Этнометодология Гарольда Гарфинкеля

Так же в рамках своей феноменологической философии Гуссерль сформули­ровал учение о «жизненном мире», оказавшее наибольшее влияние на воз­никновение феноменологической социологии. Жизненный мир - это целостная структура человеческой практики, это то, чем люди живут, имея об этом часто смутное, непроясненное, нерефлектировапное знание. Это сфера непосредственно пережи­ваемого опыта, которая может быть описана феноменологически. Знание, полученное таким образом, — это научное знание о повседневной жизни, которое превратится впоследствии в социологии знания в повседневное, или в обыденное, знание, имеющее определенную социальную природу.[11]

Последователем Гуссерля является немецкий философ и социолог Макс Шелер (1874—1928). Ис­ходной позицией феноменологической социологии Шелера явилось разгра­ничение всего бытия на две сферы: субструктуры (или реальных социальных факторов) и суперструктуры (или духовных, идеальных форм). К первой не­мецкий мыслитель относит географические, биологические, демографичес­кие, экономические, политические феномены (явления). Они представляют собой определенную базу социальной детерминации идей. Что касается су­перструктуры, то она существует, по Шелеру, независимо от субструктуры, поскольку является сферой «абсолютного духа», «идеальных сущностей», а человеческое познание есть способ приобщения к этой сфере.[12]

Шелер вывел «закон трех фаз», характеризующий исторический процесс. На первой фазе возникает «независимая переменная» в виде кровнородствен­ных связей и основанных на них социальных институтов. На второй фазе появляется совокупность политических факторов, на третьей фазе — эко­номических факторов. Знание как таковое выступает для Шелера как совокупность самых разнообразных представлений: научных, фи­лософских, религиозных, мистических и др.

Отсюда вытекает классификация знания, рассматриваемого немец­ким социологом в качестве ценностного феномена. Он выделяет три «высших рода» знания: знание ради господства, или деятельностное зна­ние позитивных паук; знание ради образования, или образовательное зна­ние философии; знание ради спасения, или религиозное знание. Для краткости Шелер определяет их как позитивное, метафизическое и рели­гиозное знание. Он считал, что каждый из этих трех родов знания несводим к другому, он существует, «заложен» в самой природе человека.[13]

Говоря о социальных формах каждого рода знания, Шелер считает, что для позитивного знания создаются учебные и исследовательские ор­ганизации, более или менее тесно связанные с техническими и промыш­ленными организациями, профессиональными сообществами (юристов, врачей, ученых, государственных чиновников). Для образовательного знания существуют «школы мудрости» (в античном смысле) и образова­тельные сообщества, которые связывают воедино учебную, исследова­тельскую и жизненную практику своих членов и которые сообща призна­ют какую-либо относящуюся к мирозданию «систему» идей и ценностей. Для религиозного, целительного знания существуют общины, церкви, секты, объединенные теологически направления мысли.[14]

Идея Шелера сводится к тому, что имеется определенное внутреннее сродство между данными типами знания (научно-позитивное, метафизическ ческое, религиозное), типами их носителей (ученый, исследователь; муд­рец, мыслитель, философ; провидец, святой) и типами (формами) орга­низации (школа в современном смысле, исследовательский институт; школа мудрости в античном смысле; церковь или секта). Как пишет соци­олог, «все эти формы, каждая на свой лад, разрабатывают догмы, принци­пы, теорий в таких формулировках, которые, возвышаясь над естествен­ным языком, составляют сферу "образовательного языка", выражаются в "искусственных" знаковых системах в соответствии с сообща признавае­мыми ими конвенциями измерения и определенной "аксиоматики"».[15]

Подводя итоги, можно смело утверждать, что основные идеи творчества Шелера сыграли заметную роль в появлении феноменологической социологии.

Концепция одного из основателей феноменологической социологии и наиболее ее ярких представителей — А. Шюца оказалась сформулированной под непосредственным влиянием идей немецких мыслителей начала XX в.

Альфред Шюц (1899—1959) в течение своей жизни не был широко извест­ным социологом. Только после смерти его работы привлекли интерес и внимание большого количества социологов.[16]

Взгляды Альфреда Шюца базировались на идеях У. Джемса, М. Вебера, Дж. Мида, а также  Э. Гуссерля и М. Шелера. Шюц крити­ковал позитивизм за неверное понимание природы социальных явлений, которую его представители приравнивали к природе естественных, т.е. при­родных, явлений. Он считал, что природ­ные явления не имеют внутреннего смысла, в отличие от социальных. А смысл этот придает социальным явлениям интерпретирующая деятельность человека. Отсюда — центральные понятия его феноменологи­ческой социологии: жизненный мир, повседневный мир, социальный мир. Можно сказать, что эти понятия тождественны. В целом это мир, наполненный смыслом, который придают ему люди в повседневной жизни. По существу, феноменологическая социология Шюца – разновидность понимающей социологии.

