Понятие убийства в уголовном праве

Понятие убийства в российском уголовном праве /

 
В. И. Кузнецов.

Кузнецов, В. И. 
2003

Аннотация: Опубликовано : Сибирский Юридический Вестник. - 2003. - № 4.

Полный текст  документа:

Кузнецов, В. И.

Понятие убийства в российском  уголовном праве.

Жизнь человека всегда очень  строго охранялась уголовным законом  любого государства. С принятием  Конституции РФ 1993 г. впервые в текст основного закона нашей страны вошла ёмкая и лаконичная формула статьи 20: «каждый имеет право на жизнь». Сделано это было принципиально верно, поскольку жизнь — это ведь высшее благо человека как биологической особи и в то же время как существа социального: утрата жизни ничем не заменима и невосполнима. Конституционные гарантии неприкосновенности жизни реализуются в нормах главы 16 действующего Уголовного кодекса Российской Федерации. Общественные отношения по поводу жизни выступают родовым объектом посягательств в этой главе и непосредственным объектом каждого из этих деяний, причиняющего человеку смерть.

Наиболее тяжким среди  преступлений против жизни практически  в любой стране (независимо от её общественно-политического строя, религиозных  канонов, культурологических и иных особенностей) традиционно признаётся убийство. В российской правовой системе  сам термин «убийство» утвердился далеко не сразу. В памятниках древнерусского права, важнейшим из которых является Русская Правда, лишение человека жизни именовалось «душегубством», а позднее оно стало называться «смертоубийством» (Свод законов Российской империи 1832 г.), и лишь к концу ХIХ века получило нынешнее наименование — «убийство» — хотя ни в Уголовном Уложении России 1903 г., ни в Уголовных кодексах советского периода самому этому понятию так и не было дано развёрнутого определения. В учебниках же, монографиях, статьях и комментариях приводились определения теоретиков, подчас довольно оригинальные и полные, но единой научной концепции отечественная школа уголовного права так пока и не выработала.

В текст уголовного закона определение этого весьма важного  уголовно-правового понятия впервые  было введено в 1996 году, что следует  признать несомненной заслугой законодателя. В диспозиции части 1 статьи 105 УК РФ оно выражено довольно лапидарно: «умышленное  причинение смерти другому человеку». Уголовный закон, сформулировав здесь легальное определение убийства, тем самым сделал шаг вперёд и наконец-то вывел за рамки убийства гораздо менее опасный деликт — неосторожное причинение смерти. Государственная Дума РФ таким образом фактически признала — спустя десятилетия — правоту известного отечественного криминалиста, профессора ЛГУ М.Д. Шаргородского, ещё в середине минувшего века писавшего, что убийством нужно называть лишь умышленное причинение смерти другому человеку (а все случаи неосторожного лишения жизни так прямо и именовать в законе). Он справедливо подметил, что выражение «неосторожно убить» так же чуждо русскому уху, как и выражение «неосторожно поджечь» (по неосторожности можно только вызвать пожар или смерть)[1]. И действительно, в слове «убийство» с семантических позиций можно усмотреть какой-то намёк на умышленную форму вины. В те времена позицию М. Д. Шаргородского поддерживали немногие — в частности, прибалтийский криминалист Й. Ноцюс[2]. Возможно, так было потому, что в УК Латвийской ССР — единственной из всех союзных республик тогдашнего СССР — имелась прогрессивная формулировка в ст. 103 — «лишение жизни по неосторожности».

Понятие убийства в действующем  УК РФ 1996 г. охватывает деяния, предусмотренные статьями 105, 106, 107, 108.

Однако само по себе законодательное (легальное) определение убийства ещё  не позволяет в полной мере разграничить данное деяние со схожими преступлениями — как более, так и менее  опасными, и потому имеется насущная необходимость ввести в научный  и практический оборот ещё одно, доктринальное определение убийства, которое не противоречило бы легальному, а дополняло его, конкретизировало и помогало решить сложнейшие проблемы квалификации насильственных посягательств. А проблемы эти имеются, и не столь уж простые. Допустим, преступником умышленно лишён жизни следователь милиции, который до этого проявлял неслыханную активность в изобличении упомянутого субъекта. Нет сомнений, что содеянное подпадает под признаки ст. 295 УК РФ — а, с другой стороны, ничто вроде не мешает назвать это убийством, поскольку, согласно ч. 1 ст. 105 УК, произошло умышленное причинение смерти другому человеку….Вот для того, чтобы чётко и однозначно очертить круг преступлений, каковые по закону могут и должны именоваться убийствами (со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями), и необходимо сформулировать доктринальное (научное) определение убийства.

