Психология отдельных видов преступников

Анализ «микромира» способствует составлению объективной характеристики личности преступника: раскрывает уровень социализации. Актуальными для криминальной психологии являются: следования так называемых «маргинальных» личностей, основными характеристиками которых является внутренняя социальная нестабильность. Для «маргиналов» характерна неспособность личности достаточно глубоко и полно освоить культурные традиции и выработать соответствующие социальные навыки поведения той среды, в которую эта личность оказалась внедренной: житель сельской «глубинки» вынужденный жить и работать в большом городе, взрослый человек, переселившийся в область, где говорят на незнакомом ему языке, и не знающий традиций и обычаев данной местности и т. п.

«Маргинальная» личность испытывает высокое социальное напряжение и легко вступает в конфликт с окружающей социальной средой. Внутриролевой конфликт выливается в преступление в случае, когда

• требования одного сегмента (составной части) социальной роли противоречат требованиям другого сегмента роли;

• возможный выход из создавшейся ситуации заключается в нарушении тех ролевых требований, соблюдение которых обеспечивает уголовно-правовым принуждением;

• санкции — как позитивные, так и негативные (экономические, социальные, правовые, моральные), препятствующие такому исходу, либо недостаточны, либо нереальны;

• лицо отчуждено от сегментов социальной роли, противоречащих преступному варианту поведения.

Последний фактор очень  важен, потому что он определяет исход  внутриролевого конфликта. Здесь мы подходим к вопросу о мотивирующем значении аффективного, установочного элемента структуры социальной роли. Здесь возможны два крайних варианта: отчуждение от роли и идентификация с ролью, ее требованиями.

Преступление можно  рассматривать как отклонение от нормы во взаимодействии личности с окружающей социальной средой. При совершении насильственных преступлений нарушение нормального взаимодействия с социальной средой связано с острой конфликтной ситуацией. В литературе излагаются характер и виды таких конфликтов с учетом индивидуальных особенностей личности преступника и условий внешней социальной среды.

Конфликты «парные», в  которых принимают участие чаще всего соседи, знакомые по работе, родственники и супруги, как правило, связаны с психологической несовместимостью, неумением наладить нормальные взаимоотношения, а реализация их в агрессивной форме объясняется низким уровнем правосознания, морали, невоспитанностью и т. п.

Среди российских предпринимателей оказалось немало людей с низким уровнем этики и правосознания, которые свое неумение организовать бизнес, а в ряде случаев просто организовать нормальные отношения с окружающими пытались компенсировать актами агрессии. Практически, у этих людей преступное поведение становилось способом разрешения конфликтной ситуации, которую они сами провоцировали.

Конфликты «групповые»  характерны для некоторых групп  молодежи. Корни этих конфликтов связаны  с отрицательными местными традициями и обычаями, а также слабой воспитательной работой, незаполненным досугом и низкой правовой культурой части молодежи, принимающей участие в такого рода конфликтах.

Перенос локальной конфликтной  ситуации на всю окружающую субъекта социальную среду (иррадиация конфликта). Для данного вида конфликта характерно накопление напряжения (фрустрация), связанного с конфликтом в быту или на работе и перенос его (разрядка) на лиц, которые к первоначальной конфликтной ситуации никакого отношения не имели (случайные прохожие, соседи, супруги и т. п.).

Источник этой ненависти — за пределами случая, столкнувшего их, он коренится в жажде мести молодости за одиночество и болезни, за невозможность любить и быть любимым, за горечь унижений. Виновник многолик и безличен, и поэтому месть ему оказывается местью его же жертве, порождая один из симптомов разрушения сознания — бессмысленное преступление.

Часто происходит «заражение» конфликтной  ситуацией и участие в групповых  хулиганских действиях и массовых беспорядках. Подобный вид конфликтов характерен для лиц с неустойчивой психикой, низким правосознанием, низким уровнем общей культуры, легковозбудимых, склонных к конформизму, находящихся в толпе. Хулиганские проявления одного человека для таких лиц могут служить эмоциональным сигналом и примером для подражания.

