Основания повышения ответственности за убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии

• Основания повышения ответственности за убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии

Совершение убийства в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии (п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ), по сравнению с УК РСФСР 1960 г. является новым для данного преступления квалифицирующим обстоятельством, однако его природа с точки зрения оснований усиления ответственности в научной литературе определяется далеко не однозначно.

Одни ученые полагают, что это обстоятельство относится прежде всего к характеристике непосредственного объекта убийства и личности потерпевшего, хотя не отрицают его связи и с субъективными признаками преступления. Так, Е. Б. Доронина указывает, что поскольку непосредственным объектом убийства является жизнь конкретного человека, на которого совершено посягательство, постольку создается «возможность дифференцировать уголовную ответственность за убийство человека, пребывающего в обычном, естественном состоянии, и за убийство человека, находящегося в беспомощном состоянии, общественная опасность которого несомненно возрастает. Специфика непосредственного объекта убийства человека, находящегося в беспомощном состоянии, обусловлена особенностями физического, психического или психофизиологического состояния потерпевшего от этого вида убийства».[1] В. Б. Хатуев называет беспомощных потерпевших

151

социально незащищенными (или слабо социально защищенными) лицами и пишет о необходимости «глубоко гуманной заботы государства об уголовно-правовой охране указанных лиц».[2] В то же время эти авторы ссылаются и на особенности личности виновных, совершивших преступления в отношении беспомощных потерпевших, а также на некоторые обстоятельства субъективного характера как на факторы, предопределяющие установление более высокой ответственности за данный вид убийства. В частности, Е. Б. Доронина утверждает, что более высокая степень общественной опасности убийства лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, обусловлена осознанием виновным того факта, что это состояние потерпевшего исключает возможность предпринять меры к самосохранению, а сами виновные лица характеризуются такими чертами, как беспредельная жестокость, цинизм, поразительное хладнокровие, исключающими даже намек на милосердие по отношению к жертве.[3] В. Б. Хатуев пишет о том, что совершение преступления против слабо социально защищенных лиц, в том числе — беспомощных, говорит о бесчеловечности, глубоком моральном падении и особой злостности лица, совершающего такое преступление, и именно это свидетельствует о повышенной опасности виновного для общества.[4]

Другие же исследователи, отыскивая основания усиления ответственности за убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, делают упор главным образом на субъективные обстоятельства, относящиеся к характеристике личности виновного. К примеру, Н. К. Семернева отмечает: «Использование убийцей состояния потерпевшего, при котором он не может защитить себя, говорит о его жестокости, отсутствии элементарных нравственных качеств, раскрывающихся в издревле известной русской пословице: "Лежачего не бьют"».[5] Сходное мнение высказывает и А. Н. Попов: «Закон так сурово относится к виновному в подобных случаях, потому что тот проявляет крайнюю бесчеловечность, посягая на самых беззащитных, на тех, кто не может защитить себя в момент посягательства на его жизнь».[6]

Третья группа ученых (С. В. Бородин, Г. Н. Борзенков) считает, что повышенная общественная опасность убийства лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, обусловлена одновременно объективными обстоятельствами, связанными с характеристикой самого деяния, и субъективными факторами, относящимися не столько к характеристике личности виновного, сколько к особенностям формирования умысла на убийство.[7] Г. Н. Борзенков, например, так излагает свое видение этой проблемы: «...если использование беспомощного состояния потерпевшего

152

не всегда может быть выражением особой жестокости, то в чем заключается его повышенная опасность? <...> Такое преступление объективно более опасно, поскольку достижение преступного результата значительно облегчается, когда потерпевший спит, находится в обмороке, в тяжелой степени опьянения или лишен сознания по иной причине и т. д. Такое преступление более опасно и с субъективной стороны, поскольку знание о том, что жертва находится в беспомощном состоянии (закон не случайно говорит о заведомо-сти), облегчает формирование преступного намерения и даже может играть провоцирующую роль».[8]

Есть и такие авторы, которые в качестве основания дифференциации ответственности и выделения исследуемого квалифицирующего обстоятельства называют причинение беспомощному потерпевшему, осознающему, что он будет лишен жизни, особых моральных страданий. В частности, Т. В. Кондрашова обращает внимание на то, что в период действия УК РСФСР 1960 г. убийства беспомощных лиц расценивались как убийства, совершенные с особой жестокостью, причем таковая усматривалась лишь в тех случаях, когда беспомощная жертва осознавала, что в ближайшее время она будет лишена жизни, но не могла принять мер по своему спасению, что вызывало ее дополнительные моральные страдания.[9] Аналогичной точки зрения придерживается С. Дементьев. Он пишет: «Устанавливая ответственность за убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, законодатель имел в виду, что в таком случае потерпевшему причиняются дополнительные, особые страдания. Он сознает, что его сейчас или вскоре убьют, но в силу своего физического состояния не может ни оказать сопротивления, ни позвать на помощь. Это состояние заведомо понимает убийца, значит, действует более цинично и нагло, нежели тот, который, как говорится, убивает "из-за угла"».[10] М. Н. Каплин также полагает, что совершение убийства в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, целиком поглощается понятием особой жестокости при убийстве.[11] Таково же мнение и ряда других ученых.[12]

