Философия Средних веков

3. Схоластика. Философия Фомы Аквинского

Схоластика— систематическая европейская средневековая философия, сконцентрированная вокруг университетов и представляющая собой синтез христианского (католического) богословия и логики Аристотеля.

Схоластика явилась продолжением патристики, которое возникло еще  в период патристики, на основе соответствующих  учений и постепенно, с IV в стало  доминировать в культуре средних  веков.

По общему своему характеру  схоластика представляет религиозную  философию не в смысле свободной  спекуляции в области вопросов религиозно-нравственного характера, а в смысле применения философских понятий и приёмов мышления к христиански-церковному вероучению, первый опыт которого представляет предшествовавшая схоластике патристическая философия. Имея в виду путём такого применения сделать доступным разуму содержание веры, схоластика и патристика тем отличались одна от другой, что для последней этим содержанием служило Св. Писание и для догматической формулировки собственно откровенного учения она пользовалась философией — тогда как для схоластики содержание веры заключалось в установленных отцами догматах и философия применялась преимущественно к уяснению, обоснованию и систематизации последних. Абсолютной противоположности, впрочем, между схоластикой и патристикой нет, потому что и в патристическое время, наряду с постепенным формулированием догматов, шло обоснование и приведение их в систему, а с другой стороны, нельзя сказать, чтобы и в период схоластики система догматов представляла собою во всех пунктах законченное целое: в области богословско-философской спекуляции догматическое учение подверглось некоторой дальнейшей разработке.

Отношение между схоластикой  и патристической философией точнее можно определить так: первая осуществляет и развивает то, что не достигло ещё осуществления и развития в последней, хотя и находилось в ней в качестве зародыша.

Философствование схоластиков  строилось на почве установленного учения церкви и тех учений античной философии, которые сохранились  до средних веков. В этом двойном  богословско-философском предании высшее место, конечно, принадлежало церковному учению. Немалым уважением пользовалось, однако, и философское предание: от новых, только приступавших к научному просвещению народов естественно  было ожидать, что они с детским  доверием и почтением примут полученную ими в наследство от древности  науку. Являлась задача согласовать  оба предания и объединить в нечто  целое. При выполнении этой задачи исходили из того принципа, что разум и  откровение происходят от одного источника  света — от Бога, и что поэтому  между теологией и истинной философией противоречия не может быть, а в  согласии их учений — доказательство истинности обеих.

В период расцвета схоластических систем философия и теология действительно  переходили одна в другую. Однако различие их природы должно было всё-таки проявить себя — и к концу средних  веков богословие и философия  уже резко обособляются друг от друга.

Средневековая мысль ясно понимала различие этих областей. Философия  основывалась на естественно-разумных принципах и доказательствах  или, как тогда говорили, на «естественном  свете», а теология — на божественном откровении, которое было сверхъестественно. Учениям философским истина присуща, сравнительно с откровением, в незначительной мере; показывая, до каких пределов познания может дойти человек  своими естественными силами, философия  вместе с тем даёт доказательство того, что она не может удовлетворить  стремления нашего разума к созерцанию Бога и вечному блаженству и что  здесь необходима помощь сверхъестественного  откровения.

Схоластики чтили древних  философов, как людей, которые достигли вершины естественного знания, но это не значит, чтобы философы исчерпали  всю возможную для человека истину: преимущество теологии перед философией заключается как в том, что  она имеет высший принцип познания, так и в том, что она обладает высшими истинами, которых разум не может достигнуть сам собою. Эти откровенные истины у схоластиков собственно и составляли существенное содержание их систем, философия же служила только вспомогательным средством для задач богословия. Поэтому они и говорили, что философия — служанка богословия (лат. ancilla theologiae). В двояком отношении она была такою служанкою: во-первых, она давала теологии научную форму; во-вторых, из неё теология извлекала те истины разума, на основе которых она могла возвыситься до спекулятивного разумения христианских тайн, насколько оно вообще доступно человеческому духу. В начале схоластического периода философская мысль ещё не стоит в рабском подчинении церковному учению. Так, Эриугена хотя и утверждает, что все наши исследования должны начинаться с веры в откровенную истину, при толковании которой мы должны всецело подчинить себя руководству отцов, — однако истинную религию он не согласен понимать просто в виде санкционированного авторитетом учения и в случае коллизии между авторитетом и разумом отдаёт предпочтение последнему; противники упрекали его в неуважении к церковному авторитету. И после Эриугены согласие разума с учением церкви было достигнуто лишь постепенно. С половины XIII века это согласие является твёрдо обоснованным, с тем, однако, ограничением, что специфически христианские догматы (троичность, воплощение и др.) изъяты из области доказуемого разумом. Постепенно (в основном — ко времени возобновления номинализма в XIV веке) круг теологических положений, доказуемых разумом, все более сужается, пока наконец место схоластического предположения сообразности церковного учения с разумом заступает полное отделение школьной философии (аристотелевской) от христианской веры.

