Культ медведя и его истоки

В конце ХIХ в. следы почитания медведя как особого лесного существа отмечены в различных районах Сибири. Бытовало убеждение, что эти животные понимают человеческую речь. Русские охотники в Якутии, убив медведя, считали своим долгом извиниться перед ним, а также, видимо, боясь последствий, говорили его “душе”: “Не я тебя убил, а тунгус” (заметим, что аналогичным же образом поступали охотники коренных народов Сибири, возлагая однако вину уже на русского) .

Проводивший наблюдения и распросы в течение 1885-1891 гг., В.Я.Неклепаев неверно считал, что соответствующие поверья бытовали здесь у русских вследствие близкого общения с местными народами - хантами. Однако вера в сверхъестественные свойства медведей, табуирование их мяса для еды и пр. фиксировалось в прошлом у русских, прежде всего, северных территорий Европейской России. Предохраняющие от нападения зверя обереги сибиряков - русских казаков и крестьян - использовались не хантыйские, а христианские, включавшие обращение к Христу, Богоматери. В заговорах крестьян Тюменского уезда этот лесной обитатель не назывался своим именем, но всем было понятно, о ком шла речь. От нежелательных встреч, считалось, уберегали слова: “Пень, колода, крута гора, не видать черному зверю меня” или “Отправлюсь я в чисто поле раба Божья (имя), в широкое раздолье. Мне везде путь-дорога, черному зверю - пень-колода, не видать меня. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь”. В названном уезде бытовал обычай “задабривания”, своего рода жертвенные приношения лесному зверю. Ближе к весне, на перекресток дорог глава семьи приносил четыре небольших куска свежего мяса. Мясо раскладывалось так, чтобы оно лежало на четырех дорогах. Исполнитель обряда становился в самом центре перекрестка лицом на восток, делал поясной поклон и трижды приговаривал в разные стороны света: “Черные лютые звери, серые волки, принес я вам питание-еду, не надейтесь более на меня. Аминь” . Дома хозяин зажигал свечу перед иконами в красном углу, молился и клал три земных поклона. Затем он выходит во двор, куда выгоняли всю имевшуюся в хозяйстве скотину и, обходя ее “посолонь”, т.е. по движению солнца обращался с молитвами к Богородице, Святителю Михаилу, Флору и Лавру, чтобы они сохранили “мою Христовую скотинушку от волка серого, от медведя черного в темных лесах, в зеленых лугах, в мягких пригонах...”. [Токарев С.А. Религиозные верования славянских народов в Х1Х-начале ХХ в. - М.,-Л., Изд-во АН СССР, 1957. - С.43]

В отношении медведей бытовало еще одно, как пишет В.Я.Неклепаев, “суеверие”, касающееся их провидческих способностей, особого чутья в отношении женщин. По словам сургутян, медведь в случае встречи с толпой женщин непременно бросался на беременную, “наипаче, если она беременна парнем”. Даже из сотни он всегда, якобы, определял такую безошибочно, хотя бы она была еще в первом фазисе беременности. А отыскивал он их для того, чтобы в самом зародыше умертвить своего будущего врага - охотника, каковым, по условиям местной жизни, являлся почти каждый парень. Вот почему медведь особенно и “зарился” на тех крестьянок, которые были “брюхаты парнем” и, если такая женщина попадалась ему в лесу, хотя бы и в большом “табуне”, ей было не сдобровать: медведь обязательно вырывал у нее ребенка. Это было одной из причин, почему в этих местах обычно беременных не брали в лес (напр. за ягодами), так как они, якобы, могли привлечь к “табуну” медведя и сами погибнуть. До сих пор среди пожилых охотников можно встретить человека, слыхавшего о медведях как провидцах, которые “наперед все знают”.

