Философские взгляды Бенедикта Спинозы

К двадцати четырем  годам (1656) Спиноза пришел к выводам о Боге и мире, а также об истолковании Писания, оказавшимся неприемлемыми для нидерландской иудейской общины. После попыток открыть молодому философу глаза на его заблуждения амстердамские раввины произнесли торжественное отлучение Спинозы.

После отлучения  Спиноза покинул Амстердам и  зажил довольно замкнуто. Он зарабатывал себе на жизнь шлифовкой линз, посвящая часы отдохновения философским размышлениям и написанию философских трактатов. Начатая в 1660 году переписка Спинозы с Генрихом Олденбургом, секретарем Королевского Общества, свидетельствует не только о глубоком проникновении в идеи Декарта, Бэкона, Бойля и Гюйгенса, но и об этапах написания различных сочинений, включая его шедевр — «Этику». Из произведений Спинозы при его жизни были опубликованы всего три: «Начала философии Рене Декарта» (изданные в 1663 году с предисловием его друга Людвига Мейера и «Мыслями о метафизике» в качестве приложения) и «Богословско-политический трактат», вышедший анонимно в 1670 году. Переписка содержит данные о том, что в 1675 году Спиноза надеялся обнародовать «Этику» с ответом на обвинение его в атеизме, распространяемое безымянными «богословами» и «картезианцами». Предупрежденный друзьями о том, что «богословы повсюду только этого и ждут», Спиноза воздержался от публикации.

В 1673 году Спиноза  получил от курфюрста пфальцграфства приглашение занять место профессора философии в Гейдельбергском  университете. Письмо, написанное одним  из профессоров, Людвигом Фабрицием, содержало  гарантии академической свободы, которой Спиноза сможет пользоваться при разработке своих идей, и выражало уверенность курфюрста в том, что Спиноза не будет «причинять беспокойств» публичной религии. В своем вежливом ответе, отказываясь от должности, Спиноза ссылался как на то, что дорожит своим временем и не хотел бы тратить его на преподавание, так и на то, что он недоумевает относительно «тех рамок, которыми будет стеснена свобода [его] философского учения», принимая во внимание то, что, по его мнению, религиозные беспорядки проистекают не столько из действительных убеждений, сколько из «любви к противоречию» и страсти к искажению чужих мыслей и препирательствам.

При жизни Спинозы  и в течение столетия после его смерти его философия не только по большей части недооценивалась, но и зачастую начисто отвергалась ввиду ее учения о божественном, окрещенного еретическим как иудеями, так и христианами и рассматривавшегося как чистой воды атеизм. (Разумеется, Спиноза никогда не отрицал бытия Божия, но его определение Бога было настолько неприемлемо для большинства его современников, что они считали его воззрение разновидностью атеизма.) Возрождение интереса к Спинозе и полная переоценка его творчества начинаются во второй половине восемнадцатого века по почину ранних немецких романтиков — Лессинга, Гете, Гердера и Новалиса. Последний был не только далек от обвинений Спинозы в атеизме, но отзывался о нем как о «человеке, которого опьянило божественное». Философ и богослов Шлейермахер называл его «святым», а Гегель якобы говорил, что «прежде чем стать философом, надлежит стать спинозистом». 

     «Богословско-политический трактат»

     В «Богословско-политическом трактате», как явствует из его заглавия, Спиноза  рассматривает великий вопрос о  взаимосвязи между богословием, или религией, и политикой. Характерно, что за отправную точку он берет религиозную свободу совести и суждения, принадлежащую гражданам Голландской республики, рассматривая ее в свете проблемы, возникающей в силу притязаний различных религий на общественное благо. Люди придерживаются ряда «ошибочных взглядов» на религию, которые, подобно рубцам [их] прошлого рабства, ведут к суеверию и угрожают повергнуть республику в состояние духовного закрепощения. Спиноза отмечает, что те, кто используют свою веру в Высшее существо в качестве оправдания своего успеха или средства избавления от несчастий, легче всего становятся жертвами суеверия и в большинстве случаев «засоряют людские умы догматическими формулами», превращая религию в систему угнетения.

