Движение в философии

     Однако  это говорит уже не о механическом, а о теологическом начале любого организма, целесообразно формирующем  все органы телесной «машины». С  внешней стороны организм может  быть понят как механизм, по своей же глубинной сути, выражающей его целостность, он теологичен. «Души – говорит автор «Монадологии», - действуют согласно законам конечных причин, посредством стремлений, целей и средств. Тела действуют по законам причин действующих (производящих), или движений».

     Таким образом, в отличии от Бэкона, Гоббса, Декарта и тем более Спинозы  Лейбниц восстанавливает роль конечных, целевых причин, без которых невозможно представить деятельность целостного организма. Но с наибольшей силой  эта роль проявляется в деятельности человека. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     П. А. Гольбах

     Поль  Анри Гольбах родился в Германии. Высшее образование получил в  Лейденском университете, где изучал химию. Сильно сблизился с представителями  второго поколения французских  просветителей – Дидро, Руссо, Гельвецием и многими другими.

     1 Проблема движения явилась одной из самых трудных для материалистической мысли Нового времени. Для мыслителей эпохи Возрождения имманентность движения природе с очевидностью вытекала из натуралистического пантеизма и тесно связанного с ним панпсихизма, который ярко выразился в убеждении Джордано Бруно, что всякое бытие от Вселенной до мельчайшей частицы приводится в движение присущей ему душой. Механика показала чрезвычайную уязвимость подобного представления о движении. Оно противоречило самым элементарным научным истинам и было зачислено в разряд ненаучных фантазий. Законы механики определенно устанавливали, что, для того чтобы вывести тело из состояния покоя ( относительного), надо приложить к нему внешнюю силу, передать ему импульс движения от другого материального тела. С другой стороны, стало известно, что тело, приведенное в движение, способно сохранять свою скорость и направление как угодно долго, если не встречает внешних препятствий в виде других материальных тел и частиц. Тем самым отпадала необходимость в постоянном двигателе, провозглашавшаяся господствовавшей до того времени аристотелевской физикой. С этой точки зрения для приведения статичной Вселенной в движение достаточен был один разовый мощный импульс, который мог бы затем различным образом распределяться и перераспределяться среди всего множества тел. Такого рода соображения привели даже самых свободомыслящих естествоиспытателей и опиравшихся на их выводы философов—материалистов к постулированию божественного первотолчка.

     Вплоть  до середины XVIII в. Материалистическое отрицание данного положения было возможно только на базе различных форм натуралистического пантеизма. Наиболее значительная из них была разработана Спинозой. Но субстанция Спинозы выглядела косной, инертной, лишенной в конечном счете развития. Эту слабость спинозизма подверг критике Толанд в начале XVIII в. Он считал необходимым рассматривать движение как атрибут субстанции, причем последняя отождествлялась у него с природой более определенно, чем это было у Спинозы. Речь шла при этом о «сущностном» движении, которое обусловливало «пространственное» движение. Однако при конкретизации представления «сущностное движение» Толанд не смог выйти за рамки пантеистического решения проблемы: по его убеждению, имманентный природе принцип деятельности, ее сущностная атрибутивная энергия – это растворенное в ней божественное начало, которое притом разумно направляет мировой процесс к некоторой совершенной цели.

     2 Французские материалисты очень  высоко ценили вклад Толанда  в разработку вопроса о связи  материи и движения, особенно  его утверждение, что все в  природе находится в движении. Но им необходимо было освободить  данную проблему от ограничивающих  материализм пантеистических и  деистических трактовок. Ламетри в «Естественной истории души» уже без всяких ссылок на божественное начало и даже в противовес им провозгласил движение, или, точнее, движущую силу, вторым после протяженности атрибутом материи (понимаемой как субстанция в спинозовском смысле этого слова). Он считал несомненным, что «материя содержит в себе оживляющую ее движущую силу, которая является непосредственной причиной всех законов движения». Однако у Ламетри нет еще специфичного для французского материализма обоснования атрибутивности движения. Не анализируя в этом случае естественнонаучные денные, Ламетри ограничивался, с одной стороны, ссылками на мнение «древних», что «движущая сила находится внутри субстанции тел», а с другой стороны, соображениями о том, что с точки зрения существования одной-единственной субстанции невозможно предполагать, чтобы движущая сила находилась вне ее. Тезис о движущей силе материи сильно уступает у Ламетри его обоснованию положения о сознании как свойстве особым образом организованной материи. Потребовалась еще четверть века развития французского материализма, чтобы появилась детально разработанная и убедительная концепция движения как неотъемлемого свойства материи ( в работе Дидро «Философские основания материи и движения» и в «Системе природы» Гольбаха).