Исходя из многолетних наблюдений за поведением, повадками медведя, сибиряки делали предсказания о погоде, прогнозировали изменения в ходе времен года. Так, в Енисейском округе верили, что, если зверь долго не залегает в берлогу, то зима будет суровой. У крестьян вызывала уважение приверженность косолапого соседа к точным датам календаря, как бы подтверждавшая его незаурядность. Считалось, что медведь впадает в зимнюю спячку со “сдвиженья” (Воздвиженье Честного и Животворящего Креста Господня),  просыпается и покидает берлогу лесной хозяин под Благовещение, т.е. 7 апреля. Кроме того, знал он и еще одну важную дату - середину зимы. Крестьяне верили, что медведь спит на одном боку, но, как только перевернется на другой, половина зимы миновала.

Убитый медведь, согласно представлениям сибирских крестьян, мог помогать людям в их борьбе с нечистой силой. Так, кое-где в конюшне было принято хранить отрубленную медвежью лапу, а дом, конский двор, хозяйственные постройки окуривать медвежьей шерстью. И сегодня охотники, как и прочие селяне, считают, что медвежатина обладает лечебными для человека свойствами, а медвежьим салом можно вылечить болезни легких.

Другая группа верований была связана с идеей оборотничества, верой в якобы существовавшую возможность отдельных людей превращаться в зверей, т.е. обладать особыми, трансформационными свойствами. Так, в представлении крестьян таежных районов Среднего Приобья, оборотнями-медведями чаще становились лица мужского пола. Согласно демонологическим поверьям русских крестьян, колдун превращался в медведя в подполе, где он переворачивался или перескакивал через 12 ножей. Если эти ножи украсть в то время, когда оборотень странствует, то он навеки так и останется в том виде, какой принял. По этому случаю у сургутян зафиксирована очень трогательная история про одного медведя-оборотня, на которого “было жалостно глядеть”, когда он скитался по лесам, не привыкший к условиям медвежьей жизни и не будучи в состоянии снова сделаться человеком, так как его ножи кто-то “свистнул”. [Неклепаев И.Я. Поверья и обычаи Сургутского края \\ Записки ЗСО РГО. - Омск, 1903,- Кн. 30. - С.77-78]

Среди пожилых людей даже сегодня еще встречаются свидетели, которые слыхали от старых охотников рассказы о том, что среди медведей встречаются “заколдованные мужики, а среди медведиц - бабы”. Последние оказались в таком положении вследствие совершенных когда-то ими преступлений. По данным Поповой А.М. и Виноградова Г.С., медведь в воззрениях русских старожилов Сибири “ проклятый отцом и матерью человек, отец его проклял, вот он и ушел в лес. Там его нечистый поджидал и шкуру на него медвежью надел. Сначала он шкуру носил непостоянно, иногда приходил к отцу, а тот его пуще ругал и проклинал. Ну, он и вовсе ушел и с тех пор живет в лесу”. При свежевании такого зверя под его шкурой оказывались “мужичья опояска либо бабий поясок”, что наводило суеверный ужас на присутствующих .

Среди ответов на вопрос почему все же именно в медведях охотники видели заколдованных людей, современные информаторы обычно в качестве доказательств приводят такие их повадки как умение стоять на задних лапах, удивительную схожесть медведя, с которого содрана шкура, с человеком, и пр. В начале ХХ в. сургутяне верили, что медведь входит в силу, подобно человеку, лишь к двадцати годам и что у него все “человечье”, кроме головы и ног, которые “коротки, а, были бы подлиннее, то и они походили на человечьи”. Очень важным аргументом в пользу “человекообразия” медведей служило их будто бы известное неравнодушие к представительницам женского пола. До сих пор можно услышать былички о сожительстве медведя в берлоге не с медведицей, а с женщиной и последующем ее возвращении домой. Может быть по этой причине в среде охотников межвежатину нельзя было употреблять в пищу, т.е. она была табуирована, как и “человечье мясо”. Из-за того, что есть медведя считалось грехом, мясо нередко вывозили продавать в город, а себе оставляли только шкуру.

