Античная философия

Антисфен демонстративно пренебрегал приличиями, это делали и другие киники, в особенности  Диоген. Именно отсюда пошло представление о цинизме и циниках как людях, пренебрегающих моралью и приличиями. Моральный принцип кинизма состоит в пренебрежении общественными нормами и в близости к «естеству». И в этом смысле мораль киников аморальна.

Иной идеал мудрого  поведения предлагал философ Эпикур (341/340—270 гг. до н. э.). Принцип эпикуреизма противоположен принципу кинизма, а именно: удовольствие как принцип практической жизни. Эпикур обосновал его философски. Под свою этику он специально подстраивает атомистическую физику, основы которой заимствует у Демокрита. Но, в отличие от последнего, Эпикур атомам в их движении приписывает самопроизвольные отклонения — так называемые «клинамена». Демокрит, как мы знаем, никакой случайности в природе не допускал. Но если невозможна случайность, то невозможна и свобода. А именно она прежде всего заботила Эпикура. Проблема свободы в философии выступает на передний план именно тогда, когда ее степень в существующем обществе значительно уменьшается.

Человек, по Эпикуру, должен быть свободен. И если он не может достичь свободы в общественной жизни, то ему следует попытаться добиться свободы внутренней — он должен освободиться от страха и страданий. Дело в том, что существует разница между безотчетными страхами людей и разумной опасливостью. Мистический ужас мы испытываем тогда, когда не понимаем причин происходящего и не можем предположить дальнейший ход событий.  В этом смысле знание естественных причин и следствий способно освободить человека от панических страхов. Вот почему Эпикур считал, что освободить людей от страхов можно путем борьбы с предрассудками и невежеством. Его часто называют античным просветителем. И для этого есть определенные основания. Эпикур всесторонне и подробно, насколько позволяла наука его времени, рассматривает небесные, астрономические и метеорологические явления. Он выдвигает различные гипотезы относительно того, отчего могут происходить фазы Луны, восход и заход Солнца,   отчего происходят землетрясения,  отчего образуются роса и лед, гром и молния, облака и дождь. Но, самое главное, Эпикур противопоставляет естественное объяснение природных явлений мифологическому и указывает этическое назначение этого объяснения: «Нашей жизни нужны уже не неразумная вера в необоснованные мнения, но то, чтобы жить нам без тревоги».

Чтобы жить без тревоги, надо освободиться также от страха перед богами. В своем просветительстве Эпикур не доходит до прямого атеизма. Но он дает объяснение богам, которое  можно было бы назвать эстетическим, в противоположность религиозному. Эпикур, во-первых, утверждает бесконечное число миров. Это было очень важной новацией в сравнении с предшествующей философией и наукой, где весь Космос ограничивался Землей и окружающими ее небесными сферами. Следовательно, и это уже во-вторых, богам нет места вне мира, и Эпикур помещает их в так называемых «интермундиях», то есть в межмировых пространствах. И в-третьих, что, может быть, самое главное, они не могут влиять на судьбы

людей, и люди должны их почитать исключительно за их красоту  и совершенство. Это не духи, а эфирные существа, имеющие совершенное тело.

Наиболее известным  приверженцем эпикуреизма был Тит  Лукреций Кар (99—55 гг. до н. э.). Он изложил  свои взгляды в поэме «О природе  вещей», которая в полном виде дошла  до наших дней. Любопытный факт заключается в том, что эпикурейская философия не помогла Лукрецию избежать роковых страстей, и он покончил с собой в возрасте 44 лет.

«Философия» цинизма  породила другое значительное направление  эллинистической философии —  стоицизм. Основоположником стоицизма был Зенон (333/32—262 гг. до н. э.), родом с острова Крит. Зенон как человек, не имевший афинского гражданства, не мог арендовать помещение для занятий, и потому он читал свои лекции в портике. По-гречески «портик» — «стоя», отсюда название школы, хотя, перейдя в русский язык, это название стало ассоциироваться с глаголом «стоять», а стоицизм — со стойкостью духа.

Сам Зенон учился некоторое  время у киников, в частности  у Кратета. Причем знакомство их было случайным. До тридцати лет житель Кипра  Зенон занимался купеческим делом. Но однажды корабль с грузом пурпура потерпел крушение в районе Пирея. От нечего делать Зенон зашел в книжную лавку и зачитался «Воспоминаниями о Сократе» Ксенофонта. «Где можно найти таких людей?» — спросил он продавца книг. Тот показал на идущего мимо лавки Кратета. Так Зенон стал его учеником.