Люди, считал социолог, живут в целом ряде миров (мир опыта, мир науки, мир религиозной веры, мир душевной болезни, мир художествен­ной фантазии и т.д.). Каждый из них есть совокупность данных опыта, ко­торая характеризуется определенным «когнитивным стилем». Когнитив­ный стиль — это сложное образование, показывающее специфическую форму вовлеченности личности в активную деятельность. Австрийский социолог считает, что «исследование основных принципов, в соответст­вии с которыми человек в повседневной жизни организует свой опыт и, в частности, опыт социального мира, является первостепенной задачей ме­тодологии общественных наук».[17]

Для Шюца как феноменолога основное — это не объекты, а их значения, созданные деятельностью нашего разума. Самый значимый итог феноменологической социологии Шюца — это анализ свойств обыденного мышления и повседневное, которую он рас­сматривал как одну из сфер человеческого опыта, характеризующуюся особой формой восприятия и осмысления мира.

Подводя итоги, можно сказать, что в феноменологической социологии подчеркивается роль субъективной стороны и предмета исследования — отношения человека к повседневному бытию, делается акцепт па актив­ном, сознательном, творческом элементе «конструирования» социально­го мира, который может рассматриваться только в связи с позициями, це­лями и интересами взаимодействующих субъектов. В этом проявляется направленность феноменологической социологии против позитивизма и неопозитивизма, явно недооценивающих роль и значение гуманистичес­кой линии в социальных науках.

1.3. Культурная и социальная антропология

Антропология как область научного исследования сложилась в европейской культуре в XIX веке. Окон­чательно она оформилась в течение последней четвер­ти XIX века и связывалась с задачей полного понима­ния человека. Здесь объединялись: антро­пология, или естественная история человека, включая его эмбриологию, биологию, анатомию, психофизиоло­гию; палеоэтнология — ранние стадии распростране­ния человека на Земле, его поведения и обычаев; социология — отношения людей между собой; лингви­стика — образование и существование языков, фольк­лор; мифология — возникновение, история и взаимо­действие религий; социальная география — воздей­ствие на человека климата и природных ландшафтов; демография — статистические данные о составе и рас­пределении человеческой популяции.[18]

В истории становления антропологии обычно выделяются следующие периоды: этнографический, эволюциони­стский, исторический. В это время происходило накопление знаний, формирование представлений о предмете и границах этой познава­тельной области, кристаллизация исходных оснований и ключевых категорий. С конца XIX века из этой об­щей области познания выделяется самостоятельная научная дисциплина, которая в США получала назва­ние культурной антропологии, в Великобритании — социальной антропологии.[19]

В настоящее время эта область познания считает­ся самой мощной по своим материальным и челове­ческим ресурсам в ряду мировых наук о культуре. За период после Второй мировой войны здесь продолжа­ется тенденция к дифференциации и специализации знаний о человеке и культуре. Так, в настоящее время Американская антропологическая ассоциация на ав­тономных началах объединяет общества культурной, лингвистической, медицинской, биологической, пси­хологической, гуманитарной, урбанистической, лати­ноамериканской, визуальной антропологии, Амери­канское этнологическое общество, Национальную ассоциацию практической антропологии, Совет по антропологии и образованию. Независимо от Ассоци­ации существуют Общество прикладной антрополо­гии, Лингвистическое общество Америки, Общество исторической археологии.

Университетские программы по культурной ант­ропологии в США, по традиции, заложенной Ф. Боасом и А. Кребером, включают в себя такие дисциплины, как собственно культурная антропология, физическая ан­тропология, археология, лингвистика.

Новые стимулы социальная и культурная антро­пология получила после Второй мировой войны. Можно говорить о некоторых факторах, повлиявших на развитие социальной и культурной антропологии.

Политические факторы. В этот период начались глобальные процессы, во многом определившие мировую ситуацию второй половины XX века. Во-пер­вых, завершилась эпоха колониализма; по крайней мере на официальном уровне подавляющее большин­ство бывших колоний приобрели политическую само­стоятельность. Между развитыми и развивающими­ся странами начали формироваться новые отношения и в то же время возникли специфичные напряжения. Развивающиеся страны оказались перед выбором путей движения, партнеров и т. п. Соответственно возникла необходимость осмыслить изменившийся контекст международных связей, наметить стратегии поведения в его рамках. Это расширило сферу позна­ния, связанного с культурным многообразием и ди­намизмом стран, регионов, этнических групп. Во-вто­рых, активизировались националистические движе­ния, обострились межрегиональные, межэтнические, межконфессиональные конфликты, участились ло­кальные войны, интенсифицировались международ­ные терроризм и преступность. Это стимулировало антропологические исследования политических отно­шений, войн, агрессивного и отклоняющегося пове­дения.

