Несколько иное решение
проблемы Я предложил Э. Туссерль
в рамках трансцендентальной феноменологии. Он так же,
как и Кант, подчеркивает невозможность
существования Я вне его отношения к внешнему
для него объекту. Я и его объект — это
два необходимых полюса всякого акта сознания.
Это интенциональное отношение выражает
специфику Я. Поэтому никакой “чисто внутренний”
опыт принципиально невозможен. Интенциональными
объектами могут быть не только физические
вещи, другие люди, события, но и состояния
собственного сознания и само Я. Вместе
с тем, согласно Гуссерлю, интенциональный
объект может и не быть реальным. Достаточно
того, что он дан Я непосредственно в его
опыте. От решения вопроса о реальности
феноменов, данных Я, феноменология воздерживается
(т. н. “трансцендентальная редукция”).
В отличие от мнения Канта о невозможности
иметь знание о трансцендентальном Я как
о вещи в себе Гуссерль считает возможным
такое знание. Трансцендентальное Я, выражающее
глубинную основу индивидуального сознания,
может быть дано самому себе с непосредственной
очевидностью в акте трансцендентальной
рефлексии. В случае осуществления этой
рефлексии имеет место “абсолютное знание”,
лежащее в основе всякого знания и служащее
верховной инстанцией обоснования познания
и сознания вообще. С этой точки зрения
вся трансцендентальная феноменология
может рассматриваться в качестве “эгологии”,
учения о трансцендентальном Я.
Однако трансценденталистское
понимание Я порождает ряд
трудностей. Тлавной из них является
идентификации Я. С одной стороны,
трансцендентальное Я понимается
как глубинное выражение моей
индивидуальности, оно дается в акте моей рефлексии,
направленной на мое сознание. Но, с другой
стороны, в этом Я (в отличие от Я моего
эмпирического сознания) стерты всякие
следы индивидуальности, в нем по существу
нет разницы между мною и тобой.
Неклассическое понимание Я, разрабатывающееся в
философии 20 в., отказывается от того понимания
Я, которое сформулировал Декарт. Важно
подчеркнуть, что это не означает отказа
от самой проблемы. Я понимается как выражение
принципиальных зависимостей, связанных,
во-первых, с включением человека в мир
предметов и ситуаций посредством его
тела, во-вторых, с отношением человека
к другим людям, в том числе через коммуникацию.
Неклассическое понимание, т. о., снимает
ряд проблем, связанных с пониманием Я
в классической философии и вместе с тем
открывает новые измерения проблемы.
1. Телесная воплощенность
Я. Казалось бы, факт этот очевидный,
по крайней мере с точки
зрения здравого смысла, хотя
для Декарта в существовании
моего тела можно усомниться.
Однако философское принятие этого факта как достоверного и его
анализ открыли ряд важных особенностей
Я и его самопереживания.
Во-первых, бьюо показано,
что вопреки классическому пониманию
Я (разделявшемуся в этом пункте
и эмпириками) акты моего сознания
можно идентифицировать только при
условии их отнесения к конкретному телесному
индивиду, занимающему определенное положение
в пространстве и времени, в мире физических
предметов и реальных событий, имеющего
определенную биографию, которая тоже
есть не что иное, как жизнь в отношениях
с другими людьми (такими же эмпирическими
телесными существами, как и Я) и в реальных
конкретных ситуациях. Вне моего тела
со всеми его случайными эмпирическими
характеристиками мое Я не существует.
Во-вторых, полноценное
самосознающее Я не дано исходно,
а возникает на определенном этапе из
отношения с другими. Однако уже в первоначальном
опыте уникальное положение моего тела
в пространстве и времени связано с особенностями
моего восприятия мира. По мнению ряда
мыслителей, первое даже определяет последнее.
Так, Ж. Пиаже считал, что,
согласно экспериментальным данным,
полученным в его исследованиях
н осмысленных в его генетической
эпистемологии, ребенок на первых
этапах психического развития
как бы сливается со своим
телом. Он не может в этот
период отнестись к себе со стороны, не
отличает себя от состояний своего тела,
а последние от внешних предметов. Это
стадия “эгоцентризма” (хотя сознательное
“это”, Я еще не существует), означающая,
что ребенок не может понять уникальность
своей позиции в качестве включенной в
иные возможные позиции. Другие люди, прежде
всего взрослые, воспринимаются в качестве
источников удовольствий и наказаний,
центрированных вокруг тела ребенка. Психическое
развитие, по Пиаже, означает последовательную
децентрацию интеллектуальных структур,
т. е. возможность отношения к себе со стороны.
