Учение о душе в эпоху средневековья

 

Оглавление

 

1. Понятие о душе и сущность  психологии…..…………………………….3

2. Психологические идеи средневековой  Европы………………………….7

Список литературы………………………………………………………….16

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1. Понятие  о душе  и сущность психологии

 

Термин «психология» древнегреческого происхождения. Он составлен из двух слов: «псюхе» - душа и «логос» - знание или изучение. Предложен же был этот термин не в Древней Греции, внесшей бесценный вклад в понимание психической жизни, а в Европе в XVI веке.

Мнения историков о том, кто изобрел слово «психология», расходятся. Одни считают его автором соратника Лютера Филиппа Меланхтона, другие – философа Гоклениуса, который применил слово «психология» в 1590 году для того, чтобы можно было обозначить им книги ряда авторов. Это слово получило всеобщее признание после работ немецкого философа Христиана Вольфа, книги которого назывались «Рациональная психология» (1732) и «Эмпирическая психология» (1734).

Об использовании слова «психолог» (с ударением на последнем слоге) в русском языке говорит реплика Мефистофеля в пушкинской «Сцене из Фауста»: «Я психолог… о вот наука!..» Но в те времена психологии как отдельной науки не было. Психолог означал знатока человеческих страстей и характеров.

В XVI веке под «душой» и «логосом» понималось нечто иное, чем в период античности. Если бы, например, спросили у Аристотеля (у которого впервые была обнаружена не только разработанная система психологических понятий, но и первый очерк истории психологии), к чему относится знание о душе, то его ответ существенно отличался бы от позднейших, так как такое знание, с его точки зрения, имеет объектом любые биологические явления, включая жизнь растений, а также те процессы в человеческом теле, которые сейчас считаются сугубо соматическими (вегетативными, «растительными»).

Аристотель открыв новую эпоху  в понимании души как предмета психологического знания. Не физические тела и не бестелесные идеи стали  для него источником этого знания, но организм, где телесное и духовное образуют неразделенную целостность. Душа, по Аристотелю, это не самостоятельная сущность, а форма, способ организации живого тела.

Еще удивительнее был бы ответ предшественников Аристотеля. Они понимали под душой  движущее начало всех вещей, а не только организмов. Так, например, по мнению древнегреческого мудреца Фалеса, магнит притягивает другие тела потому, что обладает душой. Это учение о всеобщей одушевленности материи – гилозоизм – может показаться примитивным с точки зрения последующих успехов в познании природы, однако оно было крупным шагом вперед на пути от антимистического (мифологического) мышления к научному.

Гилозоизм видел в природе единое материальное целое, наделенное жизнью, понятой как способность ощущать, запоминать и действовать. Принцип  монизма, выраженный в этом воззрении, делал его привлекательным для передовых мыслителей значительно более поздних эпох (Телезио, Дидро, Геккеля и других).

Анимизм же (от лат. «анима» - душа) каждую конкретную вещь наделял сверхестественным  двойником – душой. Перед взором анимистически мыслившего человека мир выступал как скопление произвольно действующих душ. Элементы анимизма представлены в любой религии [1].

Переворот заключался в преодолении  анимизма – веры в скрытый за видимыми вещами сонм духов (душ) как  особых «агентов» или «призраков», которые покидают человеческое тело с последним дыханием, а по некоторым учениям (например, знаменитого философа и математика Пифагора), являясь бессмертными, вечно странствуют по телам животных и растений.

В термине «психология» сохранились  следы изначального понимания связи жизни с ее физической и органической основой (например, если сравнить слова: «душа, дух», и «дышать», «воздух»).

Господствовавшая в средние  века религиозная идеология придала  понятию о душе определенное мировоззренческое  содержание (душа рассматривалась как бесплотная, нетленная сущность, переживающая бренное тело, служащая средством общения со сверхъестественными силами, испытывающая воздаяние за земные поступки и т. д.)

В борьбе с церковно-богословской концепцией души утверждалось самосознание рвавшейся из феодальных пут личности. Отношением к этой концепции определялся общий характер любого учения.

В эпоху Возрождения, когда студенты какого-нибудь университета хотели с  первой лекции оценить профессора, они кричали ему: «Говорите нам  о душе!» Наиболее важное в те времена могли рассказать о душе не профессора, кругозор которых был ограничен сочинениями античных авторов и комментариями к ним, а люди, представления которых не излагались ни в лекциях, ни в книгах, объединенных Гоклениусом под общим названием «Психология».

