Нормы действующего уголовного законодательства, зарубежного уголовного законодательства и практика применения нормы об ответственности

Не останавливаясь на разработанных  в современной отечественной  и зарубежной психологии многочисленных научных концепциях мотивации поведения  личности, каждая из которых имеет  свою методологическую и экспертную базу, отмечу, что это нашло отражение  и в уголовно-правовой науке при  исследовании проблемы мотивов преступного  поведения. Анализ теоретических источников, посвященных указанной проблеме, показывает, что среди криминалистов  отсутствует единство мнений об уголовно-правовом понятии мотива. Наиболее распространенным в науке уголовного права является определение мотива как побуждения, которым руководствовалось лицо при совершении преступления. Это  определение базируется на понятии  «мотив», означающем в психологии побудительную  внутреннюю причину, источник активности действий человека. В основе любого мотива лежит определенная потребность  или система потребностей, а уж на этой основе возникают интересы, привычки, убеждения, то есть все то, что в конечном итоге проявляется  в началах, побуждающих человека к предметному действию. В этой связи представляется интересной позиция  в определении понятия мотива, при которой в нем выделяется внешний предмет потребности. Термин «мотив» употребляется не для  обозначения переживания потребности, но как обозначающий то объективное, в чем эта потребность конкретизируется в данных условиях и на что направляется, как побуждающее ее. Это определение  позволяет глубоко исследовать  содержательную сторону мотивов  действия, в том числе и преступных действий должностных лиц, государственных  служащих и служащих органа местного самоуправления с корыстной мотивацией.

Представляется спорной  и позиция в определении мотива преступления как «определенного рода психического состояния человека, которое  побудило его к совершению общественно  опасных действий». Хотя мотив есть результат определенного психического процесса, в котором участвует  вся личность, думается неверно отождествлять  его с понятием психического состояния. Несмотря на то что процесс формирования мотива действия происходит на фоне какого-либо состояния, влияющего на динамику мотивации, психическое состояние имеет  иное значение.

Изложенное позволяет  нам придерживаться позиции, в соответствии с которой все побуждения человека в конечном счете есть потребности  или их различные модификации. Корыстный  мотив приобретает различное  содержание в зависимости от того, какие именно потребности и интересы лежат в основе мотивации преступного  поведения. Однако какую бы окраску  они не имели (насущные потребности  в питании или антисоциальные потребности в спиртном), во всех ситуациях суть мотивации одна –  стремление субъекта присвоить не принадлежащие  ему материальные блага, получить имущественную  выгоду противоправным способом.

В юридической литературе высказаны различные суждения о  понятии корыстного мотива. Одни авторы (Волков Б.С.) корыстный мотив толкуют  весьма широко – как стремление получить материальную, имущественную  выгоду, в том числе и право, занять более высоко оплачиваемую должность. Другие (Кудрявцев В.Н.) считают, что  корыстный мотив содержит в себе страсть к накопительству, обеспечению  наилучшего материального положения. Третьи (Владимиров В.А., Ляпунов Ю.И.) сущность корысти как мотива преступления видят в стремлении, желании лица незаконно, неправомерно обогатиться. Анализ существующих определений корыстного мотива в науке уголовного права  показывает, что зачастую авторы, по всей видимости, исходили из семантического толкования слова «корысть», данного  в некоторых словарях русского языка. Но в разные периоды развития общества нравственная оценка явлений социальной действительности, моральных качеств  человека наполняется неодинаковым содержанием. С позиций «социалистической  нравственности» стремление к обеспечению  наилучшего материального положения  являлось формой проявления корысти. В  настоящее время происходит пересмотр  некоторых нравственных оценок явлений  такого рода. Вместе с тем представляется, что антисоциальная сущность корысти  как признака субъективной стороны  преступлений будет составлять определяющий момент в его исследовании, «поскольку корыстный мотив преступления, выражая  собой личностный смысл, является субъективным отражением объективных причин общественно  опасного поведения». Преступник, избравший  преступление средством удовлетворения своих личных материальных и имущественных  потребностей, ориентирован в своем  противоправном поведении на паразитическую связь с обществом, то есть на такую  связь, при которой субъект удовлетворяет  свои потребности и интересы за счет общества и его членов.

