Представление о счастье и несчастье в философских учениях

Представление о счастье и несчастье в  философских учениях

Поскольку представления о счастье  и несчастье являются специфической  особенностью мировоззрения человека, то их исследование может осуществляться научными дисциплинами, развивающихся в рамках антропоцентрической парадигмы: философии, психологии, социологии.

Представления о счастье образуют древнейший элемент мировоззрения, являются обобщенным пониманием мира и человека, выступают в качестве оценочных суждений о жизни, критериев  выбора образа жизни. В чем заключается  счастливая жизнь, как ее достичь  и что необходимо человеку, чтобы  противостоять неизбежным в жизни  несчастиям - вечная проблема философских  размышлений и дискуссий.

Идея счастья является не только одной из самых старых в истории  этики, но также одной из самых  плодотворных этических и социальных идей. Благоприятная судьба, везение - одно из первых понятий, близкий счастью. В Древней Греции оно чаще всего имело название «добрая судьба», в религиозных сочинениях и мифах употреблялось по названием «эвдемония», что дословно означало судьбу человека, находящегося под защитой добрых богов, т.е. удачную судьбу. Впоследствии в трудах Аристотеля это слово обозначало обладание высшими благами.

Другим понятием, близким к счастью, было удовольствие. Оно означало положительные  внутренние переживания, так же как  понятия удачи - положительные условия  жизни. Наиболее близким к счастью  было понятие блаженства, т.е. удовольствия в его наивысшей степени.

Демокрит был одним из первых, кто поместил понятие счастья, удачной жизни в центр своих рассуждений. Он утверждал, что счастливая жизнь зависит не только от удачной судьбы, но, даже в большей степени, от внутреннего состояния человека. Счастливая жизнь - эта та, которая ощущается положительно, которой человек доволен. Главное в ней не то, что человек имеет, а то, что он чувствует при этом. Внутренние условия значат для счастья больше, чем внешнее везение, получение удовольствия: «Не совершенство тела и не богатство дают счастье, а ровный характер и богатство воображения» (Татаркевич 1981, 62).

Если основной мерой счастья  у Демокрита являлось внутренняя удовлетворенность жизнью, то для Сократа, Платона и их последователей необходимым условием счастливой жизни было обладание высшими благами, а самоудовлетворение являлось их следствием.

Основоположник этики как науки  Аристотель систематизировал понятия  счастья в «Никомаховой этике» и «Большой этике». В основу фелицитарного блага философ кладет принцип деятельности: источником счастья для него является «деятельность души в полноте добродетели», приносящая человеку наслаждение и моральное удовлетворение; поскольку высшее благо - это счастье, и оно - цель, а совершенная цель - в деятельности, то, живя добродетельно, человек может быть счастлив и обладать высшим благом. Антисфен, основоположник кинической школы, считал ключом к счастью добродетель. Желание и воля у Антисфена (Аристотель добавил к ним воспитание и образование) были необходимым условием добродетели.

Таким образом, понятие эвдемонии охватывает сознательную, моральную, социально-значимую жизнедеятельность индивида и принадлежит всем, кто в той или иной мере расположен к созерцательной, теоретической и общественно - политической деятельности. Аристотель, определивший понятие эвдемонии, дополнил ее блаженством. По мнению философа, человек, которого преследует злая судьба и отбирает у него внешние блага, не может познать полного счастья, блаженства.

Итак, счастье понималось как благоприятная  судьба (дофилософское понятие), как блаженство - сначала в мифологии, потом в философии, как удовлетворение жизнью (в основном внутреннее) - у Демокрита, как обладание высшими благами (эвдемония).

По местонахождению источника  счастья вне или внутри его  субъекта противопоставляются эвдемонические теории, признающие счастье высшим благом, а стремление к нему - основой морали, и деонтологические теории, ставящие следование долгу на первое место среди этических ценностей и признающие счастье производным от добродетели. В первом случае источник счастья может быть как внутренним, так и внешним: высшее благо может быть моральным или натуралистическим, принадлежащим природе вещей. Во втором случае источник счастья всегда внутренний - желание поступать в соответствии с нормами добродетели и следовать долгу в своих поступках (См.: Воркачев 2004, 63; Татаркевич 1981, 35). Так, И. Кант связывает высшее благо не со счастьем, а с моральным законом и религией: «Моральный закон через понятие высшего блага как объекта и конечной цели чистого практического разума ведет к религии» (Кант 1965, 463). Моральный закон определяет высшее благо, осуществление которого возможно только при соответствии воли человека воле «творца мира». Именно моральный закон ограждает «безграничное желание счастья и определяет основание воли, которое предназначено к содействию высшему благу. Вот почему мораль есть учение не о том, как мы должны сделать себя счастливыми, а том, как мы должны стать достойными счастья» (Кант 1965, 463-464).