Толпа сама становится единой громадной личностью и ведет себя так, как могла бы вести и миллионы лет назад. С помощью ее специфических механизмов, частично сохранившихся до наших дней, пред люди выжили в борьбе за существование, ведь пратолпа — из-за отсутствия второй сигнальной системы, сдерживающей эмоции и закрепляющей силу и скорость действия, — должна была отличаться от своего далекого потомка именно скоростью передвижения, страшной силой общего действия. И эти скорость и сила вырастали тем более, чем сильнее бушевала в пратолпе эмоция. А она склонна возрастать быстро и достигать гипертрофических масштабов. «Совершенно одинаковые чувства, которыми воодушевлены все члены общественного целого, внезапно возвышаются до крайней степени напряжения, взаимно поддерживая и усиливая друг друга, как бы путем взаимного помножения»,— писал Тард. ⁸С.Сигеле указывает на «мотив, соединявший несколько первых индивидуумов, который становится известным всем, проникает в ум каждого, и тогда толпа обретает единодушие».⁹

Эмоция толпы переменчива, ярость легко переходит в ужас, погоня превращается в паническое бегство, и наоборот. Розанов доказывает это положение опытом военных действий, когда панически бегущая толпа солдат в несколько секунд обращается в яростно атакующую волну.

Важнейшая особенность  толпы и один из факторов ее скручивания — «критическая волна»: ниже нее мы обнаружим лишь остаточные следы эффектов, ею производимых, выше — ослабление и распад единого «сверхорганизма» на несколько дочерних.

Скручивание и дальнейшее управление толпой происходит с помощью  жестов, криков, песен, телодвижений. Здесь важно подчеркнуть два момента. Во-первых, речь занимает в сигнальной системе толпы не единственное, а скорее подчиненное место. Главная роль отводится первосигнальной системе: жестам, выкрикам, телодвижениям и т. п. Обращаться к толпе с разумной речью, втолковывать ей логические аргументы бессмысленно, а порой и опасно. Она плохо реагирует на доводы рассудка и не подчиняется увещеваниям. Зато первосигнальные посылки воспринимаются ею с охотой, им она подчиняется легко, слушаясь выкрика, яркого и доходчивого жеста.

Во-вторых, толпа бурно  реагирует на ритмические стимулы, возбуждающие ее эмоцию. Ритмические хлопки, удары в бубен или барабан, даже в грудь, ритмические выкрики, ритмы возбуждающих мелодий и песен, вскидывание в едином ритме руки со сжатым кулаком, ритмический рев глоток — вот что ведет за собой и возбуждает толпу. Характерно, что ребенок проявляет способность воспринимать ритм намного раньше, чем смысл слова. Все это свидетельства древнейшего происхождения толпы, ее былого могущества, когда она находилась в своем расцвете.

Внезапная организация толпы после фазы хаоса поражает всех ее исследователей. Представление о бесформенности этого «агрегата» абсолютно неверно! А. С. Розанов, наиболее заинтересованный в этой проблеме и понимавший значение строя для армии, подчеркивает, что во время митинга толпа образует круг, а в беге она напоминает комету, то есть, очевидно, похожа на каплю, катящуюся по наклонной поверхности. ¹⁰

В. М. Бехтерев указывает на необходимую плотность людей в толпе. Плотность создается касанием плеча к плечу, локтя к локтю, тела к телу — именно это формирует, по его мнению, один из важнейших толповых стимулов, выполняя как коммуникативную, так и эмоционально возбуждающую роль. «Нет толпы без вожака»,— писал А. С. Розанов, и это справедливо. Но не менее важно определить, кто же этот вожак?

Рассматривая примеры эмоционально напряженных сообществ у животных, мы убедились, что вожаками, или лидерами, становятся, как правило, те особи, у которых нервные процессы подвижнее, ярче, у которых облегчен срыв типичной реакции на непривычное или сильное раздражение. Примерно та же картина обнаружена и у людей: чем слабее нервная система у человека, обеспечивающая и большую чувственность, и быстроту реакции, тем легче срывы рефлексов.

Изучение личности совершивших убийства выявляет у них сильную психологическую зависимость от другого лица. Убийцы в целом относятся к такой категории людей, для которых свободная и самостоятельная адаптация к жизни — всегда трудная проблема.

Факт преступлений показывает, что выход из контакта с жертвой для них — практически невозможный способ поведения. Надо иметь в виду, что эта зависимость может реализоваться не только в контакте с жертвой, но и с кем-либо иным, тогда преступление оказывается опосредованным зависимостью от третьего лица.

Указанная особенность формируется в очень раннем возрасте как результат позиции, которую занимает ребенок (будущий преступник) в семье. Суть позиции — отвержение, неприятие ребенка родителями, прежде всего матерью. Это означает определенное отношение матери к ребенку, когда она либо не может, либо не хочет, либо не умеет своевременно и полно удовлетворить его потребности, в первую очередь естественные (в пище, тепле, чистоте). В результате ребенок оказывается в ситуации, если можно так сказать, хронического дефицита, постоянного неудовлетворения потребностей и постоянно зависит от матери, потому что только она могла бы их удовлетворить.