Попытки такие предпринимались  в отечественной науке неоднократно. Правда, большей частью они сводились  к дефинициям типа «противоправное  умышленное причинение смерти другому  человеку (Г. Н. Борзенков)[3] — с небольшими вариациями[4]. Некоторые из них с позиций сегодняшнего закона вообще не выдерживают критики – например, формула известнейшего исследователя проблем квалификации преступлений против жизни С.В. Бородина: «Убийство — это предусмотренное Особенной частью Уголовного кодекса виновное деяние, посягающее на жизнь другого человека и причиняющее ему смерть»[5].

Особняком стоят попытки (порой бездоказательно раскритикованные) отразить в научной дефиниции  своеобразие анализируемого посягательства. Профессор Н. И. Загородников ещё в 1961 г. дал своё определение убийства – «противоправное, умышленное или неосторожное, лишение жизни другого человека, когда причинение смерти является основанием уголовной ответственности»[6]. В преддверии появления нового российского уголовного кодекса учёные из Санкт-Петербурга дали заслуживающее внимания определение убийства: «противоправное, умышленное или неосторожное лишение жизни другого человека, если лишение жизни является единственным обязательным последствием в соответствующем составе преступления»[7]. К сожалению, в последние годы попытки осмыслить содержание столь важного и сложного уголовно-правового понятия и дать его доктринальное определение почти прекратились, хотя в этом имеется насущная необходимость не только с теоретических позиций, но и с точки зрения практиков.

На наш взгляд, доктринальное  определение убийства можно сформулировать так: убийство — это общественно  опасное, противоправное, умышленное причинение смерти другому человеку, когда оно  не направлено одновременно на иное охраняемое уголовным законом общественное отношение. В чём состоит смысл  и значение данной дефиниции?… Она  позволяет: – отграничить убийство от менее опасного преступления —  криминального аборта (ст. 123);  – правильно уяснить содержание очень важного квалифицирующего признака, предусмотренного п. «н» ч. 2 ст. 105 — убийство, совершённое неоднократно; – отграничить убийство от более опасного преступления — например, от посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317). Последнее становится возможным именно благодаря оговорке «когда оно не направлено одновременно на иное охраняемое уголовным законом общественное отношение». Допустим, виновный лишает жизни милиционера во время и в связи с выполнением тем обязанностей по охране общественного порядка. Такое деяние одновременно нарушает отношения по охране жизни конкретного милиционера, но в первую голову оно причиняет вред отношениям в сфере порядка управления. Аналогичная ситуация и в случае лишения жизни государственного деятеля для прекращения его служебной деятельности. Закон не называет это убийством, а именует террористическим актом (ст. 277), поскольку основным объектом посягательства выступают отношения, связанные с основами конституционного строя, а жизнь опять же отодвигается на второй план, становясь дополнительным объектом. Не случайно в диспозициях статей 277, 295, 317 демонстративно не употребляется слово «убийство». А кроме того, все упомянутые составы сформулированы как «усечённые», и преступления считаются юридически оконченными, даже если фактически жертва нападения осталась жива. Объяснить это можно тем, что законодатель расценивает подобные деяния направленными в первую очередь не на лишение жизни конкретного индивидуума, а на иные социальные ценности, охраняемые уголовным правом даже более строго, чем жизнь.

Если же не учитывать изложенного, то легко ошибиться при квалификации преступлений, потому что легальное  определение убийства не подчёркивает, а скорее затушёвывает принципиальные отличия составов преступлений, предусмотренных, например, статьями 105 и 277 УК РФ. А между  тем таких различий несколько: –  другой основной объект посягательства; – смерть потерпевшего совсем не обязательна  для состава оконченного теракта; – в теракте невозможен косвенный  умысел; – субъектом теракта признаётся физическое вменяемое лицо с 16 лет, а убийства, квалифицируемого по ст. 105 — с 14 лет (поэтому, если 14-летний преступник неудачно стреляет в государственного деятеля, то судить его будут по ст. 30 ч.3 и ст. 105 ч. 2 п. «б»).

Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 27 января 1997 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст.105 УК РФ)»[8] не учёл приведённых выше положений и допустил, на наш взгляд, нарушение закона. Он рекомендовал судам признавать «простое» убийство неоднократным, если ему предшествовало совершение преступления, подпадающего под признаки статей 277, 295, 317. Однако в диспозиции ст. 105 ясно сказано: «убийство, …совершённое неоднократно». Значит, любое из входящих в неоднократность преступлений должно на языке УК именоваться убийством, и никак иначе. Поэтому совершённые поочерёдно террористический акт и убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств нужно квалифицировать не по п. «н» ч. 2 ст. 105, а по ст. 277 и ч. 1 ст. 105. И здесь нельзя будет сказать об ослаблении ответственности виновного, поскольку ст. 277, входящая в реальную совокупность, содержит в санкции смертную казнь (между прочим, санкция данной статьи – вообще самая строгая в Уголовном кодексе!).

Особняком в УК РФ, на наш  взгляд, стоит ст. 357 (геноцид), которая  формально в диспозиции содержит слово «убийство», но практически  не применяется, включена в УК РФ по причине подписания нашей страной  соответствующих конвенций, откуда обычно и заимствуются словосочетания.