Наконец, нельзя не упомянуть о том, что отдельные исследователи полагают дифференциацию ответственности за убийство с учетом беспомощного состояния потерпевшего в принципе ошибочной и не имеющей под собой оснований. Так, А. И. Стрельников считает неоправданным отнесение данного вида убийств к квалифицированным, поскольку при убийстве лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, не увеличивается объем вреда объекту — жизни.[13]

153

Столь широкий спектр мнений о причинах повышения степени общественной опасности исследуемого преступления (и даже о полном отсутствии подобных причин), является показателем того, что законодатель, вводя рассматриваемый квалифицирующий признак в состав убийства, сам недостаточно четко представлял, что именно этот признак должен отражать: особенности объекта посягательства и личности потерпевшего, специфичные черты личности преступника, факт причинения потерпевшему особых моральных страданий или еще какое-то обстоятельство, указывающее на повышенную общественную опасность таких убийств. Следствием же неясности в этом вопросе выступают не прекращающиеся в теории уголовного права споры о содержании категории «беспомощный потерпевший», неопределенность позиции Пленума Верховного Суда РФ, отчетливо обнаружившаяся в Постановлении от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»,[14] и резкие повороты в судебной практике при толковании понятия «беспомощное состояние потерпевшего».

В названном Постановлении Пленум указал, что по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ надлежит квалифицировать умышленное причинение смерти потерпевшему, неспособному в силу физического или психического состояния защитить себя, оказать активное сопротивление виновному, когда последний, совершая убийство, осознает это обстоятельство; к лицам, находящимся в беспомощном состоянии, могут быть отнесены, в частности, тяжелобольные и престарелые, малолетние дети, лица, страдающие психическими расстройствами, лишающими их способности правильно воспринимать происходящее. Среди беспомощных потерпевших не названы лица, находившиеся в момент совершения преступления в состоянии сна или в сильной степени опьянения. В информации заместителя Председателя Верховного Суда РФ А. Е. Меркушова говорится о том, что Пленум не согласился ни с позицией, согласно которой убийство спящего или находящегося в тяжелой степени алкогольного опьянения лица всегда требует применения п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, ни с противоположным подходом, поскольку «вопрос о беспомощном состоянии потерпевшего применительно к п. "в" ч. 2 ст. 105 УК РФ должен решаться в каждом конкретном случае с учетом всех обстоятельств дела».[15] Думается, такая трактовка мало способствует унификации судебной практики. Совершенно неясно, что это за конкретные обстоятельства, которые в одних ситуациях, к примеру, позволяют признать спящего человека потерпевшим, заведомо для виновного находящимся в беспомощном состоянии, а в других — нет. В целом же очевидно, что Верховный Суд РФ так и не определился с основанием усиления ответственности за убийство беспомощного потерпевшего.

По всей видимости, подходу Верховного Суда РФ, отраженному в Постановлении его Пленума от 27 января 1999 г., наиболее близка точка зрения В. Б. Хатуева, который объясняет более суровую ответственность за преступления в отношении беспомощных лиц слабой социальной защищенностью последних.[16] Тем самым задается и определенный моральный облик

154

потерпевших, который должен соответствовать представлению о лицах, нуждающихся в особой опеке со стороны государства в силу их социальной незащищенности. Только с учетом этого обстоятельства можно понять, почему в круг беспомощных потерпевших, очерченный в Постановлении Пленума, не попали лица, находящиеся в состоянии сильного алкогольного опьянения или сна. Однако такой подход представляется неприемлемым. Уголовное право — не право социального обеспечения, и поддержка незащищенных слоев общества — не его функция. Оно не располагает и подходящими для этого средствами: выделение категории социально незащищенных лиц предполагает их неравенство в сравнении с остальными; такое неравенство в регулятивных отраслях права (в том же праве социального обеспечения) преодолевается с помощью компенсаторного механизма воздействия, вследствие чего оно превращается в свою противоположность — относительное равенство; для охранительной же отрасли, каковой является уголовное право, данное неравенство индифферентно и не должно преодолеваться путем установления повышенной ответственности, поскольку тем самым нарушается равенство охраны одинаковых благ, в частности жизни человека. Сформулированный в ст. 4 УК РФ принцип равенства граждан перед законом является, по образному выражению В. В. Мальцева, многоадресным и касается не только лиц, совершивших преступления, но и лиц, интересы которых охраняются уголовным правом. «Этот принцип, — пишет ученый, — предполагает равную по способу и мерам воздействия на виновных правовую защищенность одинаковых по социальной значимости интересов... Равная правовая защищенность одинаковых по социальной значимости общественных отношений обеспечивается законодателем при криминализации деяний и окончательно реализуется в суде применительно к каждому конкретному случаю. <...> Равная правовая защищенность предполагает как одинаковую охрану единых интересов... так и равенство независимо от субъектов, чьи интересы ставятся или должны быть поставлены под охрану уголовного закона».[17]

