судьбы, счастливой ее перемене существует с давних времен в разных формах. В Древней Греции повстречавшийся на дороге чужеземец часто оказывался одним из богов. В фольклоре им мог быть старый нищий, обогретый и накормленный главным героем. Миф о неожиданной счастливой развязке, о несчастье, превратившимся в счастье, лежит в основе известной сказки о Золушке, которая получила счастье в награду за терпение в борьбе с трудностями, за честность, трудолюбие и доброту. И наоборот, злая, несправедливая мачеха лишилась счастья, на которое она надеялась.

Можно говорить и о негативной точке  зрения на соотношение счастья и  морали, а именно: одно от другого  не зависит; одно исключает другое; мораль затрудняет достижение счастья. Связь морали и счастья представляется по-разному в зависимости от того, что включается в содержание этих понятий. Счастье, понимаемое как эвдемония, идентично моральной жизни. Счастье как психологическое состояние не связано с моралью: его может испытывать как безнравственный человек, так и тот, кто следует морали.