     Эти злоупотребления, доказывает Спиноза, проистекают из неверного понимания религии. Правильное истолкование Библии не только «оставляет разум абсолютно свободным», но также доказывает, что «Откровение и Философия имеют совершенно различные основания». Доказывая эту точку зрения, Спиноза стал одним из первых ученых, применивших к тексту Писания исторический и критический подход и указавший не только на то, что внимательное чтение этого текста ставит на повестку дня вопросы об авторстве — к примеру, об авторстве Пятикнижия Моисеева, явно принадлежащего перу не Моисея, а нескольких авторов, — но и на то, что такое чтение позволяет уяснить, что религиозные формулировки и требования, содержащиеся в Писании, соразмерялись его авторами с «разумением народа» древнего Израиля. Так, закон Моисеев не пытается убедить Израиль доводами разума в истинности определенных идей о Боге, но связывает Израиль клятвой и заветом с таким образом жизни, который обещает награду за послушание и наказание за неповиновение. По убеждению Спинозы, это — дело не разума, но веры, подводящей к послушанию. Евангелие тоже предписывает веру и послушание. Оно не дает рационального знания о Боге. Даже рациональные, на первый взгляд, утверждения о божественных атрибутах, приводимые в Писании, приводятся там не ради рационального познания божественного существа, но для того, чтобы привлечь всех людей — даже самых невежественных — к признанию верховенства единого, вездесущего, всемогущего, справедливого и милосердного Бога. Эти атрибуты подводят к благочестию.

     Радикальное различение между богословием и философией, послушанием и познанием, верой и разумом позволило Спинозе освободить религию и рациональное исследование от их традиционного антагонизма и одним ударом разрубить Гордиев узел схоластических словопрений об откровении и разуме. Существу двух подходов к божественному в корне противоречит подчиненность одного из них другому — будь то веры разуму, будь то разума вере. Спиноза критикует притязания раввинов (и — шире того — христианских богословов) на то, что разум должен прислуживать Писанию, а рациональная истина должна быть отвергнута, если очевидно ее противоречие букве Библии. Он критиковал также тех, кто полагал, что такие учения, как учение о бестелесности Бога, должны приниматься на основании библейского текста, а не на основании доводов разума — даже в том случае, когда разум ясно свидетельствует о том же. Спиноза отмечал, что разум не в силах доказать истину о том, что люди «спасаются только послушанием», — эта истина познается только благодаря Библии, тогда как, с другой стороны, именно разум, опирающийся на собственную способность различения, приводит решающие аргументы относительно бестелесности божественного существа вопреки тем местам из Писания, которые утверждают, что Бог имеет руки и ноги.

     Было  бы чистейшим безрассудством, заключает Спиноза, соглашаться с чем-либо вопреки тому, что диктует разум. Разум — величайший из божественных даров, живой свет и куда более возвышенная манифестация «Слова Божия», нежели любая «мертвая буква». Разумеется, это не означает, что религия должна быть отвергнута; это означает лишь то, что ее несомненные истины должны пониматься как принадлежащие к сфере морали, а не рациональности или философии. Свобода мысли обеспечивает отделение религии, или богословия, от философии, обеспечивая тем самым целостность обеих.

     Отделение религиозного от рационального, или  богословия от философии, основанное на принципе свободы мысли, возвращает Спинозу, но уже на более высоком уровне, к его первоначальному тезису о важности правильного понимания религии и свободы мысли в их отношении к государству. Характерно, что Спиноза предлагает отождествить «правое и закон природы» в качестве фундамента для любого рассуждения о государстве и определить меру и пределы свободомыслия в «идеальном государстве». Спиноза указывает, что «природа» как таковая не подчиняется законам разума, что «природа», понимаемая в абстрактном и общем смысле, имеет право совершать все, что является естественно возможным. При этом люди, живущие сообразно природе и «законам страсти», вправе поступать как им заблагорассудится — ради наслаждения, самосохранения и самозащиты. Иными словами, природа не запрещает вражду, ненависть, гнев и обман. Это, конечно, не означает, что природа зла, просто она куда шире и огромнее чисто человеческого, а конечная цель природы не может быть познана существами, знающими лишь часть целого.

     Принимая  во внимание, что законы природы  в целом отнюдь не обязательно  служат специфическим интересам «подлинного блага и сохранения человека», индивидуальная и корпоративная жизнь человечества должна управляться «законами и твердыми предписаниями разума». В то время как некоторые индивидуальные права, такие, как право на свободу мысли или свободу внутреннего благочестия, являются неотчуждаемыми, естественные права индивидуумов на самосохранение должны быть переданы — путем соглашения или договора — «политическому телу» в целом с целью предоставить ему «верховные права».

     Спиноза исходит из предположения о том, что иррациональные приказы, способные нарушить политическое спокойствие и согласие и вызвать крушение общества, практически невозможны в демократии, управляемой властью большинства, и ввиду этого он выступает за предоставление демократическому правительству «верховного права» как в светских, так и в духовных вопросах.