     3 Эта концепция многопланова и состоит из целого ряда положений, последовательно углубляющих и обосновывающих материалистическую точку зрения. Гольбах начинает с воспроизведения уже завоевавшего достаточный авторитет научно-философского вывода об абсолютности движения и относительности покоя: «Все во вселенной находится в движении. Сущность природы заключается в том , чтобы действовать; если мы станем внимательно рассматривать ее части, то увидим, что среди них нет ни одной, которая находилась бы в абсолютном покое. Те, которые представляются нам лишенными движения, находятся в действительности лишь в относительном или кажущемся покое». В «Системе природы» нашла отражение так же распространенная в естествознании точка зрения на механистический характер абсолютного движения: «Движение, как с эти м согласится всякий, есть последовательное изменение отношений какого-нибудь тела к различным точкам пространства или к другим телам». Но французские материалисты осознавали, что остановиться на такой трактовке движения – значит оставить открытой дверь для божественного или имманентного природе пантеистического принципа активности.

     4 Поэтому важно было обосновать  положение о внутренней присущей  телам активности. Решение этой  задачи привело к расширению  понятия движения за механистические  рамки. Движение стало трактоваться  как изменение вообще, частным  случаем и вместе с тем необходимым  проявлением которого являются  пространственные перемещения. «Все, что кажется нам находящимся  в покое, - писал Гольбах, - в действительности  ни на мгновение не остается в одном и том же состоянии; все существа непрерывно рождаются, растут, убывают в росте и исчезают с большей или меньшей быстротой. Насекомое–однодневка рождается и гибнет в один и тот же день; следовательно, оно очень быстро испытывает значительные изменения своего существования. Сочетания, образуемые самыми твердыми телами и находящиеся, как кажется, в совершенном покое, разлагаются и распадаются с течением времени; самые твердые камни мало-помалу разрушаются от соприкосновения с воздухом; заржавевшая, изгрызенная временем масса железа должна была находиться в движении на протяжении всех лет, протекших от ее образования внутри земли до того момента, когда мы застаем ее в этом состоянии разложения». Энгельс считал трактовку движения как изменения  вообще проявлением диалектической мысли. Стоит обратить внимание и на то, что упомянутые Гольбахом процессы изменения материальных тел объективно развертываются на более высоких по сравнению с механистическим уровнях движения материи: биологическом и химическом. Знаменательно, что он включал в их понимание фактор времени. Все эти процессы представляют собой, наконец, качественные преобразования.

     5 Если Ламетри, провозглашая способность  к движению атрибутом материи,  заявлял, что «было бы напрасной  тратой времени доискиваться  сущности механизма движении»,  то Гольбах и Дидро многое  сделали для того, чтобы понять  сущность имманентного материи  движения.

     Один  из путей раскрытия «механизма движения»  Гольбах и Дидро видели в исследовании глубинной структуры материи, мельчайших компонентов материальных образований. В русле этих размышлений находится предположенное Гольбахом различение двух видов движения. Первый он характеризовал как «движение масс, представляющее собой перемещение тел с одного места на другое; этого рода движение непосредственно доступно нашему наблюдению. Так, мы можем видеть, как падает камень, катится шар, движется, или меняет положение, рука». Вторым, более глубоким и существенным видом является «внутреннее и скрытое движение, зависящее от свойственных известному телу энергии, т.е. от сущности, от сочетания, действия и противодействия невидимых молекул материи, из которых состоит это тело; это движение не обнаруживается нами непосредственно, мы знаем его лишь по изменениям и превращениям по истечении некоторого времени в телах или смесях». Движение мельчайших простых частиц, в понимании Гольбаха, является не только причиной пространственных перемещений тел, но и их качественных изменений: «Такого… рода те неуловимые движения, благодаря которым растет, крепнет, видоизменяется, приобретает новые качества какое-нибудь растение или животное…» . Ответит на вопрос, что конкретно представляют собой названные «неуловимые движения» и как именно они определяют качественную трансформацию тел, могло, разумеется, только развивающееся естествознание. Философская формулировка данного вопроса стимулировала соответствующие научные поиски, которые на молекулярном, атомном и субатомном уровнях привели в дальнейшем к открытию целого ряда фундаментальных немеханических форм движения материи.