Способность следовать моральным  принципам и преодолевать склонность ко злу является главной добродетелью и надежным источником счастья в стоицизме. По мнению Сенеки, благо заключено в самом человеке, который, чтобы почувствовать себя счастливым, должен сделать правильный моральный выбор. Удача выступает лишь поводом к счастью или к несчастью, ко благу или ко злу.

В стоицизме идеалом счастья  были бесстрастие, отрешенность от земных чувств. В принципе апатии получил  завершение другой античный идеал счастья - атараксия, согласно которому счастье  заключалось в душевном спокойствии  и безмятежности. Что касается удовольствия, то стоики считали его небезопасным, поскольку не всякое удовольствие приводит к счастью. Некоторые могут стать  помехой для него.

Понимание счастья как наслаждения  было основным принципом гедонизма. Высшим благом и целью жизни для  гедонистов выступали личные удовольствия, которые носили постоянный, всеобщий характер, а не являлись фрагментарной  вспышкой психики (Нешев 1982, 14-15). Аристипп из Кирены полагал, что счастье - сумма разнообразных и чувственных преходящих наслаждений, отличающихся друг от друга лишь интенсивностью, а не качеством. Счастье и несчастье человека было следствием его мудрости или глупости (Аветисян 1955, 260).

Счастье являлось важнейшей нравственной целью эпикурейцев. Оно не обязательно  предполагало наслаждение, для него достаточно было отсутствия страданий. По замечанию С.Г. Воркачева, добродетель как предрасположенность души следовать в своих поступках нормам морали в философии Эпикура присутствует только в отрицательной форме: он понимает счастье как «свободу от страданий тела и смятения души», в число факторов счастья включает отсутствие угрызений совести. Такое понимание характерно для некоторых русских пословиц: Тот счастлив, у кого есть хлеба с душу, платья с тушу, денег с нужу. Счастлив тот, у кого совесть спокойна.

По мнению Эпикура, познание является необходимым условием счастья. Познание имеет целью освободить человека от невежества, суеверия, страха перед  богами и смертью. Невозможно достичь  счастья и без соизмерения  своих действий с доводами разума. В этом смысле « гораздо лучше  несчастный, руководствующийся разумом, чем счастливый, получивший счастье  благодаря случайности и без  применения разума» (Аветисян 1955, 261). Такое понимание счастья характерно для пословиц: Счастье без ума - дырявая сума. Ум в голове - удача на гряде, а без ума и счастье из рук ушло.

С развитием христианства представления  о счастье сближаются с понятием блаженства. Как отмечает В. Татаркевич, счастливые в греческих текстах Евангелия именовались блаженными. Позднее в латинских текстах главным понятием выступает felicitas, которое означает блаженство (Татаркевич 1981, 66). Согласно христианскому учению, состояние блаженства возможно достичь и на земле. Человек может быть счастливым, если следует закону божьему. Христианское понятие счастья применялось и в схоластической философии. Как и древнегреческие философы, схоласты утверждали, что удовлетворение не составляет счастья, а является его следствием. Источником счастья схоласты считали религиозное добро. Как и древние, они полагали, что разумная и добродетельная жизнь в сочетании с верой в Бога, его помощью и любовью может дать человеку счастье. Можно сказать, что любовь Бога и вера в него были тем специфическим мотивом, введенным в понятие счастья христианской философией.

Понятие счастья как обладание  благами просуществовало долгое время. Философы XVII в. - Декарт, Спиноза, Лейбниц - понимали счастье как совершенство, как обладание наивысшими благами. Таким образом, с IV в. до н. э. по XVII в. в философии употреблялось понятие  счастья, уже не используемое сегодня.

В противовес средневековому аскетизму  и учению о греховности всего  того, что связано с чувственными побуждениями, в годы Ренессанса начинает утверждаться культ естественного  и чувственного. Новое развитие получают гедонистические идеи. Этому во многом способствовали философы - материалисты Гольбах, Гельвеций, Фонтенель и др. Развивая материалистическую теорию потребностей и связывая с ними главную силу, заложенную в человеке природой, он видели в их наиболее полном удовлетворении конечную цель и смысл жизни, подчеркивали чувственную психологическую природу счастья: «Человек испытывает постоянную потребность в ощущениях и впечатлениях: чем больше их у него, тем он счастливее себя чувствует. Людей нельзя сделать счастливыми, погасив их страсти» (Гольбах 1963, т. II, 14). Несчастливыми люди бывают из-за своих ложных представлений и неумения пользоваться или злоупотребления тем, что имеют.

На первый план выходит вопрос о  том, как согласовать собственное  стремление к счастью с такими же стремлениями других людей. Основой  такой согласованности является польза, которую приносит человек. Быть полезным - значит быть добродетельным, а, следовательно, делать себя и других счастливыми (Гольбах 1963, т. I, 308-342).

