Психологический анализ структуры любви

На такую возможность  указывают и наши эмпирические результаты, приведенные в предыдущем параграфе, — близкий человек оценивается  в другой системе координат по сравнению с малознакомым

Интересно, что в дружеских  отношениях именно ожидание завышенной оценки себя обозначается молодыми людьми как понимание, которое и отличает дружбу от других типов отношений. Не случайно, по- видимому, что, как обнаружила в своем диссертационном исследовании М. А. Абалакина, склонность к идеализации партнера свойственна людям с более высоким уровнем личностного развития

Идеализация может выступать  и важным фактором формирования отношений. Повышение ценности партнера в глазах субъекта служит дополнительным стимулом преодоления трудностей, которые  неизбежно возникают в процессе общения. Отметим, что, по данным М. А. Абалакиной, мужчины более склонны к идеализации  своих партнеров, чем женщины. Это  может быть связано с тем, что  традиционно мужчина в любовных отношениях занимает более активную позицию, чем женщина, должен преодолевать больше трудностей и больше поэтому нуждается в идеализации партнера.

Итак, идеализация не противоречит знанию, знание влюбленным объекта  своей любви — это действительно  другое и, может быть, более точное знание. Вспомним, что исторически  смысл слов познание и любовь во многих языках был близок.

Предпринимались и попытки  эмпирического изучения структуры  любви.

Для иллюстрации назовем  дипломное исследование Ю. Е. Алешиной (1980), выделившей романтический и  рационалистический стили любви, и  работу Р Хаттисса, получившего в качестве составляющих любви шесть факторов: уважение, положительные чувства по отношению к партнеру, эротические чувства, потребность в положительном отношении со стороны партнера, чувство близости и интимности, чувство враждебности.

Последний из выделенных Р. Хаттиссом факторов заслуживает особого внимания. Присутствие негативных чувств в синдроме любовных переживаний, На возможность такой функции идеализации указал В. С. Магун хотя и противоречит романтическому канону, представляется вполне закономерным. Любовные отношения исключительно значимы для их участников, они предполагают тесный контакт между людьми и их взаимную зависимость (хотя бы на бытовом уровне). Объект любви не может в этой ситуации не вызывать время от времени отрицательных чувств, например раздражения. Многие же люди, как показывает психокоррекционная практика, отказываются принять закономерный характер периодического появления отрицательных переживаний и либо оправдывают их, приписывая партнеру даже и не свойственные ему негативные проявления, и как следствие проводят переоценку и партнера, и своих с ним отношений, либо вытесняют эти чувства, что, естественно, также имеет деструктивные последствия для отношений в паре. На наш взгляд, факт закономерного проявления взаимного негативизма на фоне и в рамках любовных отношений достоин широкой популяризации.

Следует остановиться еще  на одной структуре, которая была предложена 3. Рубиным. Он выделил в любви привязанность, заботу и интимность (доверие) и создал на основе этой структуры специальный вопросник. Дальнейшие исследования показали, что фактор интимности (доверия) имеет меньше оснований для вхождения в структуру любви, чем факторы привязанности и заботы. Распространенность методики 3. Рубина, однако, приводит к тому, что многие авторы фактически пользуются именно предложенной им структурой любви.

Изучение структуры любовных переживаний дает определенный градиент в понимании феномена любви, но не отвечает на вопрос о механизме возникновения  этого чувства. Многими авторами база способности к любви виделась в филогенезе человека как существа стадного, выживание которого было возможно лишь в сотрудничестве с себе подобными.

Существование филогенетических корней любви не вызывает сомнений.

Они проявились, например, в  получившей широкую известность  серии исследований Г. Харлоу, который, воспитывая шимпанзе в изоляции от матери, заменяемой либо проволочным  каркасом с рожком, служившим источником пищи, либо таким же каркасом, обтянутым  шкурой обезьяны, показал, что удовлетворение потребности в тактильном контакте в раннем детстве является необходимым  условием формирования в дальнейшем способности к установлению аффективных  связей.

К этим результатам примыкают  и данные, свидетельствующие о  роли раннего онтогенеза в формировании способности к любви. Так, Т. Рейк подчеркивал, что, проявляя любовь к матери, ребенок демонстрирует ей, как к нему следует относиться, как бы учит ее на своем примере. (В связи с широкой известностью взглядов по этому вопросу 3. Фрейда мы не останавливаемся здесь на их характеристике. Отметим только, что в его работах идеи филогенетической и онтогенетической обусловленности любви взрослого человека проводятся наиболее последовательно.) Но, на наш взгляд, полностью выводить любовь из филогенеза и раннего онтогенеза нет оснований. Как показал Д. Кэмпбелл , высшие человеческие чувства вообще развиваются не благодаря, а как бы вопреки биологическим законам. Надо найти человеческое объяснение присущей человеку способности к любви

Таким обращением для объяснения любви к собственно человеческим феноменам является теория романтической, или страстной, любви, разработанная  Э. Уолстер . Эта теория базируется на ряде современных теорий эмоций, в которых подчеркивается момент самоинтерпретации своего состояния как составной части эмоционального переживания. Непосредственно эта теория связана с так называемой двухкомпонентной моделью С. Шехтера, согласно которой эмоции возникают лишь при одновременном сочетании двух факторов: физиологического возбуждения и возможностью для субъекта интерпретировать его для себя в терминах эмоций. В ставшем классическим эксперименте, который послужил основой для создания этой модели, С. Шехтер и Дж. Сингер с помощью инъекции возбуждающего препарата в одном случае, и плацебо — в другом, варьировали уровень физиологического возбуждения респондентов. Особым образом организованная ситуация эксперимента способствовала либо эмоциональному, либо неэмоциональному, сугубо физиологическому, объяснению респондентами своего состояния.