Социально-экономические факторы. После Вто­рой мировой войны начался переход от индустриалима к постиндустриализму в развитых странах и ин­тенсифицировались процессы модернизации в разви­вающихся. Это вызвало ряд глобальных социальных и культурных последствий. Во-первых, ускорились процессы формирования транснациональных корпо­раций, международных политических и экономичес­ких сообществ и т. п. В теории культуры реакцией на это стало выделение политической, организационной и правовой антропологии. Во-вторых, возросла дина­мичность урбанизационных процессов, в частности, за счет миграции значительных групп населения, в основном бедных и малообразванных. Благодаря это­му сформировалась урбанистическая антропология, включающая в себя, в частности, исследования куль­тур бедности, субкультур групп риска, а также рас­смотрение культурных проблем городских сообществ, социального участия. Изменения в мировой экономике породили ряд новых социокультурных проблем, связанных с ростом безработицы, увеличением обще­го объема свободного времени, переменами в струк­туре профессиональной подготовки и переподготов­ки. Соответственно в области наук о человеке усилил­ся интерес к теме образа, стиля, качества жизни; проблемам молодежи и «третьего возраста»; измене­ниям тендерных отношений и ролей; развитию инду­стрии досуга.

Мировоззренческие факторы. Вторая половина XX в., как известно, характеризуется усложнением со­циокультурной жизни в глобальном масштабе. Ломка традиционных нормативных структур, распространение анемических процессов, релятивизация культурных ценностей обусловили кризис личностной, культурной идентичности, если и не в массовом, то в весьма значи­тельном масштабе. Это стимулировало научные поиски в области психологической антропологии, социализа­ции и инкультурации, отклоняющегося поведения. Далее, превращение массовой культуры в глобальный феномен погрузило множество людей в атмосферу уни­фицированного языка, стандартизованных образов и эстетических форм, упрощенных алгоритмизирован­ных образцов суждений, поведения, отношений. Од­нако в таких условиях люди ощущают, что их пережи­вания не укладываются в предлагаемые стереотипные рамки, и за этими пределами остается многое, чему пока еще не найдено приемлемых выразительных средств. Отсюда тяга к более сложной культурной идентификации, которую люди ищут в обращении к этническим, историческим, конфессиональным кор­ням, в стремлении обрести личностное самоопределе­ние. В рамках культурной антропологии ответом на это стали исследования проблем идентичности, типов и форм реакции на процессы унификации в культуре; изучение закономерностей существования массовой культуры и её связей с более широким культурным контекстом.

Научные факторы. В этот период происходят се­рьезные изменения в сфере философского и научного познания, которые распространились на культурную антропологию не в меньшей степени, чем на другие науки. Коротко говоря, примерно с середины 60-х го­дов XX в. стало понятно, что начался процесс, обозна­ченный Т. Куном как смена научных парадигм, а М. Фуко как изменение эпистемы. Рефлексия к осно­ваниям теорий и методологий, относящихся к изуче­нию человека, общества и культуры, привела к обна­ружению сомнительности, несоответствия, архаично­сти некоторых из них по отношению к необходимости решать накопившиеся в культурной антропологии проблемы. Так, неадекватными для объяснения функ­ционирования и динамики социокультурных систем оказались практически все теории, авторы которых претендовали на универсальность интерпретаций. Соответственно в качестве проблемной области выс­ветилась социокультурная микродинамика, её движу­щие силы и их организация в механизмы формирова­ния моделей исторических процессов.

Следует подчеркнуть, что в те­чение XX века в рамках культурной антропологии сконцентировался богатейший эмпирический и тео­ретический материал. И не только благодаря научно­му переосмыслению многочисленных и разнообразных исторических данных. Основными источника­ми систематизированных данных стали результаты многочисленных полевых исследований. И если в пер­вой половине века такие исследования носили, в ос­новном, академический характер и побуждались стрем­лением сохранить информацию об уходящих в прошлое «примитивных» культурах, то со второй его половины ситуация меняется. Стала очевидной прагматическая ценность знаний об истоках общего и специфичного, устойчивого и меняющегося в культуре. Такого рода знания начали эффективно применяться в сферах мас­совой коммуникации, торговли, в практике транснацио­нальных корпораций, дипломатии и т. п. Соответствен­но культурно-антропологические исследования стали лучше финансироваться, что способствовало как ро­сту объема эмпирических данных, так и развитию те­оретической и методологической оснащенности дисциплины.[20]