Медведь-оборотень был не обычное, земное творение, но существо, стоящее на границе тонкого и материального миров и являющееся посредником между людьми и духами. Как и все прочие оборотни, “медведь” из-за такой своей напасти был зол на людей. Однако среди наших информаторов бытует и другая версия его озлобленности - тщеславие и постоянное желание держать людей в страхе, стремление показать “чего он стоит”. Поэтому оборотни старались напасть на человека, испугать его до полусмерти, вследствие чего несчастный мог заболеть душевной болезнью. Считалось, что, если такому медведю отрубить лапу, то и колдун останется с отрубленной рукой.

Полевые этнографические материалы, относящиеся к концу ХIХ - началу ХХ в., свидетельствуют о сохранении в календарных обычаях и обрядах множества пережитков, связанных с культом медведя. Более всего это фиксируется в святочных и масляничных ряжениях русских старожилов (частью известных под именем “чалдонов”), а также в масляничной обрядности сибирских белорусов. Для того, чтобы перерядиться “медведем”, требовалось принять “косматый” вид, вывернуть шубы, тулупы шерстью наружу (ср. семантическую соотнесенность слов “выворачивать” и “оборачиваться”). Это был достаточно обычный и, как следует из рассказов наших информаторов-старожилов, наиболее распространенный маскарадный костюм ряженых -“шуликанов”. Самые ранние сведения о ряженых медведями относятся к середине ХIХ в. и зафиксированы они для Енисейского округа, где так наряжались парни и молодые мужчины. “Медведь” ходил во время Святочных вечерок, при этом он специально косолапил, плясал и “охотился” за девушками, т.е. подкатывался к ним, хватал за ноги и т.д.

Главной задачей ряженого-медведя было посмешить людей, получить от них вознаграждение за “труды”... Смеху, как это показано в работах многих ученых, приписывалась особая, охранно-магическая сила, а вознаграждением за труды было ни что иное как откупительная жертва семейства в надежде задобрить, умилостивить нечистых духов. (Это объясняет народное поверье, согласно которому отказать в приеме ряженым считалось крайне нежелательно). В среде современных пожилых селян встречаются такие, которых ряженые медведями настолько впечатлили в детстве, что они до сих пор вспоминают как когда-то видели их.

Зимний костюм сибиряков с его внушительными составляющими в виде одетых один за другим понитка, полушубка, тулупа или шубы, а также натянутых поверх пимов чембар сам по себе напоминал неуклюжую медвежью фигуру. Добавим, что длинные рукава скрывали кисти рук и удлиняли их зрительно, дополняя общий “медвежий” облик.

В среде старообрядцев-”курганов” с. Желтоногино б. Тарсьминской волости Кузнецкого у. при ряжении использовали также части медвежьего тела. Это делалось даже вопреки требованиям христианских наставников.

У сибиряков Васюганья, как и у их соседей - белорусских крестьян, ряженых медведями водили по избам во время масляничных гуляний. Причем, “медведь” нередко бывал центральным персонажем:

 В белорусских селах ряда районов Западной Сибири согласно старинной традиции еще совсем недавно, до Великой Отечественной войны 1941-45 гг., во время Маслянки водили живых обученных медведей. Медведь должен был уметь делать разные коленца, раскачиваться, кружиться, кувыркаться через голову. “Миша, Мишенька” становился всеобщим любимцем, показывая как ребята горох воруют, как бабы по воду идут. Создавалось впечатление, что медведь понимает человечью речь, пантомимически изображая то, о чем его просят.

Приведенные нами материалы позволяют рассматривать культ медведя как бы в трех плоскостях:

1. Поверья, привязанные к “естественному”, живому или мертвому, медведю, “хозяину леса”.

2. Сложный сплав верований относительно медведя-оборотня, в которого превращался человек в силу определенных обстоятельств, обрядов.

3. Комплекс календарных обычаев и обрядов, связанных с ряжением медведем.

