Нормы права и
статьи законов не всегда тождественны
по той причине, что тексту
нормативного акта, как и любому
литературному произведению, нередко
свойственны образность, ориентация
на массовое правосознание, обращенность
к общественному мнению. Так, для нашего уголовного законодательства
традиционны условные, как бы неправильные,
формулировки: «преступление (хищение,
вымогательство, убийство, клевета, хулиганство,
разбой, мошенничество, получение или
дача взятки, заведомо ложный донос и т.д.)
наказывается...», хотя на самом деле наказывается
не преступление, а преступник (вор, убийца,
взяточник, хулиган, мошенник, клеветник
и т.п.). В законодательстве используются
условные термины; например, «молодой
специалист» может оказаться по возрасту
далеко не молодым работником, осваивающим
новую для него специальность и потому
имеющим право на некоторые льготы. В ряде
статей нормативных актов для смыслового
усиления должное описывается как сущее:
«Неустранимые сомнения в виновности
лица толкуются в пользу обвиняемого»;
«Депутату обеспечиваются условия для
беспрепятственного и эффективного осуществления
его прав и обязанностей». В тех же целях
(для смыслового усиления, образного выражения
непререкаемости закона) запрещенное
порой характеризуется как вообще невозможное:
«Никто не может быть произвольно лишен
жизни»; «Собственность не может использоваться
в целях, противоречащих интересам общества,
правам других граждан».
Одним из наследии
времен, когда законодательство
было формой пропаганды, является
наличие в текстах законов идеологических и политических
сентенций, имеющих программный, но не
юридический характер. Стремление придать
текстам законов непременно политическое
звучание приводило к тому, что эти тексты
неправильно выражали правовые нормы.
Так, если в законах говорится об обжаловании
в суд «незаконных действий» должностных
лиц и государственных органов (вариант:
«действий, нарушающих права и свободы
граждан»), получается так, что суд может
принимать жалобы только на действия,
незаконность которых где-то и кем-то уже
установлена (зачем тогда вообще обращаться
в суд?), а жалобы на законные действия
принимать вообще не должен, хотя бы жалобщик
и считал свои права нарушенными. В другом
нормативном акте определялся порядок
возмещения ущерба, причиненного гражданину
«незаконными действиями органов следствия,
дознания, суда»; выходило, что ущерб, причиненный
законными, но ошибочными действиями этих
органов, возмещению не подлежит.
Различие между
нормами права и статьями законов
и в том, что в тексте нормативного акта могут содержаться не только нормативно-правовые
предписания, но и индивидуальные распоряжения,
а также обоснования нормативного акта,
фактические утверждения, программные
положения, призывы, декларации, правила
общежития, морально-политические нормы
и принципы, не связанные непосредственно
с механизмом правового регулирования.
Право же состоит из норм, выраженных через
правовые предписания. Это различие способно
порождать противоречия между правом
и текстом закона, которые могут осложняться
и обостряться в связи с тем, что в массовом
сознании исторически сложилось преобладание
преимущественно моральных критериев
и норм, а также бытуют порой негативные
оценки юридических категорий как сугубо
«формальных», а то и «бюрократических».
Эти оценки и критерии могут вести к тому,
что при обращении к закону часть общественного
правосознания признает в нем «своими»
и примет только те положения, которые
не являются собственно юридическими,
а представляют собой описание в тексте
закона социальных ценностей, изложение
программных положений, выражение общественно-политических,
нравственных, идеологических принципов
и норм. На практике это противоречие,
если в структуре закона собственно юридические
предписания не обособлены от морально-политических
и иных положений, может вести к досадным
недоразумениям и трагическим разочарованиям
(«в законе сказано так, а суд решил как-то
иначе»).
Существуют, наверное,
еще и другие различия и
противоречия между законом и
действующим правом. Если такие
противоречия своевременно не
осознаются и не преодолеваются, авторитету
закона причиняется ущерб: коль скоро
не все содержание вступившего в силу
закона оказывается действующим правом,
он воспринимается как нечто декларативное,
что-то обещающее, но на практике ничего
не дающее. Важной задачей правоведения
является разработка механизма перевода
тех положений закона, которые носят самый
общий, абстрактный характер, в нормативные
предписания, через которые эти законоположения
воплощаются в систему правовых норм,
регулирующих поведение членов общества.
С тревогой отмечалось,
однако, что в правоведении обнаружились
недостаток нормативного мышления,
недостаточное умение нормативно
выражать мысли и намерения
в проектах законов1. Привычка
ученых-юристов мыслить в основном
политическими, идеологическими, социологическими категориями
нередко влияет на качество подготовки
проектов нормативных актов, где предписание
должного порой заменяется описанием
существующего, точное определение прав
и обязанностей подменяется рассуждениями
об их социально-политическом значении,
запреты и санкции за правонарушения если
и упоминаются, то в самой неопределенной,
расплывчатой форме.
Особенно сложной
для современного отечественного
правоведения стала проблема
соотношения правовых норм и
статей (текстов) Конституции. То обстоятельство, что не все положения
Конституции имеют юридическое содержание,
общеизвестно и официально признано Конституционным
Судом Российской Федерации2.
