Шопенгауэр

к могуществу. Для него весь мир состоит из квантов воли к мощи, а для человека эта воля находит свое высшее воплощение в сверх-человеке.

2.3 Эстетика

Каковы пути выхода за пределы мира как представления  к миру воли, вещей самих по себе? Это внутренний опыт, непосредственное интуитивное постижение мира идей. Только этот путь приподнимает покрывало Майи над сутью бытия, сохраняя, однако, легкий покров тайны. Для такого познания необходимо столь "чистое созерцание", такой уровень объективации, в котором предается полному забвению собственная особа и ее отношения, что Доступно только гению. Только он, подчеркивает Шопенгауэр, способен освободить созерцание, предназначенное услужению воле, от этого служения - собственной воле, интересу, желанию, своим собственным целям. В этом многие усматривают элитарность Шопенгауэра; он был убежден, что обыкновенный человек - "этот фабричный товар природы", ежедневно производимый тысячами, неспособен, по крайней мере, на долгое время к "незаинтересованному наблюдению", составляющему такую созерцательность. Свое высшее воплощение эта созерцательность находит в эстетическом образе, особенно в прекрасном и возвышенном, заключающем в себе также и знание той идеи, которая лежит в основе вещей; именно прекрасное и возвышенное таит в себе безболезненное состояние, сравнимое с высшим благом и состоянием богов; в нем отдельная вещь возвышается до идее своего рода, и "тогда уже все равно, смотреть ли из темницы или из дворца на заходящее солнце"; здесь нет счастья и несчастья: нет владыки и угнетенного нищего; здесь мы ускользаем от всего нашего горя. Воля умолкла. Но у кого хватает силы долго в этом состоянии удержаться? - спрашивает Шопенгауэр.

Ведь жизнь, воля к жизни, т.е. всякое хотение, мотив  к действию, стремление и т.п., побуждаются  какой-то нехваткой, недостатком, в конечном счете страданием, ибо это последнее есть не что иное, как неисполненное и пресеченное хотение. Жизнь и страдание, по Шопенгауэру, тождественны; воля к жизни, которая несется без начала и цели, все преклоняет, шатает и уносит с собой. Поэтому незаинтересованная, чуждая воле красота, эстетическое наслаждение, искусство, обращаясь к миру идей, хотя и не спасает человека, но тем не менее указывает идеальную цель человеческой деятельности. Эстетика Шопенгауэра теснейшим образом связана с этикой.

Современную западную эстетику учение Шопенгауэра о красоте  одновременно привлекает и отталкивает. Отталкивает потому, что западная эстетическая мысль, находясь в плену  сайентистских и релятивистских предрассудков, долгие годы пытается распрощаться с понятием прекрасного как абсолюта; более того, ныне утверждается, что красота - это артефакт иди некое нововведение, а искусство больше не прекрасно. Но красоту, которая, несмотря ни на что, пребывает в этом мире и в современном искусстве, нельзя игнорировать, а потому нельзя пройти и мимо оригинальных идей Шопенгауэра.

Вольфганг Велш и Кристина Прис возражают против стремления участников дискуссии о постмодерне использовать возвышенное — центральное понятие  шопенгауэровской эстетики — для обоснования новых форм эстетической деятельности. Они доказывают, что его эстетика не может быть актуальной уже потому, что этому понятию Шопенгауэр придавал сущностные метафизические черты, в то время как оно обладает всего лишь пограничной функцией.

Майк Зандботе в статье "Эстетика Шопенгауэра. Традиционность, современность, постсовременность" обсуждает утверждение У.Потаста о том, что эстетические взгляды Шопенгауэра в высшей степени традиционны и свидетельствуют о его пребывании в сфере метафизики; и когда современная философия осуществляет поворот к метафизике, она не может не истолковывать эстетические взгляды философа как традиционные и метафизические. "Если исходить из постсовременной (постмодерной) перспективы, такая оценка эстетики Шопенгауэра заслуживает особого внимания". Далее он развивает взгляды, высказанные Велшем и Прис.

Шопенгауэровская эстетика может рассматриваться как традиционная в двух, отношениях: 1.) из-за ее антисистематического основания; 2) из-за ее систематического финала. В первом случае основой учения о воле как тотально-негативистском универсальном принципе признается вводящее в эстетику совпадение красоты и истины как ступени объективации воли. Это утверждение традиционно сливается с положениями платоновско-греческой метафизики и эстетики: Шопенгауэр воспроизводит здесь платоновский дуализм лишенного времени мира представлений и вечно истинного мира идей. Шопенгауэр определяет индивида в связи с эстетическим опытом как "чистого, лишенного воли, боли и времени субъекта познания". Но примат безграничной воли ставит под вопрос основу эстетики. Исправить эту ситуацию призван финал системы, в которой Шопенгауэр стремится установить обратную связь эстетики с метафизикой воли. Но при этом вечность эстетического мира идей разоблачается как дурная бесконечность вечного возвращения воли. В результате отрицаются идейно-теоретические основы традиционной эстетики и возникают разрывы и прорехи в теории времени и в понимании эстетического опыта в связи с временными определениями. Это можно проследить в его учении о музыке, о гении и безумии.