Взгляд на философию как  на служанку богословия хотя и не проводился строго всеми схоластиками, однако выражал, можно сказать, господствующую тенденцию времени. Тон и направление  всей духовной жизни в средние  века давала церковь. Естественно, что  и философия в это время принимает теологическое направление и судьба её связывается с судьбою иерархии: с возвышением последней и она достигает высшего расцвета, с падением её — падает. Отсюда историки выводят и некоторые другие черты схоластической философии.

Учреждения практического  характера должны представлять собою  строго организованную систему: это  — одно из условий их процветания. Поэтому и католическая иерархия в период своего постепенного возвышения была озабочена собранием в систему  канонических правил, которые должны лежать в основе её строя. Такое систематизаторское стремление отражается и на философии средних веков, которая тоже стремится к системе и на место опытов фрагментарного, носящего более или менее случайный характер патристического философствования даёт ряд более или менее цельных систем. Особенно это обнаруживается в цветущее время схоластики, когда появляются богословско-философские системы Альберта Великого, Фомы Аквината и Дунса Скота.

Внимание схоластиков  потому уже должно было направиться  в эту сторону, что в их распоряжение от прежнего времени был предоставлен материал, требующий не критического обсуждения и не апологетико-полемической работы, а именно только систематизации: это были общеустановленные положения  церковной веры, которые надлежало  подвергнуть формальной обработке  при помощи доступных философских  приёмов. Этим объясняется и другая черта схоластической философии: её тяготение к форме, к формальной обработке понятий, к построению формальных выводов. Схоластику нередко  упрекают в излишнем, пустом формализме. Упрёки эти не лишены основания; но нужно иметь в виду, что такой  формализм был неизбежен. В другие времена перед мыслью стояло богатство  и разнообразие опытного содержания; наоборот, материал, над которым  оперировала схоластическая философия, был ограничен, и свежие умственные силы новых народов должны были найти  себе исход в усиленной формальной работе.

Общая задача заключалась  в том, чтобы усвоить полученные от античного мира памятники философской  мысли и применить их к потребностям времени. Философские учения древности  делались достоянием средних веков  постепенно; сначала из них были известны только скудные отрывки. В  первое время являлась, таким образом, задача восполнить пробелы в философском  предании, а потом требовалось  уже согласить не всегда согласные  между собою философские авторитеты древности. Нужно было, кроме того, применить философию к богословию, определить и обосновать отношение  разума к вере, найти истинам веры разумное объяснение и в конце  концов создать философско-богословскую систему. Все это побуждало средневековую  мысль главным образом к формальной работе, хотя, конечно, приводило её и к новым выводам материальным, почему в философствовании схоластиков  несправедливо видеть только одно повторение на разные лады сказанного Августином и Аристотелем.

Духовное и светское сословия в течение средних веков различались  между собою и по жизни, и по взглядам, и по интересам, и даже по языку: духовные пользовались латинским  языком, миряне говорили языком народа. Конечно, церковь всегда одушевлена была стремлением провести в народную массу свои принципы и взгляды; но пока это стремление не было осуществлено — а осуществить его всецело  невозможно, — рознь между светским и духовным продолжала существовать. Все мирское казалось для духовного  если не враждебным, то низшим, чуждым. В содержание схоластической философии  почти не входили поэтому проблемы натурфилософского характера; для  неё достаточным казалось общее, метафизическое рассмотрение вопросов о мире; её внимание устремлено было на Божество и тайны спасения, а  также на нравственное существо человека; этика её, исходившая из противоположения жизни земной и небесной, мира горнего  и дольнего, также гармонировала  с общей отрешённостью от мирского и земного и тяготением к небесному.