В теории права
сложились три основных мнения
о юридической природе конституционных
норм.
Одни теоретики
вообще не считают Конституцию
правом, ссылаясь на то, что содержащиеся
в ней правила невозможно осуществить
в принудительном порядке1. Другие
правоведы считают правовыми
нормами все вообще тексты, содержащиеся
в конституциях2.
Третье направление в изучении конституционных
норм признает, что ряд положений (текстов)
Конституции носит программный или декларативный
характер, торжественно провозглашая
цели и задачи государства, основные принципы
его организации и деятельности, его зависимость
от народа, а также некоторые нравственные
нормы. Признание, что наряду с правовыми
нормами в Конституции содержатся неюридические
положения, не только никак не умаляет,
вопреки опасениям отдельных авторов,
авторитет Конституции (декларативные
положения традиционно содержатся в конституциях
всех стран континентальной Европы)3, но
и дает возможность вывести на первый
план проблему реализации тех конституционных
положений, которые имеют юридический
характер, но не могут быть воплощены в
действующее право без дополнительного
правового нормотворчества.
Проблема заключается
в том, что ряд положений,
содержащихся в Конституции, не
достигли того уровня конкретизации,
при котором было бы можно
говорить о существовании правовых
норм, способных однотипно воплощаться в общественные отношения. Как отмечено,
в законах и иных нормативных актах нет
ничего собственно юридического, кроме
формулировок прав, обязанностей, условий
их возникновения, а также запретов и санкций
за их нарушение. Вся проблема реализации
закона начинается с разработки правовых
норм как моделей правоотношений, способных
peгулировать поведение людей и организаций
посредством собственно юридических связей
(взаимных прав и обязанностей). Для претворения
общих положений закона в реально осуществимое
право необходимо учесть такое предъявляемое
к правовым нормам требование, которое
именуется «формальной определенностью».
Суть дела в том, что право может успешно
функционировать лишь при условии бесспорности,
недвусмысленности, а также доказуемости
условий возникновения прав и обязанностей
(возникло правоотношение или не возникло?),
точности определения содержания правоотношения
(что именно необходимо делать или не делать
для выполнения обязанности; каковы гарантированные
возможности поведения управомоченного),
ясности запретов (чего нельзя делать?)
и санкций за их нарушение. Лишь при выполнении
этих условий тексты законов образуют
нормативные предписания, складывающиеся
в нормы права. Без этого суждения о прямом
действии Конституции (и любого закона)
остаются практически неосуществимыми.
В действующей Конституции
Российской Федерации содержатся
положения, для реализации которых
требуется принятие дополнительных
законов. Таково, в частности,
право гражданина на замену
военной службы альтернативной
гражданской службой в случаях, предусмотренных
ч. 3 ст. 59 Конституции. Поскольку соответствующий
федеральный закон, предусмотренный той
же статьей, еще не принят, названное право
осуществить невозможно; поэтому Конституция
в данном случае имеет прямое действие
лишь по отношению к органам законодательной
власти, которым надлежит принять соответствующий
закон, а также органам правосудия, оправдывающим
тех, кто отказывается от военной службы
по основаниям, указанным в ст. 59 Конституции.
В юридической литературе
давно и неоднократно отмечалась неосуществимость
ряда конституционных положений без принятия
нормативных актов, детализирующих эти
положения до той степени абстрактности,
которая способна воплотиться в конкретных
правоотношениях1. Однако правоведение,
насколько известно, еще не пыталось определить,
что собой представляют с позиций теории
права конституционные положения, которые,
по замыслу законодателя, направлены на
правовое регулирование, но не могут быть
реализованы в правовой системе, так как
они еще не получили в текущем законодательстве
развития и конкретизации, необходимой
для их практического воплощения в общественных
отношениях и правопорядке. Бытующие наименования
их «нормами-принципами», «в известном
или определенном смысле специфическими
нормами особого рода» лишь подтверждают,
что правовые нормы в соответствующих
текстах законов еще не воплощены.
В теоретическом
плане эта проблема усложняется
тем, что в последние годы
в учебной и научной литературе
распространилось противопоставление
права и закона, основанное на предположении, что
право (мера свободы) всегда хорошо и справедливо,
а закон (текст нормативного акта) нередко
бывает несправедливым и плохим. Однако
неосуществимость ч. 3 ст. 59 Конституции
Российской Федерации являет яркий пример
прямо противоположного соотношения,
когда хорошему и справедливому закону
не только не соответствует осуществимое
право, но и в общественной жизни из-за
этого возникают правовые конфликты и
аномалии.
Разумеется, лучше
всего было бы, если бы каждый
закон с самого начала был законом прямого действия,
состоял из правовых предписаний, не требующих
развития и конкретизации в других нормативно-правовых
актах. Тогда перед правоведением практически
могла бы и не возникнуть проблема различий
и противоречий между нашими правом и
законом. Такие различия, однако, объективны
и проявляются в ряде противоречий, недостаточное
внимание к которым может существенно
препятствовать претворению закона в
жизнь.