2.2. Культ медведя у бурят

Медведь в бурятском языке обозначается словами бабагай и гyрооhэн. Можно полагать, что наименование медведя бабагай возникло из слияния двух слов — баабай и абгай. Первое переводится как отец, предок, праотец, старший брат, старшая сестра. Под абгай понимается старшая сестра, жена старшего брата, старший брат. Известно, что буряты, упоминая в разговоре медведя, нередко давали ему эпитеты, относимые к близким родственникам: ‘могучий дядя, одетый в доху; дедушка в дохе; мать-отец’ и т.д. Поэтому, можно предположить, что термин бабагай — это не что иное, как общее определение всех живущих и умерших старших родственников. Надо заметить, что бабагай в бурятском языке имеет лишь одно значение. Второе название медведя в бурятском языке — гyрооhэн. В зависимости от зоологического вида выделяют хара гyрооhэн (бурый, черный медведь) или сагаан гyрооhэн (белый медведь). Судя по всему, такое наименование возникло как производное от обобщающего термина ан гуроол ‘дикие звери’.

Происхождение медведя связывается в легендах с человеком. Человек был обращен Богом в медведя в наказание за убийство родителей; за отказ страннику или монаху переночевать, за честолюбивое желание, чтобы все люди его боялись и т.д.

Народное воображение пыталось объяснить происхождение медведя через сюжет чудесных превращений. При этом идея оборотничества облекалась в самые разные формы. В бурятском фольклоре четко прослеживаются две альтернативные трактовки: оборотничество, происходящее по воле человека, и наоборот, вне его желания. Так, в одном случае удачливый охотник, наделенный волшебным свойством превращения в медведя, из-за происков своего недоброжелателя навсегда остается в зверином обличье. Этот медведь-оборотень, женившись на похищенной им женщине, дает начало роду медведей. В другом случае мифы связывают происхождение медведя с волей бога (бурхана), который наказывает человека-насмешника (как вариант проказника), превращая его в лесного зверя. Иногда человек становится медведем по причине чрезмерной жадности и жестокости (сказка «Медведь»). Оборотень из народной сказки «Баабгай-хун» («Медведь-человек») принимает человеческий облик, когда встречается со своей женой - обычной женщиной, возвращаясь в тайгу, он вновь становится медведем.

В бурятском народном календаре с образом медведя связаны некоторые прямые ассоциации. Один из зимних месяцев в календаре называется бурган и ехэ бурган по П. Баторову – ехэ буран. По мнению П. Баторова, месяц ехэ буран на аларском наречии дословно означает `большой медведь-самец'. М. Хангалов пишет, что именно в этом месяце проводилась облавная артельная охота на кабанов, лосей, изюбрей, коз. Исследователи в связи с этим приходят к выводу, что «в основе народного календаря бурят лежит :общесибирская архаичная календарная традиция древних охотников тайги, у которых выход медведя из берлоги весной знаменовал завершение холодного осенне-зимнего сезона, сезона таежной охоты и начало весенне-летнего периода».

Еще одно свидетельство священности образа медведя в традиционной культуре бурят – принесение клятвы с использованием медвежьей шкуры. В трудах Г.Ф. Миллера такая клятва, сопряженная с поеданием или кусанием кусочка медвежьей шкуры, описывается как наиболее обязывающая и страшная. География распространения такой формы клятвы связывается с народами, населяющими таежную полосу Сибири. В XVIII - XIX вв. медведь был у бурят одним из популярных персонажей народных игр. Фрагментарное описание медвежьих игр приводится в записках путешественников посещавших бурятские улусы. Наиболее подробную картину такой игры дает А. Потанина. Она пишет: «Здесь по возможности стараются верно подражать всем движениям этого силача. Изображающий медведя показывает свою силу преимущественно на своих челюстях и зубах. Он старается брать зубами разные вещи и сносить их на одно место, туда же медведь складывает и присутствующих. Для поддержания игры требуется, чтобы всякий, кого медведь захватил в свои зубы, уже не показывал признаков жизни и покорялся, куда бы его ни положил воображаемый медведь». [Aлданова Г. Р. Доламаистские верования бурят. Новосибирск, 1987. С. 33]