Давая определение убийства, в отечественной юридической  литературе традиционно не принято  упоминать возраст его субъекта — поэтому мы здесь ограничимся  лишь общим замечанием, что таковым  следовало бы считать лицо, достигшее 14 лет (как это было в УК РСФСР 1960 г) по всем составам убийства, даже «привилегированным». Мы категорически не согласны с утверждением ряда учёных о том, что повышение возраста уголовной ответственности до 16 лет по статьям 106, 107 и 108 УК РФ является актом гуманизма и вполне оправданно[9]. Судебно-следственная практика (в частности, Сибирского региона) уже наглядно показала, что этот мнимый гуманизм, проистекающий из непродуманных новаций Государственной думы РФ, на поверку оборачивается жестокостью по отношению к подросткам 14–16 лет, совершающим вроде бы «привилегированные» убийства, но вынужденным отвечать за эти деяния по статье 105 (и даже её второй части), поскольку субъектами статей 106, 107, 108 они по закону не являются, а содеянное ими невозможно не признать убийством, невозможно поэтому освободить от ответственности.

В последнее время в  науке уголовного права высказана  оригинальная концепция, согласно которой  различия между статьями 277, 295, 317 —  и ст. 105 ч. 2 п. «б» несущественны, поэтому первые три упомянутые статьи можно бы исключить из кодекса  и тем самым упростить имеющиеся  теоретические сложности, называя  всё подряд убийством уже вроде  бы на законном основании[10]. Думается, что это принципиальное заблуждение. Специальные составы преступлений — ст. 317, 295, 277 — долгие годы сохранялись в отечественном уголовном законе, не являются рудиментами сталинизма, и довольно часто применяются на практике. А в нынешних условиях расцвета терроризма исключение подобных статей было бы просто опрометчивым. Не случайно в проекте федерального закона «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» (в части гуманизации уголовно-правовых норм), внесённом Президентом РФ В. В. Путиным и принятым Государственной Думой РФ в первом чтении 21 ноября 2003 г., ни слова не сказано об исключении данных статей[11].

Возвращаясь к началу предлагаемой формулировки, необходимо подробнее  остановиться на трактовке прилагательного  «противоправное». Кстати, в действующем  УК Республики Беларусь 2000 г., в ст. 139, прямо указано на противоправность как необходимый признак убийства, что достойно подражания. Противоправным считается: – лишение жизни не в состоянии необходимой обороны либо задержания лица, совершившего преступление (если задержание проводится сотрудником правоохранительного органа в соответствии со специальным федеральным законом); – лишение жизни соперника на дуэли; – причинение смерти не в состоянии военного конфликта с другим государством; – причинение смерти осуждённому к смертной казни, если такой приговор вынесен в пределах РФ, но судом, не входящим в судебную систему страны (например, в середине 90-х годов шариатский суд Чеченской республики приговорил к расстрелу двоих виновных — мужчину и женщину — и они были публично расстреляны из автомата с трансляцией этой процедуры на всю Россию; не случайно тогдашний Генеральный прокурор страны Ю. И. Скуратов дал принципиальное указание своим подчинённым о возбуждении уголовного дела по признакам убийства. Несколько позднее, в 2000 году, в Ростове осуждён Валид Куруев, член верховного шариатского суда Чечни, за вынесение смертных приговоров людям по законам шариата).

На сегодняшний день противоправным является и лишение жизни безнадёжно больного человека по его просьбе  или с согласия близких родственников  — т.н. эвтаназия. Однако в будущем  положение вполне может измениться, поскольку проблема эта весьма актуальна  для России и активно дискутируется  в обществе. В качестве промежуточного этапа можно бы ввести в УК привилегированный  состав убийства по просьбе потерпевшего[12], который фигурировал в официальном проекте УК, но не попал в окончательный текст. Необходимость этого шага тем более остра, что усугубляется огромным просчётом нашего законодателя: между непреступным деянием (помощью безнадёжно больному человеку в его самоубийстве) и особо тяжким преступлением (убийством безнадёжно больного лица, т.е. лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии) сейчас, после опрометчивого введения в УК пункта «в» ч. 2 ст. 105, нет никакого «буфера», которым мог бы стать привилегированный состав убийства по просьбе потерпевшего. Если безнадёжно больной человек, лежащий в отделении реанимации с аппаратом искусственной вентиляции лёгких, решит не мучить более себя и других, и уйдёт добровольно из жизни –то с позиций нашего УК это непреступно. Если же он физически не сможет перекрыть вентиль аппарата, попросит медсестру сделать это за него и тем самым прекратить его невыносимые страдания, то она, уступив его просьбе, вместо гуманного (с позиций общественного сознания) поступка совершит квалифицированное убийство, караемое смертной казнью.