Русские представители социологии к. 19- н. 20 веков

     Выбирая различных партнеров, сохраняя взаимодействие, человек создает определенные общественные союзы, структурируя область «духовного общения». Эти союзы, возникающие вследствие закрепления во времени определенных взаимодействий, Хвостов делит на каузальные и организованные. Каузальные союзы образуются спонтанно и случайно в ходе непрестанного круговращения взаимодействий. Организованные союзы возникают либо как результат осмысления своих отношений участниками каузального союза, либо изначально создаются человеком на основе определенного проекта. Каузальные союзы, в свою очередь, делятся на группы и классы. Группы характеризуются тем, что каждая личность входит в них большинством своих сторон, т.е. они основаны на тесном личном общении. В состав класса личность входит не как конкретное существо во всей полноте своих индивидуальных особенностей, но только известными сторонами своего бытия; личность выступает здесь как своего рода социальная абстракция. Выделение классов основано у Хвостова на выборе одного или группы критериев, которые могут быть совершенно произвольными. Отношения между различными союзами бывают как солидарными, так и антагонистическими. Однако Хвостов утверждает, что классы по своей природе более склонны к борьбе, тогда как группы - к мирному симбиозу.

     В «Историческом очерке учений об обществе», рассматривая историю социально-философских и социологических теорий, В.М. Хвостов выделяет семь направлений современной ему социологической теории. Он анализирует механическую школу (Г. Спенсер, Г. де Греф), считая ее слишком детерминистической, не учитывающей особой природы общественного феномена, а главное, не выделяющей особых причинно-следственных отношений, присущих социальным явлениям. Дальнейшее выделение им теоретико-методологических подходов связано с тем, какой фактор последователи каждого из них считают главным, основополагающим для интерпретации общественных процессов. Он выделяет географический (Ратцель, Демолен); расовый (Гобино, Гумплович); биологический (Лилиенфельд, Шеффле); психологический (Тард, Болдуин); экономический (Маркс, Энгельс, Ле Пле) и этический (Лавров, Михайловский, Кидд). Себя он считает продолжателем традиций Дюркгейма, Зиммеля, Вормса, внося в их построение значительные дополнения. Так, в отличие от Зиммеля, он считает основной задачей социологии изучение содержания, а не формы социальных процессов. Признавая микросоциологический метод Зиммеля, он настаивает на сближении социологии и социальной психологии, не видя в них никакой разницы. Он утверждает, что эти авторы не видели различий в характере причинности в живом и неживом мире [1, c. 142-145].

     В культуре, которую Хвостов считал особым "коллективным социальным феноменом", он выделял и специально анализировал идеи, изобретения, традиции, общественное мнение и интегральный принцип - "дух времени".

     Особое  внимание Хвостов уделяет принципу "дух времени". Это понятие фиксировало своеобразное единство общества: О. Конт называл его "консенсусом", В. Вундт - "историческим соотношением", позднее П. Сорокин - "стилем культуры". Но что конкретно оно означало?

     Во  всякой исторической эпохе существуют определенные тенденции, которые проникают во все стороны общественной жизни и придают ей единство, единообразие. Они проявляются в праве, этике, религии, литературе, изобразительном искусстве, и даже в одежде, технике, приемах делового оборота, господствующих организациях и т.п. При недостатке исторических данных можно умозрительно предполагать некоторые свойства тех или иных элементов в рамках целого - например, в эпоху Возрождения, Просвещения, Романтизма и т.п. Далее Хвостов очень бегло указывает на ряд важных обстоятельств: господствующие тенденции "духа времени" не все области общественной жизни пронизывают в одинаковой степени, в одних - они "полный хозяин", в других - уступают; скажем, есть инерционные явления (народные обычаи, нравы, религия - "это обломки прошлого, своего рода островки, куда укрылся дух минувших эпох") и более динамичные (наука, промышленность, мода и т.п.), затем одновременно с господствующей тенденцией существуют ретроспективные тенденции, направленные в прошлое, или модернистские, направленные в будущее, т.е. выражающие дух предыдущей или последующей эпох. Отсюда клубок закономерностей, пестрота учреждений, продуктов деятельности эпохи.

     Есть  закон (Вундт называет его законом "исторического контраста", Сорокин - "социокультурного лимита"), по которому ценности одной, господствующей тенденции в силу их относительности временно исчерпывают себя и сменяются противоположными ценностями и тенденциями. Испытав справедливое разочарование в господствующих недавно ценностях (и ни одна идея, ни одно чувство не являются всеобъемлющими), общество бросается в другую крайность. Вот почему социокультурный процесс носит зигзагообразный характер. Каждая эпоха больше похожа не на непосредственного предшественника, а, скорее, на ту эпоху, которая от нее отдалена была непосредственно предшествующей. Весьма показательно, что эти общие рассуждения Хвостов постоянно обосновывал законами индивидуальной психологии, иногда добавляя, что "нечто подобное имеет место и в общественной жизни".