Это означает возникновение Я. Гуссерль
в поздних работах обращает внимание на
то, что объективная структура опыта конституируется
через отношение к моему телу и его уникальному
положению. Так, напр., основные пространственные
значения опыта — “здесь” и “там”. Между
тем “здесь” — это место, где я нахожусь
со своим телом, точнее, это мое тело. “Там”
понимается как потенциальное “здесь”,
т. е. опять-таки определяется через отношение
к моему телу. Если бы не было различий
между разными частями моего тела, то не
было бы и различий между “впереди” —
“сзади”, “налево” — “направо” и т.
д. Другой человек тоже конституируется
мной через отношение к моему опыту, т.
е. к моему телу.
Согласно Ж. П. Сартру, исходным
образом сознание эмпирического субъекта
неотличимо от переживания собственного
тела, его возможностей и той ситуации,
в которой тело оказалось. Субъект на этой
стадии не существует как Я. А это значит,
что он не может отнестись к себе со стороны,
не может локализовать свои переживания
(напр., боли), не отличает их от того, что
происходит с внешними предметами. Возникновение
Я означает разрыв с этим непосредственным
опытом.
Пиаже, Гуссерль и Сартр
правы в том, что восприятие
субъектом своего тела и его действий
отличается от восприятия внешних ему
предметов и ситуаций и не может быть понято
по аналогии с последним. Восприятие меня
другим субъектом действительно отличается
от моего самовосприятия. Данные философы
неправы в другом: в интерпретации самовосприятия
как исходного опыта и восприятия внешних
предметов и ситуаций как опыта производного.
Современная психология, в частности работы
Дж. Тибсона и У. Найссера, показала, что
восприятие субъектом своего тела, его
положения среди других предметов опыта
и восприятие внешних телу предметов и
событий взаимно предполагают и дополняют
друг друга (см. Восприятие). Субъект видит
свои руки, ноги и другие части тела (хотя
не может видеть своего лица — это важный
факт опыта, имеющий философские последствия),
слышит и видит свои шаги, слышит звуки
собственного голоса, чувствует движения
своих конечностей и головы, получает
разного рода информацию от всех частей
тела. Это позволяет ему специфицировать
свое меняющееся положение в реальном
мире и воспринимать реальные ситуации
такими, какие они есть. Поэтому в действительности
ребенок сразу же отличает себя от внеп:!;;!х
предметов (нет “эгоцентристской” стадии
в его развитии) и не пугает себя с собственной
матерью. Другое люди не конституируются
субъектом в соотношении с собственным
телом. Взрослые для ребенка не просто
части его мира, центрированные вокруг
его тела. Есть основания полагать, что
ребенок изначально воспринимает эмоциональные
состояния других людей (прежде всего
своей матери) как реально существующие,
а не просто заключает о них по аналогии
с собственными на поздних стадиях психического
развития (младенцы от рождения готовы
к восприятию улыбающегося или нахмуренного
лица). “Здесь” и “там” пространственной
структуры опыта взаимно предполагают
друг друга.
2. Неполная самоочевидность
Я. Для классической философии
Я и явления сознания, ему принадлежащие,
считались не только самоочевидными,
но даже единственно несомненными.
Но если мы рассматриваем Я
как некое эмпирическое единство,
как неотрывное от тела индивидуального субъекта
со всеми его случайными характеристиками
и как связанное с деятельностью субъекта
в реальном мире и в отношениях с другими
людьми, то вопрос об очевидности Я должен
стоять уже иначе. Конечно, нельзя сомневаться
в том, что мое Я существует, как и в том,
что Я имею такие-то мысли и намерения,
что Я принимаю такие-то решения и испытываю
какие-то переживания. Вместе с тем Я могу
заблуждаться относительно смысла моих
переживаний: напр., неправильно локализовать
чувство боли, неправильно соотнести представление
памяти с реально имевшими место событиями
(и тем самым “вспомнить” то, чего не было,
т. е. считать воспоминанием то, что на
самом деле им не является). Для Декарта
и Гуссерля указанные факты не отменяют
тезиса о самоочевидности состояний сознания,
ибо для них сознание — это некий самостоятельный
мир, связь которого с миром внешним как
раз весьма проблематична и во всяком
случае ничего не говорит о смысле явлений
сознания. Но для неклассического понимания
Я сознание не есть особый мир, весь смысл
сознания состоит именно в ориентации
во внешней реальности, и если мое осмысление
моих переживаний с точки зрения отнесения
их к реальности оказывается ошибочным,
то это означает также и ошибочные суждения
Я о состояниях своего сознания и тем самым
о себе, ибо вне этих состояний Я не существует.