Но эстетика Шопенгауэра, считает Зандботе, в то же время  содержит критику метафизики, особенно отчетливо выступающую при анализе  проблемы времени. Снятие цикличности  воли и линеарности представления  в едином понятии мира осуществляется ценой тотального мироотрнцания, так что негативность позитивного мира противостоит позитивности негативного ничто, т.е. нирваны. Но такая тоталитизирующая критика опрокидывается обратно в метафизику. Это негативное учение воспринято постсовременным!, апокалиптиками нашего времени. Познавательная ценность эстетического опыта, пишет в заключение Зандботе, состоит в том, чтобы выявить собственно метафизические основания временности человеческого существования. Но для нужд постмодерна эстетика Шопенгауэра не подходит.

Сущность шопенгауэровской эстетики, указывает Петер Брюггер (Базель), состоит в том, что "противоречие между эстетическим рассмотрением  мира и метафизическим пессимизмом  образует здесь противоборствующую связь", так что противоположности проникают друг в друга. С одной стороны, эстетическая_видимость выступает средством опосредования идей в сущностных определениях действительности, а с другой - Шопенгауэр отчетливо выразил характерный для модерна "кризис этой видимости".

Важный Момент дискуссий  связан с различением эстетического  и научного познания. Шопенгауэр считал прерогативой эстетического познания идеи веща, а научного - познание понятия  о вещах. Шопенгауэр как бы устанавливает  ступени познания. Понятие приближается по своим функциям к формальной логике; особенностями же эстетической рациональности является ее охват предмета целостно, образно и недискурсивно. Эту форму познания. Шопенгауэр ценит особо. Она свойственна не только произведениям искусства и продукции гения, но а при восприятии этих произведений воодушевленных гением людей. Красота, по Шопенгауэру, есть универсальный предикат вещей, усиливающий возможность их созерцания. Речь идет о субъективации понятия прекрасного: без отношения к субъекту, без чистого объективного созерцания веши не могут называться прекрасными. Иными словами, высшее выражение красоты - в созерцании истины - отличается от традиционных метафизических представлений применением "коперниканского поворота", т.е. включенностью субъекта в процесс эстетического познания. Такой подход важен не только для критики сайентистского разума, но и для понимания содержания и смысла восприятия искусства. Прямая и косвенная критика рационализма применительно к науке звучит, по мнению Бригитты Шеер, гораздо сильнее, чем у Канта и Баумгартена.

2.4 Этика

Этика - сердце философии Шопенгауэра, неразрывно связанная с его метафизикой, ныне привлекает своей особой актуальностью. Дэвид Картрайт (Уайтуотер, США) подчеркивает ее особое значение для современной эпохи, называя мыслителя своим постоянным учителем. Картрайт подчеркивает, что Шопенгауэр был первым философом—моралистом нашего времени, поставившим в современном ключе одну из труднейших проблем философии нового времени - проблему свободы воли. Положение Шопенгауэра об универсальной необходимости человеческой воли, выражающейся в конкретной эмпирической деятельности, вытекающей не из сознательных решений, а из дорефлексивного хотения, но несводимой к элементарной причинности, казалось бы, не оставляет места для свободы. Здесь очевидное противоречие, подчеркивает Шопенгауэр. Но в мотиве и действии воли, считал он, сокрыто более глубокое, чем непосредственно данное бытие, Еде человек непосредственно в самом себе обнаруживает масштаб, превосходящий его частную индивидуальность а рабское служение воле. Воля, хотя и ведет себя как всадник, пришпоривающий коня, способствует выработке того настроения духа, которое может привести к истинной святости. Воля Шопенгауэра выступает, с одной стороны, как источник беспредельного эгоизма человека, а с другой - в качестве изначальной свободы: когда она "свободно сама себя отменяет", она является фундаментом моральной деятельности человека. Эта свобода отрицания воли к жизни по своему содержанию имеет лишь отрицательное значение: в точке отрицания раскрывается и соединительная грань великой противоположности - свободы и необходимости.

Что касается человека, то благодаря не только эмпирическому, но и ноуменальному (а также приобретенному) характеру, придающему направленность и даже самоотрицание воле и обеспечивающему высокий уровень познания и самопознания, высшим выражением которого является искусство, он может быть свободным в отличие от других существ. Его физический путь на земле - всегда только линия, а не площадь: "желая приобрести одно, мы должны бесчисленное другое оставлять направо и налево, отказываясь от него".