2.2 Вклад М.М. Ковалевского в развитие социологической науки

     Ковалевский принадлежал к либеральному направлению  вместе с такими учеными, как А. И. Чупров, Н. И. Кареев, С. А. Муромцев, В. О. Ключевский, И. И. Янжул, П. Г. Виноградов и др. И сегодня его работы о  происхождении и сущности демократии, о сущности парламентаризма не потеряли своего научного значения. Опыт творческой и общественной деятельности Ковалевского очень нужен сегодня нашему обществу, возрождению отечественной социальной науки.

     Среди его научных интересов особое место занимала социология. Трудно назвать другого ученого, который сделал бы так много для развития социологии в нашей стране, для распространения социологических идей и постановки обучения социологии молодых людей, становлению социологической корпорации и социологической культуры. Подчеркивая это, П. Милюков писал: «Имя той науки, которая содержала в себе полный ответ на духовные потребности М. Ковалевского, которая была, так сказать, его систематическим мировоззрением, есть социология».

     Этапы институционализации российской социологии в основном связаны с его деятельностью.

     Ковалевский действительно был среди русских  социологов первым социологом-профессионалом, тогда как все другие социологи  до него и рядом с ним были, так сказать, «властителями дум», руководителями общественного мнения, служителями определенных интересов, традиций и мировоззрений.

     Институционализация, в социологическом смысле, представляет собой длительный и трудный процесс  организации знания, его седиментацию, признание его структур и становление  форм его воспроизводства и определенных традиций деятельности. «Институционализация, — пишет И. А. Голосенко, — наглядно фиксирует результативность научной деятельности, рост профессиональной культуры, междисциплинарную дифференциацию, изменение интеллектуальной традиции».

     К концу XIX в. российская социология, несмотря на все исследования и традиции, которые сформировались, оставалась без организационно-воспроизводственной  структуры и без конкретной дифференциации с другими науками, т. е. без соответствующего признания со стороны научной общественности. Подчеркивая эту ситуацию, М. Ковалевский писал: «Социология, обнимающая все области социального знания, синтезирующая их основные выводы, раскрывающая пред нами причины прогресса и упадка отдельных наций, указывающая на условия примирения порядка с поступательным ходом истории, продолжает оставаться изгнанной из высших школ и пользуется незавидной репутацией у официальных педагогов».

     Например, о недоверии историков к социологии писал Н. Кареев, Он приводил пример того, как в 1919 г. при реформе преподавания на историко-филологическом факультете Петроградского университета среди многих преподавателей, профессоров того времени только двое поддержали включение социологии в круг предметов обучения на факультете. Ими были академик Лаппо-Данилевский и сам Кареев. Это было связано не с беспомощностью сложившегося знания, а с теми препонами, запретами и предрассудками, которые существовали по отношению к социологии в России. Нелюбовь царского Министерства просвещения к социологии определялась тем, что она выступала за конституционный строй, за демократизацию образования и общественной жизни в стране. В связи с различного рода запретами многие известнейшие социологи вынуждены были творить долгие годы вне своей страны. Достаточно назвать П. Лаврова, М. Ковалевского, П. Лилиенфельда, Е. де Роберти и т. д.

     Формирование  институтов организации общения  российских социологов и закладка организационных  оснований развития социологического знания и его признание начались только с начала XX в. и этот процесс связан с именем М. М. Ковалевского, Он одним из первых понял, что развитие социологии невозможно без создания институтов ее интеграции, без институтов обучения и пропаганды наличного знания. Поэтому в деятельности Ковалевского занимают большое место вопросы организации российской социологии, создание институтов подготовки социологов, издание литературы и трансляция социологического знания, поиск путей вхождения российских социологов в международное социологическое сообщество.

     Несмотря на все трудности, Ковалевский последовательно реализовал свои идеи. Будучи за границей, в 1901 г. со своими единомышленниками (Е. де Роберти, Ю. Гамбаров и др.) он создает в Париже Русскую высшую школу общественных наук, фактически первый российский факультет социологии. Школа, по словам Ковалевского, ставила целью дать молодым людям современное обществоведческое образование. Создание Школы во Франции связано с тем, что в условиях тогдашней России это было невозможно, так как обучение социологии в российских университетах было запрещено.