Однако Зенона очень  смущал цинизм этой «философии». Поэтому  Зенон попытался создать учение, которое давало бы основу внутренней независимости человека без того вызова обществу, которым это сопровождалось у циников. Его философское учение включало три части. Первую часть составляла логика, затем шли физика и этика. Но, по сути, самым ценным у стоиков оказалось их этическое учение. Кстати, Зенон сравнивал свою систему философии с садом, где ограда — это логика, фруктовые деревья — физика, а плоды, которые вырастают на деревьях, — этика.

Надо заметить, что  после Аристотеля именно стоики существенно  продвинули вперед логическую науку  и впервые дали ей то название, которое  она носит до сих пор. Их оригинальный вклад состоял в том, что они дали начало так называемой «логике высказываний». Хризипп, ученик Зенона, в частности, выделил пять основных форм умозаключения, основанного на свойствах логических связок «если..., то...», «...или...», «...и...».

Логика стоиков — это логика слов. Отсюда название «логика», то есть наука о словах.

Но почему о словах, а не, скажем, о понятиях? Дело в  том, что, согласно стоикам, вокруг нас  существуют только тела. Слово тоже тело. И оно относится к вещи как одно тело относится к другому телу. А для того, что обычно называется понятием, в мире стоиков места просто нет. Для них общее существует только в слове, а не в вещах. А поскольку мышление оперирует только словами, то оно есть собственно говорение. Что касается истины, то она обеспечивается лишь ясностью и отчетливостью чувственного восприятия.

Окружающий мир, считали  стоики, наполнен телами, а те, в свою очередь, состоят из четырех элементов  — земли, воды, огня и воздуха. Однако, вслед за Гераклитом, стоики выделяют из этих стихий огонь, толкуя его в качестве своеобразной субстанции мира. Все многообразие вещей возникает из огня и обратно превращается в огонь в результате повторяющегося мирового пожара. Но представление о физике стоиков будет неполным, если мы не скажем о пневме. Пневма буквально переводится с греческого как «воздух». Но у стоиков пневма — это смесь воздуха и огня, а точнее, горячий воздух. Причем чем больше в этой смеси огня, тем разумнее тело. Так в учении стоиков образуется иерархия форм сущего: неживое, флора, фауна и человек. Разумность существа зависит от напряженности его пневмы, а напряженность пневмы — от наличия в ней огня. В результате наименее напряженная и холодная пневма оказывается у тел неживого мира, а наиболее напряженная и горячая — у мудрого человека. Пневма мудреца, согласно стоикам, — это чистый огонь.

В данном пункте физика стоиков  переходит в теологию. Ведь пневма не просто наполняет различные тела, но и ориентирует и направляет их в этом мире.

А в результате пневма оказывается одухотворенной материей, способной направлять тело к чему-то высшему, к гармонии и идеалу, то есть к Богу. А Бог у стоиков -  это мировой разум и в то же время чистый огонь. Вот почему пневма мудреца непосредственно приобщена к Богу.

Итак, Бог стоиков неотделим от материи. В отличие от Аристотеля, стоики считали, что не может материя быть без формы. Таким образом, Бог у стоиков как бы возвращается в мир, совпадая с Космосом. Если смотреть на мир с точки зрения его состава, то он веществен и состоит из четырех стихий. Если же взглянуть на него с точки зрения смысла и цели, то он предстает как гармоничное и разумное целое, то есть Бог, согласно стоикам, есть все, и Бог есть во всем. А такого рода воззрения в философии принято называть пантеизмом.

Пантеизм стоиков связан с предопределением всего, что происходит на свете. Целое само по себе разумно и совершенно, хотя в своих отдельных частях оно может выступать и как несовершенное. Вот почему так важно не выпускать из виду целого. В этом и состоит мудрость. Она заключается в том, чтобы не противиться провидению. Как выразится римский стоик Сенека, покорного судьбы ведут, а непокорного тащат. Здесь физика стоиков переходит в их этику. Причем в этическом учении стоиков явно выражена идея теодицеи, то есть оправдания Бога.

Сам термин «теодицея» появится в XVIII веке у немецкого философа Лейбница. Но потребность объяснения природы  зла и страданий в присутствии  Бога возникает уже в античности. В стоическом варианте ее суть заключается  в том, что разумность и совершенство Бога-Огня несовместимо с абсурдом и страданиями, которыми наполнена жизнь человека. Тем не менее стоики считали, что в человеческих страданиях есть смысл, и поэтому их нужно переносить стоически. Стоики были фаталистами.

Они первыми объявили себя и космополитами, то есть гражданами Вселенной. И вместе с тем, будучи гражданином всего мира, человек одинок в этом мире. Та ближайшая ячейка — античный полис, в котором индивид был укоренен как гражданин, разрушилась, и индивид оказался, с одной стороны, наедине с самим собой, а с другой — наедине с вечным и бесконечным Космосом. Но ни в том, ни в другом случае человек не находит себя, не находится у себя дома: дом слишком тесен, а мир — слишком просторен. Из этого противоречия и родится христианская община как та форма коллективности, в которой человек попытается по-новому обрести себя.