     6 Другой путь понимания механизма  движения состоял в философском  осмыслении того выявленного  естествоиспытателями факта, что  материи присущи определенные  силы. Среди последних называлось  в XVIII веке немало таких, которые реально не существовали и ссылки на которые поэтому нисколько не углубляли познание материи, а представляли собой обновленные варианты бесплодной схоластической концепции скрытых качеств. Но некоторое число силовых определенностей материи было установлено на прочном научном основании, и именно эти реальные силы оказались в центре внимания французских материалистов. Особое значение они придавали силе притяжения, или тяготения, осмысливая ее как самое очевидное и универсальное проявление внутренней активности материи. Уже одна эта сила, доказывал Гольбах, постоянно побуждала тела и частицы к перемещению, не нуждающемуся, таким образом, в каком-то внешнем толчке. Каждый человек может наблюдать, что «всякий раз, когда какое-нибудь тело предоставлено самому себе или освобождено от препятствий, мешающих его действию, оно стремится упасть или приблизится к центру Земли посредством равномерного ускоренного движения». На основании того, что во Вселенной имеется бесконечное множество центров тяготения, Гольбах считал даже возможным заключать, что «всякое движение есть относительно тяготение» и что «всякое движение во вселенной есть результат тяготения».

     Акцентирую  внимание на силе как внутреннем источнике  движения, французские материалисты ставили ее на первый план в наиболее содержательных и новаторских определениях движения: «… движение – это усиление, с помощью которого какое-нибудь тело изменяет или стремится изменить местоположение…». При всей логической некорректности подобных формулировок их достоинством являлось расширение понятия движения за рамки механистической  концепции.

     7 В ходе разработки проблемы силы французские материалисты радикально переосмыслили понятие инерции. Они отбрасывали взгляд на нее как на выражение косности материи и утвердили понимание ее как существенного проявления внутренней активности последней. Инерция трактовалась ими как сила противодействия, причем подчеркивалось, что «в телах не может быть действия без противодействия. Тело, испытывающее какой-нибудь толчок, притяжение или давление, которым оно сопротивляется, самим этим сопротивлением показывает нам свое противодействие». Таким образом, в материалистической мысли появилось очень важное диалектическое представление о единстве противоположных сил.

     8 Внутреннюю активность тел французские  материалисты усматривали и в  относительном покое, ибо трактовали  последний как результат уравновешивания  противоположно направленных сил.  Простым, но убедительным примером Гольбах показывал, как ощутимо может быть обнаружена реальность скрытых относительным покоем действующих сил: «Камень в 500 фунтов весом кажется нам находящемся в покое на земле, однако он ни на минуту не перестает с силой давить  на эту землю, которая в свою очередь оказывает ему сопротивление, или отталкивает его. Быть может, скажут, что этот камень и эта земля не действуют друг на друга? Чтобы разувериться в этом, достаточно поместить руку между камнем и землей; нетрудно убедиться, что этот камень, несмотря на его кажущийся покой, обладает силой, достаточной, чтобы раздробить руку».

     9 Физиков, поддерживающих взгляд  на материю как на косную  массу, Гольбах упрекал в том,  что они, «по-видимому, недостаточно внимательно размышляли о том, что они называют низусом, т.е. о непрерывных воздействиях, оказываемых друг на друга телами, как будто пребывающими в покое». Заимствованное из физики, но наполняемое философским смыслом понятие низуса приобрело важнейшее значение в развитой французскими материалистами концепции внутренней активности материи. Ведь низус, по их мнению, играл первостепенную роль в самом существовании материальных тел, и благодаря ему тела приобретали неиссякаемый внутренний динамизм, были действующими и изменяющимися. Диалектическая по своей сути идея единства сил углубляется в понятии низуса, поскольку это единство мыслится динамическим и ему придается фундаментальное значение в объяснении не только пространственного движения, но и качественного изменения.