Человек в современном мире

Гегель строил всю свою философию на возможности непосредственного  познания истины, на духовном зрении.

*  *  *

Теперь, подходя к вопросу  о двух мирах с психологической  стороны, со стороны теории познания, мы должны твердо установить, что, прежде чем мы можем надеяться постигнуть что-нибудь из области ноуменов, мы должны определить чисто интеллектуальным путем, путем рассуждения, то, что  можем, из свойств мира многих измерений. Весьма вероятно, что этим способом мы можем определить очень немного. Возможно, что наши определения будут  чересчур грубы, не вполне будут соответствовать  тонкой дифференциации отношений ноуменального  мира. Все это возможно. И со всем этим мы должны считаться. Но все-таки мы должны определить то, что можем  определить, и выяснить возможно точнее, каким не может быть ноуменальный мир, и – если это удастся нам – каким он может быть, – какие отношения невозможны в нем и какие возможны.

Это необходимо для того, чтобы, приходя в соприкосновение  с ноуменальным миром, наше сознание могло отличать его от феноменального, – и главное, чтобы оно не принимало  за ноуменальный мир простое отражение  феноменального мира – мир снов. Мы именно потому и не знаем мира причин, именно потому и заключены  в тюрьме феноменального мира, что  мы не умеем различать, где кончается  один и где начинается другой.

Мы находимся в постоянном соприкосновении с миром причин, мы живем в нем, потому что наше сознание и наша непонятная нам функция  в мире – часть его или отражение  его. Но мы не видим его и не знаем, потому что или мы отрицаем его, считаем, что все существующее феноменально и кроме феноменального ничего нет, или мы признаем его, но стремимся  постигнуть его в формах трехмерного  феноменального мира; или, наконец, ищем его и не находим, потому что теряем путь среди обманов и иллюзий  отраженного феноменального мира, который  мы ошибочно принимаем за ноуменальный.

В этом и заключается трагедия наших духовных исканий. Мы не знаем, чего ищем. И единственный способ избавиться от этой трагедии – это предварительное  интеллектуальное определение свойств  того, что мы ищем. Не имея этих определений, только с одними неопределенными  ощущениями, мы не должны подходить  к миру причин, – мы заблудимся на его границе.

Это понимал Спиноза, который  писал, что он не может говорить о  Боге, не зная его свойств.

Когда я изучал Эвклида, то я прежде всего узнал, что три угла треугольника равны двум прямым, и это свойство треугольника было мне вполне понятно, хотя я и не знал многих других его свойств. Что же касается духов и привидений, то я не знаю ни одного их свойства, но постоянно слышу о них различные фантазии, в которых нет возможности разобраться. (Цит. по статье А. Л. Волынского в "Северном вестнике" 1888 г.)

Мы выяснили некоторые  вещи, которые позволяют нам разобраться  в мире ноуменов, или в "мире духов". И мы должны воспользоваться ими.

Прежде всего мы можем сказать, что мир ноуменов не может быть трехмерным и не может быть в нем ничего трехмерного, то есть соизмеримо с физическими предметами, похожего на них по внешнему виду, имеющего форму, то есть не может быть ничего, имеющего протяжение в пространстве и меняющегося во времени. А главное, там не может быть ничего несознательного. В мире причин все должно быть сознательно, потому что он сам есть сознание – душа мира.

Дальше мы выясним другие определенные свойства мира причин. Пока, пользуясь теми определениями, какие  у нас есть, мы должны искать его  во всем окружающем нас и в себе самих.

При этом нет никакой надобности обращаться к миру заведомо таинственного, к тому, что нам кажется таинственным по преимуществу. Тайны полно все. В сущности, разделение вещей на "таинственные" и "простые" наивно до чрезвычайности. Как будто есть в мире что-нибудь простое. Как будто есть в мире что-нибудь, что мы понимаем и знаем. Ничего такого нет! Все тайна. Все сверхъестественно.

Тайна времени проникает  все. Чтобы ее почувствовать, не нужно  могильных привидений, не нужно голосов  из загробного мира. Она чувствуется  в каждом камне.

Тайна мысли проникает  все. Как только мы поймем, что мысль  не есть "функция движения", а  что самое движение есть только иллюзия  мысли, – и начнем чувствовать  глубину этой тайны, нам покажется  смешной и детской тайна мертвецов, вылезающих из могил.

Тайна бесконечности –  больше всех тайн. Она говорит нам, что весь наш огромный мир –  вся видимая Вселенная не имеет  измерения рядом с бесконечностью – равна точке, математической точке, не имеющей никакого протяжения. В "положительном" мышлении мы все время делаем усилия, чтобы забыть об этом, не думать.