Я включает как необходимый компонент
собственный образ, или Я — концепцию:
систему мнений (некоторые из них могут
быть не до конца осознаны) относительно
своей внешности, своего прошлого, особенностей
своего характера и личности, желательного
состояния — “идеального Я”, а также
самооценку — определение того, насколько
мое реальное Я соответствует моему Я
идеальному. Как показывают многочисленные
исследования современных психологов,
наличие ошибочных суждений в составе
Я — концепции, т. е. заблуждения Я о себе
самом, является довольно распространенным.
В 20 в. была сформулирована теория (в психоанализе
3. Фрейда), согласно которой Я вообще не
знает глубинных состояний собственной
психики, ибо последние не даны сознанию,
будучи подсознательными. Согласно психоанализу,
Я не может иметь полного контроля даже
над сознанием, ибо импульсы, идущие от
подсознания, могут влиять и на сознание.
Тем более Я не может считаться верховной
инстанцией, принимающей свободные решения
и несущей за них ответственность, хотя
само Я ошибочно воспринимает себя в качестве
такового. Психоаналитическая трактовка
Я вызвала множество возражений. Одно
из наиболее интересных принадлежит Сартру.
С его точки зрения, сознание изначально
и необходимо свободно. Однако оно может
пытаться избежать этой свободы, ибо признание
последней означает взятие на себя ответственности
за собственные поступки. Эта попытка
и выражается в свободном ограничении
собственной свободы в виде создания подсознательного
мира как якобы самостоятельного и от
сознания независимого. Наличие подсознания
(а как факт оно существует) — это просто
самообман сознания, способ избежать ответственности.
В современной философской
и психологической литературе
идет полемика по поводу возможностей
самообмана Я, по поводу взаимоотношений
сознательного и бессознательного
в Я. Высказываются разные точки
зрения. Но сама проблема признается реальной всеми
спорящими сторонами.
3. Я как продукт коммуникативных
взаимодействий с другими людьми.
Для неклассического подхода
Я не является чем-то изначально
и первично данным. Оно возникает
в определенных условиях, а точнее, создается в моем взаимодействии
с другими людьми и вне этих отношений
не существует. Конечно, Декарт прав в
своей констатации: когда субъект произносит
фразу “Я мыслю (или сознаю)”, он тем самым
утверждает факт своего существования.
Но все дело в том, что предоставленный
самому себе одинокий субъект (а в классической
философии он понимался как тождественный
своему сознанию), понимаемый в отьединенности
от внешнего мира и мира других людей,
не может произнести этой фразы. Ибо констатация
себя в качестве существующего, означающая
акт саморефлексии, предполагает превращение
себя в объект собственного Я. А это возможно
лишь в том случае, если Я могу “взглянуть”
на самого себя, осмыслить себя в воображении
или в мысли, встав на точку зрения другого
человека. Этот другой является обобщенным,
поэтому Я могу описывать состояния своего
сознания, думать о своем прошлом или анализировать
свою Я—концепцию (в этом случае мое эмпирическое
Я становится объектом моего самопознания),
но Я в принципе не могу сказать ничего
определенного о том Я, которое является
субъектом всех этих актов, ибо последнее
Я не является эмпирическим объектом.
Такое понимание Я, важное
для неклассического подхода, по-разному
осмысливается в различных концепциях.
Так, Сартр подчеркивает, что Я не только чуждо природе индивидуального
сознания (которое сливается со своим
телом в его субъективной данности), но
и в определенном смысле искажает его
характеристики. Сознание изначально
свободно, а Я выражает ограничение этой
свободы, ибо обладает определенными конкретными
характеристиками, относящимися к данному
человеку. Я — это как бы отвердевание
абсолютной изначальной свободы индивидуального
сознания. Я как объект является результатом
саморефлексии и последняя, как знание,
адекватна этому объекту. Это, однако,
предполагает, что знание о Я не дает подлинного
знания о человеке. Я как акт саморефлексии
и как его объект возникает из моего отношения
к другим. Этот процесс проходит несколько
стадий. Сначала человек чувствует себя
объектом другого (напр., когда другой
его разглядывает), но не знает себя в таком
качестве в полной мере. И лишь в результате
речевой коммуникации возникает полноценное
Я. Поскольку Я как бы загораживает подлинную
жизнь субъекта от него самого (является,
по Сартру, примером “ложного сознания”),
субъект пытается избавиться от него.