Сказанное выше позволяет  определить корыстную заинтересованность в качестве мотива рассматриваемых  преступлений как психологическое  побуждение должностного лица к противоправной деятельности, выражающее его стремление к достижению материальной выгоды антисоциальным способом в результате использования  своих служебных полномочий. Однако требование о наличии у субъекта корыстного мотива нельзя понимать в том смысле, что для оконченного состава должностного преступления обязательно фактическое извлечение материальной (имущественной) выгоды. Далее следует отметить тот факт, что в УК РСФСР применительно к составу «Злоупотребление властью или служебным положением» (ст. 170) законодатель говорил о корыстных побуждениях как обязательном признаке субъективной стороны, тогда как в составе «Должностной подлог» (ст. 175) этот признак был регламентирован как корыстная цель. Законодатель в этом случае, по-видимому, исходил из того, что мотив определяет поведение не сам по себе, а только в соответствии с целью. Мотив и цель – тесно связанные, взаимообусловленные психические явления. В психологии цель – это осознанный образ предвосхищаемого результата, на достижение которого направлено действие человека. Уголовно-правовое представление базируется на психологическом понимании этого явления. По мнению Б.С. Волкова, цель – это желаемый результат, которого стремится достичь лицо, совершая общественно опасное деяние. При рассмотрении соотношения мотива и цели как в психологии, так и в юридической литературе указывается, что они очень близкие, но не тождественные явления. На это обращал внимание А.Н. Леонтьев: «Генетически исходным для человеческой деятельности является несовпадение мотивов и целей. Напротив, их совпадение есть вторичное явление: либо результат приобретения целью самостоятельной побудительной силы, либо результат осознания, превращающих их в мотивы-цели». При одном и том же мотиве возможны различные цели и, наоборот, одна и та же цель может вызываться различными мотивами. Из сказанного следует, что рассматриваемые категории представляют собой коррелятивные явления и их нельзя смешивать. Однако отдельными криминалистами предпринята попытка отождествления мотива и цели преступления. Эта позиция была подвергнута справедливой критике, показана ошибочность и вредность такого отождествления для правильного применения уголовного закона

Определение цели поведения, в том числе и преступного, является необходимой предпосылкой принятия решения о совершении тех  или иных действий. В связи с  принятием решения цель преступления выступает в качестве конкретизированного  выражения интересов субъекта и  модели потребного ему будущего. Потому, как правильно отмечает С.А. Елисеев, корыстная цель как идеальный образ желаемого результата действия становится побудительным представлением («целью-мотивом»)

Круг мотивов, характеризующих  личную заинтересованность, свидетельствует  об антисоциальных, антиобщественных интересах лица, допускающего злоупотребление  должностными полномочиями, служебный  подлог, о его стремлении извлечь  выгоду для себя, своих родных или  близких. В связи с этим обоснованно  высказывается мнение, что ложно  понятые интересы службы, исходя из которых действует виновный, не могут  быть отнесены к иной личной заинтересованности. В подобном случае у лица нет того антисоциального интереса, который придает служебному подлогу характер преступления. Следовательно, мотив личной заинтересованности в силу этого не включает в себя мотив ложно понятого интереса службы. 
Руководствуются суды и п. 14 упомянутого выше Постановления Пленума Верховного Суда СССР №4 от 30 марта 1990 г., в котором указывается: «Если законодательством в качестве обязательного признака состава уголовно-наказуемого злоупотребления служебным положением, а также должностного (служебного) подлога предусмотрена корыстная или иная личная заинтересованность, суды обязаны всесторонне исследовать обстоятельства, от которых зависит вывод о наличии или отсутствии в действиях виновного указанных мотивов, и обосновать свой вывод в приговоре с приведением конкретных доказательств». Так, старший государственный инспектор Ханкайской рыбоохраны Приморрыбвода Ульянов был обвинен в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 285 УК РФ. Предварительное следствие квалифицировало содеянное Ульяновым, как злоупотребление должностными полномочиями, совершенное из корыстной и иной личной заинтересованности. Однако суд, исследовав обстоятельства дела, не согласился с предъявленным обвинением и исключил из него квалифицирующий признак «совершение злоупотребления из корыстной заинтересованности». В приговоре указывается: «В качестве премии Ульянову было выплачено 20 руб. 88 коп., исходя из этого суд считает, что, составляя ложный протокол, он не преследовал корыстной заинтересованности. Ульянову ничего не мешало внести заведомо ложные сведения во все протоколы и получить большую премию, но он не сделал этого».

2. Проблемы практики  применения нормы о служебном  подлоге и особенности квалификации  служебного подлога

Не по всем делам обеспечивается высокое качество судебного разбирательства. Имеются случаи необоснованного  осуждения. Не всегда устанавливается  и исследуется круг служебных  полномочий должностного лица и выясняется наличие причинной связи между  нарушением должностных обязанностей и наступившим вредом. Не идентичны  факты неправильного определения  существенного вреда. Недостаточно исследуются мотивы совершенного преступления; порой не обосновывается вывод о  наличии в действиях подсудимого  корыстной или иной заинтересованности. Допускаются ошибки при назначении наказания[1].