К ним относится,
прежде всего, противоречие между
абстрактностью отдельных предписаний закона, лаконично определяющего
основные принципы правового регулирования
определенной сферы общественной жизни,
и конкретностью этой сферы, многообразием
и индивидуальной неповторимостью составляющих
ее жизненных ситуаций и отношений. Данное
противоречие нередко требует такой конкретизации
общих положений закона в подзаконном
нормотворчестве, которое, не сужая сферу
действия закона и вполне соответствуя
его принципам, содержало бы «формально-определенные
нормы», отражающие типические черты соответствующих
ситуаций и отношений и определяющие (в
общей форме) достаточно конкретные способы
их регулирования юридическими средствами
в полном соответствии с целями закона.
Нерешенность этого противоречия делает
закон практически неосуществимым (при
чрезмерной абстрактности содержащихся
в нем положений), либо ограничивает сферу
его действия (при чересчур детальном,
дробном регулировании соответствующих
отношений подзаконными актами), либо
может даже вести к искажению целей и смысла
закона (при подмене закона лавиной ведомственных
инструкций, противоречащих замыслу законодателя).
Для повышения эффективности
правового регулирования немалое
значение имеют совершенствование
законодательства, его систематизация,
изложение правовых норм общепонятным
языком, широкое применение правил законодательной
техники. Правовой нормой трудно руководствоваться,
если ее элементы размещены в большом
числе нормативных актов, часть изданий
которых не всем доступна, а последующие
изменения не всегда общеизвестны. Политические
и моральные сентенции уместны не в тексте
нормативных актов, а если без них почему-либо
трудно обойтись, — в преамбулах. Законодатель
должен стремиться к точному выражению
своих мыслей и намерений в тексте законов
без иносказаний и двусмысленностей; если
закон не является законом прямого действия,
а содержит обещания принять дополнительные
нормативные акты о порядке реализации
тех или иных правоположений, то обещанные
акты должны быть оперативно подготовлены
и приняты, дабы законодательство не содержало
неосуществимых положений. Серьезные
преграды на пути реализации права создают
противоречия в текстах нормативных актов,
дающие основания логически конструировать
разные по содержанию правовые нормы,
относящиеся к одному и тому же случаю,
отношению. Особенно опасны для практики
правового регулирования противоречия
между содержанием законов и подзаконных
актов, если последним отдается предпочтение
государственными органами и должностными
лицами, применяющими правовые нормы.
Во всех странах,
где нормативные акты являются основным источником права,
существует проблема соотношения «буквы»
и «духа» закона, обусловленная тем, что,
во-первых, мысль законодателя не всегда
достаточно точно выражена в тексте нормативных
актов, во-вторых, тем, что текст со временем
почти неизбежно устаревает и содержащиеся
в нем термины, определения, понятия становятся
узки или, напротив, широки для обозначения
новых явлений общественной жизни. Поэтому
процесс применения и другие формы реализации
правовых норм носят в известной мере
творческий характер: во-первых, в процессе
изучения текстов нормативных актов логически
конструируется правовая норма с ее тремя
элементами (кто, когда, при каких условиях
к чему обязан, на что имеет право, какие
меры государственного принуждения применяются
в случае нарушения правовой нормы); во-вторых,
в процессе конструирования правовой
нормы определяется, какие именно положения,
содержащиеся в тексте нормативного акта,
имеют юридическое значение; в-третьих,
может оказаться, что норма права не получила
в тексте закона точного выражения и изложения
(«порядок обжалования незаконных актов»,
«молодой специалист», «никто не может
быть произвольно лишен жизни» и т.п.) и
потому текст нормативного акта подлежит
не буквальному, а ограничительному или
распространительному толкованию.
5. Соотношение норм
права и норм морали.
В регулировании общественных
отношений нормы права взаимодействуют
с другими социальными нормами,
и, прежде всего с нормами морали
(нравственными нормами).
Мораль — неотъемлемая
сторона духовной жизни людей. Нормы морали получают
свое выражение в общественном мнении,
религиозных постулатах, произведениях
художественной литературы и т.д. Мораль
и право тесно взаимосвязаны, более того,
можно говорить о глубоком взаимопроникновении
права и морали. Право и мораль, как регуляторы
поведения людей, имеют много общих черт,
но имеют и существенные отличия.
1. Право, хотя и принадлежит,
подобно морали, к области духовной
жизни людей, представляет собой
совокупность норм (правил поведения),
установленных или санкционированных государством,
зафиксированных в юридических актах.
Моральные нормы формируются в процессе
утверждения, развития нравственных взглядов,
идеалов добра, правды, справедливости
и т.д. Значительную роль в этом процессе
играет религия.
2. В правовых актах выражается государственная
воля, характерная для того или иного общественного
строя. В моральных нормах выражается
общественное мнение.
3. Правовые нормы обязательны
для исполнения с момента вступления
в силу юридического акта (закона,
указа и т.д.), в которых они содержатся. Их
реализация поддерживается в необходимых
случаях специальным аппаратом, силой
государственного принуждения.