Воля к жизни  скверно влияет на поведение человека. Она влечет за собой эгоизм, который  служит источником всех его поступков, коренится в индивидуальных свойствах  отдельной личности. Речь идет не только об эгоизме, связанном с собственным благом, но и о злобном эгоизме, который хочет чужого горя, когда "иной человек был бы в состоянии убить другого только для того, чтобы его жиром смазать себе сапоги". Эгоизм, достигший высочайшей степени, и обусловленная им борьба в человечестве выступают самым ужасным образом "в жизни великих тиранов и злодеев и в опустошительных войнах".

Неукротимый эгоизм, влекущий человека к счастью, имеет  отрицательный характер, поскольку  его предпосылка состоит в нужде, недостатке и ведет к страданию. Именно это последнее первично, неудовлетворенность непреодолима, как неутомимая жажда, а наслаждение и счастье мимолетны. Чем сильнее воля, тем сильнее страдание. Сама человеческая жизнь неспособна к истинному счастью. Судьба человека - лишения, горе, мука и смерть. Уход от страдания возможен лишь через отрицание воли к жизни, через "квиетив", как выражается Шопенгауэр, воли. Только здесь человек делает свободный выбор, здесь коренится его свобода и его скоротечное счастье. Счастье для Шопенгауэра также имеет отрицательный характер; оно не познанная необходимость, не разумный эгоизм, а спонтанное восприятие идей, отменяющих самую волю. Только в этом случае идея, или вещь в себе, проступающая и в явлении, делает человека свободным и счастливым в отличие от всех других существ.

Жизнь отдельного человека как история страданий "в своих значительных чувствах - всегда трагедия, хотя разобранная  на частности она имеет характер комедии". Выделяя три крайности  человеческой жизни - могучее хотение, чистое познание (особенно в жизни гения), величайшую летаргию воли (с пустыми стремлениями и оцепеняющей скукой) - и четыре возраста жизни, подобные часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная зачем, Шопенгауэр утверждает, что только моральное действие, взывающее к вечному правосудию, которое господствует во вселенной, независимо от человеческих учреждений, не подвержено случайностям и ошибкам: каждое существо несет в себе ответственность за бытие и за качества этого мира. "Сам мир есть мировой приговор", - писал Шопенгауэр.

Как осуществляется эта ответственность? В этике  сострадания, гласит ответ, когда причинивший  другому боль в свою очередь претерпевает ту же меру боли. Перед лицом вечного  правосудия мучитель и мучимый - одно. Поэтому Шопенгауэр отвергает понятие абсолютного добра как противоречивое, как постоянно временное, оставляя в качестве его признака самоуничтожение и самоотрицание воли. Это состояние возникает из непосредственного интуитивного знания, которое нельзя отрефлексировать и даже сообщать; оно находит единственно адекватное выражение в поступках, в деяниях, в жизненном поприще человека. Этика сострадания - это познание чужого страдания, понятого непосредственно из собственного и к нему приравненного, "когда каждый при соприкосновении с любым существом способен сказать себе: Это ты!" Этика сострадания требует соблюдения моральной границы между справедливостью и несправедливостью, правом и неправотой; доброту и человеколюбие Шопенгауэр противопоставляет злу и злобе. Выражение этики сострадания Шопенгауэр видит также в чистой несвоекорыстной любви к другим. Только для того, кто творит дела любви, покров Майи становится прозрачным. И, наконец, высший предел самоотречения воли в этике сострадания выражается в аскетизме, полностью отвращающемся от воли к жизни (это обуздание пола как наиболее мощного зова к жизни; бедность; умерщвление тела; отказ от любого хотения). Шопенгауэр апеллирует к буддистским мифологии и культам, усматривая в нирване высший уровень совершенства. 

Ныне беспокойство за судьбы человечества в условиях губительного научно-технического прогресса  заставляет обращаться к этике Шопенгауэра. Так, В.Ширмахер видит в его этике  пророчество, провоэгласивщее истину о мире и человеческой жизни. Его философия — предвосхищение крушения веры в прогресс и в идеологию роста. В жутких условиях всеобщего страдания только этика спокойствия, к которой звал Шопенгауэр, способна указать человеку выход к достойному существованию, считает Ширмахер, подчеркивая, что эту мысль Шопенгауэра развивал в условиях XX в. М.Хайдеггер, хотя он и не был столь глубоким пессимистом.

2.5 Социальная Философия

Все отмечают пессимизм, и многие считают его недостатком  философии Шопенгауэра. И в самом  деле: последние слова его основного труде можно принять за абсолютный, пессимизм: то, "что остается за совершенной отменой воли для всех тех, у кого воля обратилась вспять и отрицает себя, весь этот наш реальный мир со всеми его солнцами и млечными путями — ничто". Не следует, однако, буквально относиться к этому утверждению: Шопенгауэр отвергает посюсторонний, сиюминутный пошлый мир страдания и скорби и видит непростой путь к высокой духовности человека, руководящей его поступками.