Та же рознь светского  и духовного обнаруживается и  на языке. Если наука, почти исключительно  преподававшаяся на латинском языке, была достоянием духовенства, то поэзия — именно в том, что в ней  было самого жизненного, — принадлежала мирянам. Как на поэтическом искусстве  средних веков не отражается влияние  научного мышления, почему оно носит  слишком фантастичный характер, так  научное изложение за это время  лишено всякой чувственно-наглядной  образности: нет в нём ни вкуса, ни фантазии, ни художественности формы; преобладает искусственность и  сухость, наряду с порчей классической латыни.

Центральной фигурой схоластической философии в Западной Европе был Фома Аквинский (1225-1274).

Труды Фомы Аквинского включают:

- два обширных трактата в жанре суммы, охватывающих широкий спектр тем, — «Сумма теологии» и «Сумма против язычников» («Сумма философии»);

- дискуссии по теологическим и философским проблемам («Дискуссионные вопросы» и «Вопросы на различные темы»);

- комментарии на: несколько книг Библии, 12 трактатов Аристотеля, «Сентенции» Петра Ломбардского, трактаты Боэция, трактаты Псевдо-Дионисия, анонимную «Книгу о причинах»;

- ряд небольших сочинений на философские и религиозные темы;

- несколько трактатов об алхимии;

- стихотворные тексты для богослужения, например работа «Этика»

«Дискуссионные вопросы» и «Комментарии» явились во многом плодом его преподавательской деятельности, включавшей, согласно традиции того времени, диспуты и чтение авторитетных текстов, сопровождающихся комментариями.

Наибольшее влияние на философию Фомы оказал Аристотель, в значительной мере творчески переосмысленный  им; также заметно влияние неоплатоников, греческих и арабских комментаторов  Аристотеля, Цицерона, Псевдо-Дионисия Ареопагита, Августина, Боэция, Ансельма Кентерберийского, Иоанна Дамаскина, Авиценны, Аверроэса, Гебироля и Маймонида и многих других мыслителей.

Фома Аквинский разграничивал области философии и теологии: предметом первой являются «истины разума», а второй — «истины откровения». Философия находится в услужении у теологии и настолько же ниже её по значимости, насколько ограниченный человеческий разум ниже божественной премудрости. Теология — священное учение и наука, основывается на знании, которым обладает Бог и те, кто удостоен блаженства. Приобщение к божественному знанию достигается через откровения.

Теология может что-то позаимствовать у философских дисциплин, но не потому что испытывает в этом необходимость, а лишь ради большей  доходчивости преподаваемых ею положений.

У Аристотеля выделялись четыре последовательных ступени истины: опыт (empeiria), искусство (techne), знание (episteme) и мудрость (sophia).

У Фомы Аквинского мудрость становится независимой от других ступеней высшим знанием о Боге. Она основывается на божественных откровениях.

Фома Аквинский выделял три иерархически соподчиненных типа мудрости, каждая из которых наделена своим «светом истины»: мудрость Благодати, мудрость богословская — мудрость веры, использующая разум; мудрость метафизическая — мудрость разума, постигающая сущность бытия.

Некоторые истины Откровения доступны для понимания разумом  человека: например, что Бог существует, что Бог един. Другие — понять невозможно: например, божественное триединство, воскрешение во плоти.

На основе этого Фома Аквинский  выводит необходимость различать  теологию сверхъестественную, основанную на истинах Откровения, которые человек  своими силами не способен понять, и  теологию рациональную, основанную на «естественном свете разума» (познающую  истину силой человеческого интеллекта).

Фома Аквинский выдвинул принцип: истины науки и истины веры не могут противоречить друг другу; между ними существует гармония. Мудрость — стремление постичь Бога, наука  же — способствующее этому средство.

Акт бытия, будучи актом актов  и совершенством совершенств, пребывает  внутри всякого «сущего» как его  сокровенная глубина, как его  подлинная действительность.

Каждой вещи существование  несравненно более важно, чем  её сущность. Единичная вещь существует не благодаря своей сущности, потому что сущность никак не имплицирует (подразумевает) существование, а благодаря  сопричастности акту творения, то есть воле Бога.