Это были врачи типа Вивеса или  Винчи, художники и инженеры типа Леонардо да Винчи, а позднее –  Декарт, Спинрза, Гоббс и многие другие мыслители и натуралисты, не преподававшие  в университетах и не претендовавшие на то, чтобы разрабатывать психологию [6].

Длительное время по своему официальному статусу психология считалась философской (и богословской) дисциплиной. Иногда она фигурировала под другими  именами. Ее называли ментальной философией (от лат. mental – психический), душесловием, пневматологией. Но было бы ошибочно представлять ее прошлое по книгам с этими заглавиями и искать ее корни в одной только философии.

Концентрация психологических  знаний происходила на многих участках интеллектуальной работы человечества. Поэтому история психологии не совпадает с эволюцией философских учений о душе. Или о душевных явлениях.

Означает ли это, что в интересах  научного прогресса, радикально изменившего  объяснение явлений, некогда названных  словом «душа», следует отказаться от термина «психология», хранящего память об этом древнем слове-понятии?

Ответ на данный вопрос дал Л.С. Выготский: «Мы понимаем исторически, - писал  он,- что психология как наука  должна была начаться с идеи души. Мы также мало видим в этом просто невежество и ошибку, как не считаем рабство результатом плохого характера. Мы знаем, что наука как путь к истине непременно включает в себя в качестве необходимых моментов заблуждения, ошибки, предрассудки. Существенно для науки не то, что они есть, а то, что, будучи ошибками, они все же ведут к правде, что они преодолеваются. Поэтому мы принимаем имя нашей науки со всеми отложившимися в нем следами вековых заблуждений как живое указание на их преодоление, как боевые рубцы от ран, как живое свидетельство истины, возникающей в невероятно сложной борьбе с ложью».

Психологию на ее многовековом историческом пути считали наукой о душе, сознании, психике, поведении.

Наука имеет свои внутренние ресурсы, свой запас средств для проникновения  в тайники психического. Из века в век они изменялись, совершенствовались. Эти средства образуют интеллектуальные структуры, которые можно назвать строем мышления. Смена одного строя другим происходит закономерно. Поэтому говорят об органическом росте знания, о том, что его история подвластна определенной логике. Никакая другая дисциплина, кроме истории психологии, эту логику, эту закономерность  не изучает [5].

Так, в XVII веке сложилось представление об организме как своего рода машине, которая работает подобно помпе, перекачивающей жидкость. Прежде считалось, что действиями организма управляет душа – незримая бестелесная сила. Апелляция к бестелесным силам, правящим телами, была в научном смысле бесперспективной.

Это можно пояснить следующим сравнением. Кода в прошлом веке был изобретен  локомотив, группе немецких крестьян, как вспоминает один философ, объяснили его механизм, сущность работы. Выслушав его внимательно, они заявили: «И все же в нем сидит лошадь». Раз в нем сидит лошадь, значит – все ясно. Сама лошадь в объяснении не нуждается.

Точно так же обстояло дело и с теми учениями, которые относили действия человека за счет души. Если душа управляет мыслями и поступками – то все ясно. Сама душа в объяснении не нуждается. Прогресс же научного знания заключался в поиске и открытии реальных причин, доступных проверке опытом и логическим анализом. Научное знание – это знание причин явлений, фактов, которые их порождают, что относятся ко всем наукам, в том числе и психологии.

Если вернуться к упомянутой научной революции, когда тело было освобождено от влияния души и стало объясняться по образу и подобию работающей машины, то это произвело переворот в мышлении. Результатом же явились открытия, на которых базируется современная наука.

 

2. Психологические идеи  средневековой Европы

 

В период средневековья в умственной жизни Европы воцарилась схоластика (от греч. «схоластикос» - школьный, ученый). Этот особый тип филосовствования («школьная философия») с XI до XVI вв. сводился к рациональному (использующему различные приемы) обоснованию христианского вероучения [4].

В схоластике имелись  различные течения. Но общей для  них служила установка на комментирование  текстов. Позитивное изучение предмета и обсуждение реальных проблем подменялось  вербальными ухищрениями. В страхе перед появившимся на интеллектуальном горизонте Европы Аристотелем католическая церковь вначале его запретила, но затем, изменив тактику, принялась «осваивать», адаптировать соответственно своим нуждам.