Но сделать этого он не может, во-первых,
потому, что пустое само по себе сознание
тяготеет к оплотнению, к самообъективации
в виде Я, а во-вторых, потому, что жизнь
в обществе других людей заставляет сознание
принимать образ Я (человек не может жить
вне общества других, но именно другие
заставляют его принять образ Я, тем самым
затрудняя для него доступ к самому себе:
“другие — это ад”). Единственное, что
может сознание сделать это, — постоянно
менять свое Я, меняя образ Я (одно неотделимо
от другого). Постоянная смена Я — это,
по Сартру, важный показатель аутентичности
жизни.
Иное, более плодотворное
понимание Я дает отечественный
философ Μ. Μ. Бахтин. Он подчеркивает
отличие самовосприятия (Я для себя) от восприятия меня другим (Я для
другого). Вместе с тем полноценным Я может
стать, лишь отнесясь к себе с точки зрения
другого человека. Ведь другой видит во
мне то, что сам Я в принципе не могу увидеть:
мое лицо, мое тело в его целостности и
в его отношении к окружающим меня предметам
и людям. Другой своим “избытком видения”
восполняет меня для меня самого. Усваивая
точку зрения другого, человек не “искажает”
свое сознание (как считает Сартр), а, наоборот,
получает возможность для его развития.
Я нуждаюсь в другом человеке для самоосуществления.
Все виды жизни сознания, включая переживания,
мысли, образ самого себя, предполагают
отношение к себе как бы извне, т. е. с точки
зрения другого.
Очень интересную и
перспективную концепцию Я развивает
современный английский философ и психолог
Р. Харре, попытавшийся переработать ряд
идей выдающегося отечественного психолога
Л. С. Выготского и позднего Л. Витгенштейна.
Концепция Харре основана на философском
анализе большого материала современной
психологии, лингвистики и культурной
антропологии. Согласно Харре, Я имеет
дискурсивный характер и является продуктом
определенного рода коммуникаций. Я не
является субъективно переживаемой данностью
сознания, поэтому оно не может быть обнаружено
при простом описании последнего (в констатации
этого факта представители философского
эмпиризма были правы). Я — это концепция,
можно даже сказать, определенная теория.
Она не изобретается отдельным человеком,
а усваивается каждым индивидом в процессе
его коммуникаций с представителями определенной
культуры. Поскольку культуры различаются
друг от друга в пространстве и истории,
Я тоже может иметь различия. В нашей культуре
оно имеет три функции: 1) выражает формальное
единство сознания, играет роль его центра,
2) характеризует единство и непрерывность
моей индивидуальной жизни, моей биографии,
3) воплощает агента действий, осуществляемых
на основе свободно принимаемых решений.
Каждая из этих функций (в том числе и возможность
свободного выбора) может выполняться
лишь в результате индивидуального усвоения
определенных “коллективных представлений”
о сознании и познании, об индивиде, его
возможностях, правах и обязанностях,
ценностях жизни. В этой связи Харре считает
необходимым различить два Я. Одно относится
к индивиду как существующему в пространстве
и времени и включенному в определенную
культуру. Это Я выражает мою ответственность
за свои действия, предполагает наличие
у меня памяти и единства биографии, вследствие
чего Я отвечаю не только за то, что сделал
только что, но и за то, что совершил в прошлом.
Такого рода Я присуще всем культурам,
т. к. без него никакая общественная жизнь
невозможна. Но есть и другое Я, которое
присуще мне, но не может быть локализовано
в пространстве и времени. Это Я выражает
наличие некоторого “внутреннего мира”,
который является предметом рефлексивного
отношения со стороны второго Я. “Внутренний
мир” сознания не существует изначально
(как считала философская классика), а
конструируется в результате развития
моих внешних коммуникаций с другими людьми
(здесь Харре использует ряд идей Выготского).
Вместе с тем такого рода образование
присуще не каждой культуре, а во многом
специфично для западной культуры последних
столетий. Я, являющееся центром рефлексии
над “внутренним миром” сознания (такое
Я, по мнению Харре, отсутствует в ряде
незападных культур), можно считать своеобразным
трансцендентальным Я, т. к. оно не дано
в эмпирическом опыте, а служит для формального
увязывания данных сознания. Однако оно
вовсе не выражает изначальной природы
сознания, как думали философские трансценденталисты,
и тем более не является “вещью в себе”,
как считал Кант. Это просто социальная
конструкция, присущая культуре определенного
типа.