Утратой себя и неуверенностью в себе порождено и такое направление  эллинистической философии, как  скептицизм. Основателем скептицизма  как особого направления в  античной философии явился Пиррон (365—275 гг. до н. э.). «Скепсис» в переводе с греческого значит «сомнение». Уже ученики Сократа - мегарские диалектики вскрыли противоречивость человеческого рассудка, его неспособность строго и однозначно судить о вещах. Но если рассудок может впадать в неразрешимые для него противоречия, то что нам может гарантировать истину?

Кроме рассудка мы обладаем, по крайней мере, еще одной познавательной способностью — чувствами. Но еще  раньше было известно, что чувства  человека обманчивы. Стоики попытались найти грань между кажимостью и достоверностью в самом чувственном опыте, введя понятие каталептического представления, которое за счет ясности и отчетливости не вызывает сомнений в своей достоверности. Однако ясность и отчетливость — критерии субъективные: то, что кажется ясным и отчетливым одному, другому может показаться темным и расплывчатым. Чувства сами по себе не несут в себе истины. Именно к такому выводу приходят скептики. И в этом они правы: чувства не могут судить сами о себе, а потому они не могут устанавливать, истинны они или ложны. Формой истины и лжи может быть только суждение.

Скептики не отрицают истины вообще. Они допускают суждения: «Это кажется  мне горьким или сладким». Но они  не признают истинности суждений: «Это действительно сладкое» или «Это действительно горькое». Иначе говоря, возможно истинное суждение о том, как предмет мне является, но невозможно суждение о том, что собой представляет предмет по сути.

Скептики развивают ту форму  «диалектики», когда рассудок запутывается в противоречиях и не способен их преодолевать. Это «диалектика», основанная на законе исключенного третьего и его абсолютизации: это горькое или не горькое, сладкое или не сладкое, истинное или ложное, и третьего не дано. В такой форме диалектика войдет потом в средневековую схоластику и там будет в основном культивироваться.

Мудрость состоит, согласно Пиррону, в воздержании от каких-либо определенных суждений о вещах и невозмутимости, которая есть высшая степень доступного философу счастья. Стоик Посидоний  рассказывал о том, что Пиррон, находясь со своими учениками на корабле во время бури, поставил им в пример свинью, которая в это время спокойно пожирала свой корм: вот таким же подобает быть истинному мудрецу...

Скептицизм уравнял между собой  все философские школы и направления. Ведь все они не правы, потому что окончательная и твердо установленная истина вообще невозможна. Но если все одинаково неправы в отдельности, то, может быть, правы все вместе? Такая идея, надо сказать, до сих пор находит своих сторонников. Однако как совместить несовместимое — догматизм и скептицизм, материализм и идеализм, метафизику и диалектику? Ведь это противоположности, которые отрицают друг друга. Соединение противоположностей, их диалектический синтез, оказались не под силу «диалектике» эллинизма. Но к этому же вопросу можно подойти не диалектически, а чисто прагматически, то есть не пытаясь осуществить полный синтез противоположных точек зрения, брать от каждой то, что представляется интересным, полезным в каком-то отношении. Именно такой подход и возобладал на римской почве в I веке до н. э., который был назван эклектикой.

Эклектический подход был характерен для известного римского оратора, писателя и политического деятеля Марка  Туллия Цицерона (106—43 гг. до н. э.), Марка  Теренция Варрона (116—27 гг. до н. э.), а также для представителей философской школы, основанной в Риме около 40 года до н. э. Секстием.

Цицерон получил образование в  Греции. В Афинах и Риме он слушал выдающихся философов всех школ: и  эпикурейцев, и стоиков, и платоновских академиков. В своих сочинениях он изложил и сопоставил то, что, как он считал, должен знать образованный римлянин. Заслуга Цицерона состояла в том, что благодаря ему до нас дошли некоторые философские учения, а также в том, что он создал язык латинской философской прозы.

Варрон — ученый-эрудит. Он подробно изучил греческую философию и  делил ее на 288 школ. Стремление к  подобным классификациям очень характерно для эклектического метода. Не будучи в силах охватить целое, человек  начинает искать все новые и новые оттенки и оттеночки, уходя в «дурную бесконечность» все более мелких подробностей.

Еще одним неординарным явлением в  античном мире стала последняя школа  в языческой философии — неоплатонизм. Неоплатонизм возник в Римской империи  как продолжение и развитие учения великого Платона. Но это произошло уже на фоне поднимающегося христианства. А потому говорить о нем мы будем в связи с нарождающимся христианством и его борьбой с язычеством, на стороне которого и выступил неоплатонизм во II—VI веках уже нашей эры.