     Идея  создания Школы была поддержана многими  известными русскими учеными-демократами. Почетным председателем был избран И. И. Мечников, который там же читал  курс «Очерк воззрений на человеческую природу», а директором - Ковалевский. Интересно, что в Школе читали лекции все известные тогдашние социологи, историки, правоведы, политики. Среди них были представители различных научных направлений и мировоззрений. Это говорит о большой культуре ее создателей, их терпимости к различным мнениям, чего так не хватало за годы советской власти и часто не хватает и сейчас. Кстати, это было выражением глубокой научности и терпимости Ковалевского как директора Школы, что не позволяло ему входить в борьбу теоретических и мировоззренческих позиций. Известно, что он резко осуждал «добровольную односторонность» ученых из-за чрезмерных мировоззренческих пристрастий и за нежелание понимать важности сотрудничества и общения. Только поэтому в Школе могли читать лекции люди разных мировоззренческих ориентаций: М. Туган-Барановский, Е. де Роберти, В. Чернов, Ю. Гамбаров, Н. Кареев, А. Чупров, С. Муромцев, Г. Плеханов, П. Струве, В. Ульянов (Ленин) и другие. Кроме того, лекции читали такие известные западные социологи, как Э. Дюркгейм, Г. Тард, Э. Вандервельде, Р. Вормс и другие. Число учащихся в Школе доходило до 300-400 вольнослушателей. Многие выпускники Школы стали известными учеными, общественными деятелями, среди них социолог проф. К. Тахтарев, экономист-социолог С. Струмилин, Ф. Артем (Сергеев), Н. Суханов и другие.

     Наряду  с общеобразовательными предметами в Школе читались такие социологические  курсы, как: «Введение в социологию» (Н. Кареев), «Общая социология» (Е. де Роберти), «Современные социологи» (М. Ковалевский), «Социальный монизм» (В. Чернов), «Юриспруденция и социология» (С. Муромцев), «История сословий в России» (М. Ковалевский) и т. д. Студенты могли также прослушать множество других социологических спецкурсов. Школа имела учебные планы, составленные на каждый год, которые интересны и сейчас.

     Школа выпустила ряд сборников учебных  материалов, лекций, отражающих проблемы социологического знания. Очень интересен, например, сборник под названием  «Русская Высшая Школа в Париже. Лекции профессоров» (СПб., 1905) под редакцией  Е. В. де Роберти, Ю. С. Гамбарова и М. М. Ковалевского. Этот объемный труд является фактически первым международным социологическим сборником на русском языке. Кроме статей русских ученых Ковалевского, де Роберти, Лесевича, Чупрова, Шейниса, он включает статьи известных французских социологов, лекторов Школы - Тарда, Вормса и других. Эта работа и другие имели определенное значение в распространении социологических идей в российском обществе.

     Опыт  Школы не прошел даром. Во-первых, Школа  способствовала либерализации социогуманитарного образования в России и послужила основой развития социологического знания и образования; во-вторых, ее традиции, опыт в дальнейшем пригодились в России в преподавании социологии, в ее институционализации. Опыт Русской высшей школы общественных наук был использован также при создании в 1908 г. Народного университета А. Шанявского в Москве, который сыграл огромную роль в развитии и демократизации высшего образования.

     В 1908 г. М. Ковалевский создает вместе с Е. де Роберти и при поддержке  акад. В. М. Бехтерева первую в России кафедру социологии в частном Психоневрологическом институте. Это осуществлялось с большими трудностями, ибо министр народного просвещения Шварц не утвердил ходатайство Совета Психоневрологического института, заявив, что социология может скомпрометировать учебное заведение. Интересно, что такое отношение к социологии высказано в 1908 г., когда в Европе она уже стала университетской наукой, а в США первый факультет социологии был создан в 1892 г.

     Раздраженный  подобным отношением к социологии, Ковалевский чуть позже в статье «Социология на Западе и в России» писал, что «Европа покрылась целой сетью социологических обществ, начиная от Парижа и Лондона и оканчивая Берлином, Веною и Римом. В Сорбонне открылась кафедра социологии и ее занимает хорошо известный автор "Разделение общественного труда" Эмиль Дюркгейм». Далее продолжал: «У нас существует всего-навсего одна кафедра на всю Империю в 160 миллионов жителей и то в частном университете, в Психоневрологическом Институте... Меня менее бы поразило известие, что в Нанкине или Пекине создана кафедра социологии, чем слух о том, что г. Кассо затевает такую реформу в Москве или Петербурге».