С этой задачей  наиболее тонко справился Фома Аквинский (1225-1274), учение которого, согласно папской энциклике 1879 г., канонизировано как истинно католическая философия (и психология), получившая название томизма.

Томизм складывался  в противовес стихийно-материалистическим трактовкам Аристотеля, в недрах которых  зарождалась опасная для церкви концепция двойственной истины.

Зерна этой концепции  были брошены опиравшимся на Аристотеля Ибн Рошдом, последователи которого в европейских университетах (аверроисты) полагали, что несовместимость с  официальной догмой представлений  о вечности (а не сотворении мира), об уничтожаемости (а не бессмертии) индивидуальной души ведет к выводу о том, что каждая из истин имеет свою область. Истинное для одной области может быть ложным для другой и наоборот.

Фома был профессором  теологии, но он прекрасно понимал  проблемы, возникавшие в результате расширения поля интеллектуальной деятельности, обусловленного появлением переводов греческих, иудейских и мусульманских сочинений. То, что он последовательно пытался синтезировать нехристианскую мысль и христианскую веру, в каком-то смысле верно; однако такая оценка может ввести в заблуждение.

Его главная цель состояла в таком истолковании и  адаптации философской системы, которые, выхолостив ее содержание, позволили  бы примирить ее с христианской верой. Фома был убежден, что телеологическая этика Аристотеля в целом вполне здрава и ход мысли этого греческого философа образует философский остов или, если угодно, философский фундамент христианской этики.

Аквиант считается  христианским теологом, который использовал  философию Аристотеля гораздо полнее и шире, чем его предшественники. В его мысли есть много элементов, связанных с рассуждениями о божественных идеях, ведущие свое происхождение от Августина [4].

Он изучал разные мнения, стремясь добраться до того, что представлялось ему истиной, и систематически объединял разные позиции посредством применения всеобъемлящих философских принципов и категорий.

Фома Аквинский  был профессором теологии и не ставил своей целью создание философской  системы. Но он проводил различие между  теологией и философией. Поскольку сам Фома всю жизнь был верующим христианином и не переставал верить и когда предавался философским размышлениям, то может показаться, что нереалистично ожидать от него такого различения.

С точки зрения Фомы, все конечные вещи в мире, будь то телесные или духовные, являются примерами основополагающего различия между сущностью и существованием. Он принимает аристотелевскую теорию души как формы тела и тем самым отвергает объяснение отношения между ними. Он считает, что человеческая душа, как и другие виды душ, гибнет, когда умирает организм. Аквинат, однако, хочет соединить аристотелевскую в своей основе психологию с верой в личное бессмертие [2].

С точки зрения Аквината как христианина, высшим благом для человека является созерцание Бога на небесах. Когда он размышляет об атрибутах Бога, то приписывает ему совершенства, которые, по его мнению, не имеют существенной связи с телесностью или конечностью. Фома, безусловно, внес вклад в обсуждение языка, применимого к Богу. Он казался новатором, притом новатором опасным.

Фома же, отстаивая одну истину – религиозную, «нисходящую свыше», считал, что разум должен служить  ей так же истово, как и религиозное  чувство. Фоме и его сторонникам  удалось расправиться с аверроистами в парижском университете. Но в Англии, в Оксфордском университете, концепция «двойственной истины» в дальнейшем восторжествовала, став идеологической предпосылкой успехов философии и естественных наук.

Иерархический шаблон Фома распространил  и на описание душевной жизни, различные формы которой размещались в виде своеобразной лестницы в ступенчатом ряду – от низшего к высшему. Каждое явление имеет свое место. Положены грани между всем существующим и однозначно определено, чему быть. В ступенчатом ряду расположены души (растительная, животная, человеческая). Внутри самой души иерархически располагаются способности и их продукты (ощущение, представление, понятие).

Понятие об интроспекции, зародившееся у Плотина, превратилось в важнейший  источник религиозного самоуглубления у Августина, вновь выступило как опора модернизированной и теологической психологии у Фомы. Работа души рисуется Фомой в виде следующей схемы: сперва она совершает акт познания – ей является образ объекта (ощущение или понятие), затем она осознает, что ею произведен сам этот акт, и, наконец, проделав обе операции, она «возвращается» к себе, познавшая уже не образ и не акт, а самое себя как уникальную сущность.