Принцип пользы, лежащий в основе счастья, является главным и в  этике утилитаризма XIX в. Кроме этого, утилитаризм провозглашал принцип  благоразумного использования удовольствий. Утилитаристы доказывали, что говорить о добре и счастье можно  лишь там, где есть представление  о пользе: «Под принципом пользы, - писал И. Бентам, - понимается тот  принцип, который одобряет или не одобряет какое-то действие по следующему признаку: имело ли оно стремление увеличить или уменьшить счастье, содействовало или препятствовало этому счастью» (Бентам 1867, 3). Под  пользой понимается такое свойство предмета, которое приносит человеку выгоду, удовольствие, счастье. Для  увеличения счастья в обществе, по мнению Бентама, индивид должен стремиться к своему личному счастью и  личной выгоде.

С подъемом утилитаризма получает свое развитие и социология счастья. Бентам называет удовольствия (среди которых: здоровье, умение, дружба, доброе имя, власть, благочестие, доброжелательность, память, воображение, общение, утешение) и вкладывает в них содержание, созвучное эпохе свободной индивидуальной конкуренции. Чтобы «увеличить сумму добра» как полагают утилитаристы, человек должен быть всезнающим и решительным. Утилитаристская концепция представлена в пословицах: Кто дружбу водит, счастье находит. К людям ближе - счастье крепче.

Другой представитель утилитаризма, Дж.С. Милль, также утверждал, что принцип пользы лежит в основе понятия счастья. В отличие от И. Бентама, Дж.С. Милль считал, что человек должен стремиться не столько к собственному счастью, сколько содействовать счастью других. Приемлемость или неприемлемость получаемого в каждом конкретном случае удовлетворения от пользы определяется тем, содействует ли оно достижению высшей цели, а именно общего счастья. Однако вызывает сомнение сама возможность такого достижения. Счастье нельзя дать, ему нельзя научить. Счастье, как и несчастье, носит индивидуально-ситуативный характер.

В марксистском учении вопрос о счастье  является одним из вопросов нравственной жизни человека. Счастье - масштабная, но не единственная цель существования. Как утверждает марксистская этика, реальное значение категории «счастье»  не в том, чтобы дать ответ на вопрос о средствах его достижения, а  в том, «чтобы выступать регулятивной идеей морального сознания, помогающей человеку в процессе поиска ценностных ориентиров и моральных маяков своей  жизни» (Нешев 1982, 59). В отличие от эвдемонизма, в этике марксизма мораль не отождествляется со счастьем. В ней проявляется природа не отдельного человека, а особенности его отношений с другими людьми, с обществом в целом.

Счастливый человек может быть добродетельным. В этом проявляется  сходство эвдемонизма и этики  марксизма. Различие их в том, что  в марксизме добродетель не является причиной счастья: «Сделать так, чтобы  добродетельный не мог не быть счастливым - вот в чем вопрос. И его  решение зависит от устройства общества, от социальных условий и общественной морали, а не от качеств отдельного человека».

Мечты о счастье всегда были свойственны  человеку. Он редко удовлетворен жизнью настоящей, редко может осознавать счастье здесь и сейчас. Счастье  часто предстает как вымышленная  категория. Оно существует в других мирах, его можно встретить в  мире сказки, во сне (Во снах счастье, на яву ненастье), оно было в нашем мире, но прошло: Счастлив бывал, да бессчастье в руки поймал. Счастье могло бы быть здесь и сейчас, если бы жизнь была более разумной и хорошо спланированной. Такое представление о счастье отражено в утопиях. Одной из первых утопий, известных нам, была утопия «Государство» Платона, в основу которой легла идея добра, неизменного порядка и разумной жизни. Идея справедливого распределения прав, обязанностей и благ, принцип всеобщего подчинения послужили основой утопий XVI - XVIII веков (Т. Мор, «Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии», 1516г.; Т. Кампанелла, «Город Солнца», 1623г. и др.), речь в которых шла, в основном, о мерах установления порядка и разумности жизни, а не о счастье людей. В 1617 году английский философ Фрэнсис Бэкон создал утопию «Новая Атлантида», в которой он изобразил процветающее идеальное общество, жизнь в котором организована на рациональных основах науки и развитой техники.

В XIX веке появляются утопии с четко  выраженной идеей установления счастья  для всех людей. Так, К.А. Сен-Симон, представитель  французского утопического социализма, выступал как за общественный, так  и за технический прогресс. Выдвигая в качестве главной цели счастье  людей, Сен-Симон считал, что люди не могут быть счастливыми сами по себе, для этого необходимо вмешательство  государства. Утопическое учение Беллами  «В 2000 году» выдвигало на первый план экономические вопросы: всеобщее счастье основывалось на повсеместном материальном благополучии.