Стоит также обратить внимание на неприемлемость по вышеназванным причинам и предложения В. Б. Хатуева о включении в п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ в качестве квалифицирующих признаков, наряду с лишением жизни беспомощного лица, также убийства «малолетнего или старого лица». Это предложение базируется на выдвинутом ученым тезисе о необходимости усиления уголовно-правовой охраны лиц, принадлежащих к социально незащищенным или социально слабо защищенным слоям населения. Отмечая, что малолетство и старость далеко не всегда означают беспомощность потерпевшего (к малолетним он относит лиц в возрасте до 14 лет включительно, а к старым — лиц, «достигших пенсионного возраста по старости»), В. Б. Хатуев тем не менее считает, что убийство лиц, принадлежащих к этим категориям, независимо от их способности оказать сопротивление, защитить себя, всегда должно признаваться квалифицированным и влечь более суровую ответственность.[18] Похожие суждения о необходимости установления повышенной ответственности за преступления против малолетних,

155

несовершеннолетних, пожилых лиц можно найти и в работах других авторов. С. Н. Абельцев, в частности, пишет: «Думается, что в качестве отягчающего обстоятельства должно быть предусмотрено убийство заведомо несовершеннолетнего, заведомо лица пожилого (скажем, пенсионного) возраста, ребенка, немощного».[19] Действительно, уголовный закон иногда расценивает совершение преступления в отношении малолетнего или несовершеннолетнего как обстоятельство, значительно повышающее степень общественной опасности деяния. Примером тому служат ст. 131 и 132 УК РФ. Однако не следует забывать, что в этих случаях основанием усиления ответственности является причинение вреда дополнительному объекту — общественным отношениям, обеспечивающим нормальное физическое, духовное и социальное развитие несовершеннолетнего. При совершении убийства, поскольку лицо лишается жизни, говорить о нарушении его развития бессмысленно, поэтому такие отношения выступать дополнительным объектом данного преступления не могут. Полагать же, что жизнь малолетнего или несовершеннолетнего представляет большую ценность, чем жизнь другого лица, также нельзя (это же относится и к жизни старого человека). Следовательно, само по себе убийство малолетнего или пожилого человека не может расцениваться как обладающее повышенной общественной опасностью. Причинами резкого повышения общественной опасности убийства беспомощного лица не могут считаться и обстоятельства субъективного характера, относящиеся к характеристике личности виновного (исключительная безнравственность, безжалостность, жестокость и т. п.), причем как взятые самостоятельно (А. Н. Попов, Н. К. Семернева), так и рассматриваемые в совокупности с характеристикой личности потерпевшего (Е. Б. Доронина, В. Б. Хатуев). В уголовно-правовой литературе справедливо указывается, что все социальные свойства субъекта преступления, влияющие на общественную опасность деяния, сводятся к психофизиологическим состояниям лица в момент совершения преступления и к антиобщественным свойствам личности преступника; в свою очередь, в числе последних можно выделить, во-первых, некоторые особенности мотивационной сферы личности, во-вторых, антиобщественные личностные отношения.[20] Очевидно, что психофизиологические состояния субъекта в момент совершения преступления к характеристике лица, виновного в убийстве заведомо беспомощного потерпевшего, отношения не имеют; антиобщественные личностные отношения, по общему правилу, находят свое проявление в самом общественно опасном деянии, утрачивая в связи с этим самостоятельное значение (исключение составляет лишь наклонность к совершению преступлений, проявленная в неоднократном их совершении или в рецидиве преступлений).[21] Единственное, с чем можно было бы связать крайне негативные социальные свойства лица, совершившего убийство беспомощной жертвы, — это особенности мотивационной сферы личности, но полагать, что только они предопределяют высокую степень общественной опасности такого убийства, нельзя, поскольку не каждый виновный в подобном преступлении обладает отрицательными социальными свойствами в виде