     Поскольку Бог правит миром не через непосредственное осуществление божественной власти, но через деятельность светских повелителей, постольку религия должна отправляться в рамках, установленных светскими властями, и обязана поддерживать «общественное спокойствие и благоденствие». Разумеется, добавляет Спиноза, внутреннее благочестие — неотъемлемое право личности, однако внешнее отправление религиозного культа должно сообразовываться с правлением справедливости и милосердия, воплощенным в законах государства. При этом юрисдикция верховной власти распространяется даже на суждения по вопросам нравственности, на принятие в члены церкви и на отлучение от нее, а также на дела благотворительности. И действительно, именно сохранение высшего права во всех этих вопросах за светской властью лучше и полнее всего защищает право индивидуумов на свободу мысли и слова. «Истинная цель правительства, — пишет Спиноза, — это свобода». Правильно организованное правительство позволит, таким образом, людям «безопасно развивать свой дух и тело и беспрепятственно пользоваться разумом, не выказывая ненависти, гнева или коварства, не опасаясь ревности и несправедливости». 

     «Этика»

     В «Этике» Спиноза предпринимает  самую последовательную свою попытку  разрешить великие философские вопросы о существовании и сущности Бога, природе и происхождении человеческого духа в его отношении к Богу, происхождении и природе эмоций, силе эмоций, ограничивающих свободу выбора, природе разума, или интеллекта, как основы человеческой свободы и интеллектуальной любви к Богу как, фундаменте вечного блаженства. Таким образом, «Этика» охватывает куда более широкий круг вопросов, нежели традиционно относимый к области ведения «Этики»: она служит Спинозе средством изложения цельной системы рационального познания Бога, мира, человеческой природы и человеческого предназначения; параллельно ей (но ни в коей мере ее не ограничивая) Спиноза уделяет внимание религиозной проблематике — понятиям благочестия и послушания.

     Композиция  и стиль «Этики», представление о которых дает ее полное заглавие — «Этика, обоснованная по методу геометрии», определяются единым, обширным, дедуктивным доказательством, отправляющимся от фундаментальных предпосылок к конечным выводам и прерываемым только редкими экскурсами, или приложениями, подобными «Отступлению о природе тел» (после части 2, теор. XIII), которое в действительности вполне естественно вытекает из предшествующего рассуждения о теле как об «объекте идеи, составляющей человеческое мышление».

     Пять  категорий, определение которых  Спиноза дает в самом начале «Этики», являются для его философии ключевыми: субстанция, причина самой себя, атрибут, модус, Бог. Его понимание субстанции восходит к Декарту; это «существующая вещь, не нуждающаяся для своего существования ни в чем другом». Субстанция, согласно Спинозе, есть «то, что существует в себе самом и мыслится через себя само», иными словами, субстанция должна быть онтологически и эпистемологически независима. Более того, по своей природе и атрибутам субстанция должна отличаться от любой другой субстанции и, следовательно, не может порождаться любой другой субстанцией. Это значит, что субстанция, по необходимости является причиной себя самой, или, иначе говоря, природа субстанции подразумевает ее существование.

     Атрибут и модус суть, по Спинозе, фундаментальное  качество и видоизменение субстанции соответственно. Атрибут любой субстанции есть «мыслимое интеллектом как то, что составляет сущность субстанции». Модус есть воспринимаемое или объективное состояние субстанции, но не самой по себе, а по отношению к другим вещам. Спиноза постулирует не только то, что различные субстанции не могут иметь общих атрибутов, но и то, что чем субстанция больше, тем больше у нее атрибутов; таким образом, абсолютно бесконечная субстанция должна иметь бесконечное число атрибутов. Эти определения приводят Спинозу к выводу, что может существовать лишь одна субстанция, и эта единственная субстанция - Бог, который единственный является необходимо сущим, причиной самого себя и бесконечным.

     Отождествив Бога с субстанцией, Спиноза оказывается  в состоянии доказать, что две  фундаментальных субстанции Декарта  — мышление и протяженность — являются в действительности лишь двумя первичными атрибутами единой субстанции. Таким образом, проблема дуализма снимается: проявления единой абсолютной субстанции воспринимаются нами как мышление и протяженность. В связи с этим определение модуса приобретает первостепенную важность для учения Спинозы о мире. Если Бог — это единая субстанция, или «природа», и существует фундаментальное, субстанциальное тождество между «природой порождающей» (natura naturans) и «природой порожденной» (natura naturata), тогда различие между бесконечным и конечным бытием по необходимости сводится к различию состояния, а не к субстанциальному различию.

     Будучи  верховной и единственной субстанцией, Бог в своих действиях независим  от любого другого бытия, или субстанции, и потому свободен. Тем не менее, Бог порождает весь порядок конечных вещей по необходимости — в результате бесконечного совершенства божественных атрибутов: Бог не может ни отказаться породить порядок конечных вещей, ни породить другой их порядок, отличный от настоящего. В конечном счете, Бог Спинозы не является трансцендентным и «иным». Бог — это сама природа, выражающая свое совершенство посредством совершенного видоизменения, устроения и расположения своих атрибутов в многообразии конечного порядка. Единая бесконечная природа, или Бог, может, таким образом, пониматься двояко: либо как Единый Бог и natura naturans, либо как бесконечный порядок конечных вещей и natura naturata.