Ребенок живет как бы на предельном уровне: никогда не испытывает полной безопасности и удовлетворения своих потребностей, но не доходит до стадии полного лишения этих жизненно важных условий. Васильев называет такое положение «ситуацией экстремальности существования», которая несет в себе потенциально смертельную угрозу. Она и является источником убийств как актов индивидуального поведения. Таким образом, «тема» жизни и смерти начинает «звучать» для людей, которые находятся в ситуации отвержения, по  мнению Самовичева Е. Г., уже в самом начале жизни.

Убийство возникает  как действие, направленное на сохранение автономной жизнеспособности преступника, как бы разрывающее связь с жизнеобеспечивающим фактором, который перестал выполнять эту приписанную ему функцию.

Однако дело заключается  в том, что преступное лишение  жизни не является адекватным способом достижения указанной цели, так как способность человека к независимому продуктивному функционированию обеспечивается на ранних этапах индивидуального развития (онтогенеза) путем прогрессивной дифференциации психических систем. Нормальный процесс индивидуального развития человека должен вести его к преодолению, «снятию» биологической зависимости его отношений от окружающих. Только в этом случае для него открывается возможность формирования продуктивных отношений, свободного, независимого функционирования. У убийц указанный процесс блокирован на самых первых его этапах. Именно это ведет к различным формам «эрзац- автономии», к скрытой зависимости человека от определенных условий окружения (людей, вещей, норм, правил и др.), преодолеваемой неадекватными средствами, к числу которых относится и лишение человека жизни.

По мнению Самовичева Е. Г. основным в происхождении убийств является онтогенетический фактор — блокирование способности к автономии в результате отвержения потенциального преступления другими лицами.¹¹

Приведем следующие результаты обследования преступника – убийцы.

Место совершения убийства в основном совпадало с местом жительства осужденных. Почти половина их совершена в жилище потерпевших, более трети — в общем жилье для осужденного и потерпевшего, каждое двенадцатое — в жилье осуждённого.

Подавляющее большинство  убийств совершается с прямым умыслом, треть из них обдумывается заранее.

Если в групповых  убийствах форма умысла распределялась примерно одинаково, то в одиночных — умысел, возникший как эксцесс исполнения, встречался в два раза чаще.

Большая часть убийств  была совершена лицами в состоянии опьянения, из них более половины — в сильной степени опьянения. Алкогольное опьянение значительно облегчало возникновение умысла в эксцессе исполнения — нетрезвыми такие убийства совершались в 15 раз чаще. При заранее обдуманном умысле доля убийств в трезвом состоянии значительно повышалась и составляла около половины.

Более половины осужденных за убийство начали употреблять спиртные напитки с малолетства. Алкоголь в несколько раз усиливал проявление агрессии и утяжелял ее. Агрессивные действия проявлялись в основном в угрозах, оскорблениях, избиениях и драках, т.е. были направлены против личности и общественного порядка. Если среди убийц преобладали мужчины, то более половины жертв были женщины.

В трети случаев убийца и жертва были незнакомы друг другу  или познакомились непосредственно  перед преступлением. В 30% они являлись родственниками, причем в 7% — супругами; в остальных случаях — соседями, знакомыми, сослуживцами. Чаще всего убийства совершаются в возрасте — от 20 до 30 лет.

По образованию преобладали  лица с незаконченным средним  образованием— 56%. Неграмотных и с начальным образованием было 10%, с высшим и незаконченным высшим— 2%.

Анализ условий воспитания показал, что осужденные за убийство в полтора раза чаще воспитывались в неблагополучных условиях, чем в благополучных. В детском и подростковом возрасте около 20% осужденных росли без обоих родителей. Третья часть воспитывалась в неполной семье, при этом 8% — без матери, 75% — без отца. В каждом пятом случае неполнота семьи была связана с судимостью родителей. Наиболее криминогенный фактор — судимость матери.

Неблагополучные условия  воспитания и отношения с родителями создавали предпосылки для формирования личности обследованных. Они, как правило, посредственно или плохо учились в школе, у них не складывались отношения с коллективом, где они учились или работали, они не считались с общепринятыми нормами поведения, были агрессивны с окружающими.