Отдельные суды не реагируют  на факты незаконного освобождения органами расследования от уголовной  ответственности лиц, виновных в  преступном нарушении должностных  обязанностей.

Не всегда принимаются  меры к выявлению и устранению причин и условий, способствовавших должностным преступлениям.

Судам необходимо строго соблюдать  законодательство об ответственности  за должностные преступления, улучшить качество судебного разбирательства, исключить факты необоснованного  осуждения невиновных лиц. В то же время по каждому делу надлежит принимать  меры к тому, чтобы все лица, совершившие  должностные преступления, были выявлены и привлечены к законной ответственности.

Суды должны вскрывать  и всесторонне исследовать способствовавшие совершению преступления конкретные недостатки в работе предприятий, учреждений, организаций  и отдельных должностных лиц, и при установлении фактов бесхозяйственности, грубого администрирования, бюрократизма, отсутствия контроля за деятельностью  подчиненных работников, в результате чего причинены значительные убытки или нарушена нормальная работа предприятий, учреждений и организаций, выносить аргументированные частные определения  с предложениями об устранении этих недостатков, а при наличии к  тому оснований – возбуждать уголовные  дела[2].

Судам следует иметь в  виду, что в случаях, когда действия должностного лица, связанные с нарушением своих служебных полномочий, были совершены в целях предупреждения вредных последствий, более значительных, чем фактически причиненный вред, когда этого нельзя было сделать  другими средствами, такие действия в соответствии с законодательством  о крайней необходимости не могут  быть признаны преступными.

Суды должны иметь в  виду, что лицо, временно исполняющее  обязанности по определенной должности  или осуществляющее специальные  полномочия, может быть признано субъектом  должностного преступления при условии, если указанные обязанности или  полномочия возложены на данное лицо в установленном законом порядке.

В целях обеспечения высокого качества судебного разбирательства  судам необходимо устанавливать  круг и характер служебных прав и  обязанностей должностного лица, нормативные  акты, их регламентирующие, мотив, цель и фактические обстоятельства совершенного деяния, наличие причинной связи  между нарушением (неисполнением) должностным  лицом своих обязанностей и наступившими вредными последствиями.

Если законодательством  в качестве обязательного признака состава уголовно-наказуемого должностного подлога предусмотрена корыстная  или иная личная заинтересованность, суды обязаны всесторонне исследовать  обстоятельства, от которых зависит вывод о наличии или отсутствии в действиях виновного указанных мотивов, и обосновать свой вывод в приговоре с приведением конкретных доказательств.

Использование должностным  лицом изготовленных им заведомо фиктивных документов при совершении хищения государственного или общественного  имущества надлежит квалифицировать  по совокупности как хищение и  должностной подлог.

Иная личная заинтересованность как мотив подлога может выражаться в стремлении извлечь выгоду неимущественного характера, обусловленном такими побуждениями, как карьеризм, протекционизм, семейственность, желание приукрасить действительное положение, получить взаимную услугу, заручиться поддержкой в решении  какого-либо вопроса, скрыть свою некомпетентность и т.п.

Если ответственность  за допущенное должностным лицом  нарушение служебных полномочий предусмотрена специальной уголовно-правовой нормой (в частности, ст. 292 УК РФ), содеянное подлежит квалификации по этой норме, без совокупности со статьями, предусматривающими общие составы должностных преступлений.

Под официальным документом понимаются письменные акты, выдаваемые государственными органами, органами местного самоуправления, государственными и муниципальными учреждениями, управленческими  структурами Вооруженных Сил  РФ, других войск и воинских формирований РФ, предоставляющие права или  освобождающие от обязанностей, удостоверяющие факты и события, которые имеют  юридическое значение. В связи  с этим подделка, например, статистических карточек не образует состава преступления, предусмотренного ст. 292. Сошлемся на пример. По приговору районного суда С. была признана виновной в служебном подлоге и осуждена по ст. 292 УК РФ. Работая в качестве следователя следственного отдела РУВД и являясь должностным лицом, С. приняла к производству уголовное дело, возбужденное в октябре 1999 г. в отношении Б. по ч. 4 ст. 228 УК РФ (сбыт наркотических средств). В январе 2000 г. С., действуя из личной заинтересованности, с целью избежать наложения на нее взыскания за волокиту по расследованию дела, а также для искусственного улучшения показателей своей работы, внесла в две статистические карточки заведомо ложные сведения: о направлении дела в суд – в статистическую карточку о результатах расследования преступления (форма №1.1–99) и данные о Б. как о лице, совершившем это преступление, – в статистическую карточку на лицо, совершившее преступление (форма №2–2000), являющиеся официальными документами. Удостоверив указанные сведения личной подписью, она направила эти карточки в информационный центр ГУВД области, и преступление было учтено как оконченное расследованием.