Оказалось, что наиболее сильные эмоции переживали те испытуемые, которые были подвергнуты инъекции возбуждающего препарата и имели  возможность объяснить себе свое состояние в эмоциональном ключе.

Базируясь на представлениях С. Шехтера, Э. Уолстер предположила, что романтическая любовь возникает в определенных ситуациях как наиболее приемлемое объяснение самому себе состояния своего физиологического возбуждения. Тогда становится понятным, что в качестве предпосылок любви могут выступать как положительные, так и отрицательные эмоциональные состояния, например, страх. Важно лишь, чтобы они обеспечивали определенный уровень физиологического возбуждения. Если вспомнить эксперимент Д. Даттона и А. Арона , то можно сказать, что большая симпатия к девушке-интервьюеру испытуемых, находящихся на висячем мосту, по сравнению с теми, кого опрашивали на стационарном мосту, вызывалась тем, что они таким, более благоприятным для себя образом интерпретировали возбуждение, вызванное раскачиванием моста. Более адекватной, по-видимому, была бы категоризация этого возбуждения как страха. В тех же случаях, когда в качестве интервьюера выступал мужчина, симпатия к нему на обоих мостах была одинаковой. Это объясняется тем, что согласно существующим нормам, испытуемые не имели возможности в этой ситуации интерпретировать свое возбуждение, как романтический или эротический интерес к интервьюеру.

Отметим, что связь любви  и отрицательных переживаний  закреплена и в этимологии слов, обозначающих сильные эмоции. Так, слово  страсть обозначает одновременно и  чувство любви и (в современном  языке, впрочем, довольно редко) страдание. Любовь и смерть, любовь и опасность  сосуществуют и на страницах художественных произведений. Например, любовь между  Ромео и Джульеттой, представляющая собой один из признанных в европейской  культуре образцов любовных отношений, разворачивается на фоне смертельной  опасности, вызванной враждой Монтекки и Капулетти. Реальность описанной Шекспиром ситуации была, кстати, подтверждена в исследовании Р. Дрисколла и К. Дависа, которые обнаружили, что оппозиция родителей общению молодых людей со своими избранниками является фактором, способствующим возникновению романтической любви. Правда, вторая часть эффекта Ромео и Джульетты, как назвали авторы свои результаты, состоит в том, что через несколько месяцев инициированные таким внешним образом чувства затухают или даже сменяются на противоположные.

Оказалось, что склонность к эмоциональной или, в нашем  случае, любовной интерпретации даже важнее, чем наличие состояния  возбуждения. Так, в одном из экспериментов  испытуемым-мужчинам предъявились фотографии полуобнаженных девушек. В ходе эксперимента испытуемые получали фальсифицированную обратную связь относительно частоты ударов своего сердца — в действительности частота выводившихся на метроном ударов задавалась экспериментатором. На одну из фотографий пульс изменялся

Оказалось, что вне зависимости  от направления изменения (учащение или урежение) именно эта фотография вызывала, по данным последующих замеров, максимальную аттракцию.

Возможность интерпретации  своего состояния как любви связана  и с наличием в тезаурусе субъекта определенных лингвистических конструкций, и с овладением правилами их использования. Человек должен знать, какие ситуации следует, а какие не следует интерпретировать тем или иным образом. Это обучение осуществляется и в период раннего онтогенеза, и в течение всей последующей жизни. Наиболее важными же ситуациями такого обучения представляются ситуации, названные Ю. А. Шрейдером ритуальными . Такими по отношению к любви будут ситуации легкого флирта, в которых, с одной стороны, действия партнеров достаточно жестко заданы традициями и нормами их субкультуры, а с другой — остается достаточная свобода для самовыражения и эксперимента. Примером могут быть балы прошлого века, строившиеся, по словам Ю. М. Лотмана как театрализованное представление, в котором каждому элементу соответствовали типовые эмоции , и одновременно дававшие возможность для достаточно свободного общения между мужчинами и женщинами. Важной чертой таких ритуальных ситуаций и в прошлом, и в настоящем является их относительная психологическая безопасность — прямое и резкое отвержение партнера, в этих ситуациях представляет собой поведение неконвенциональное и поэтому достаточно редкое. Это также дает партнерам возможность для своего рода тренировки.

Выявление роли момента самоинтерпретации в генезисе чувства любви делает более понятной и отмечавшуюся многими авторами близость различных видов любви между собой и их взаимную обусловленность. Как говорил А. С. Макаренко, любовь не может быть выращена... из недр полового влечения. Силы любовной любви могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту и жену, если он не любил своих родителей, товарищей, друзей (Макаренко, ). По-видимому, эта общность связана с тем, что, хотя объекты любви в течение жизни меняются, сам принцип — объяснение себе своего состояния как любви, а не как, скажем, корыстной заинтересованности, остается неизменным. Если человек в детстве научился такой интерпретации, он будет использовать ее и в принципиально различных ситуациях.

Большинство людей имеют  опыт любовных переживаний. Так, опрошенные У. Кепхартом студенты влюблялись в среднем шесть-семь раз, из них два раза, по выражению респондентов, серьезно. Около половины испытуемых были, хотя бы раз, влюблены в двух людей одновременно. В рамках такой интенсивности существует, однако, большое разнообразие: есть люди с экстраординарно большим романтическим опытом, но есть и такие, которые не испытывали чувства любви никогда.

Есть, по-видимому, определенные личностные особенности, которые способствуют тому, что, говоря языком двухкомпонентной модели, люди в разной степени склонны  интерпретировать происходящее с ними как любовь

Долгое время в психологии была популярна мысль о том, что  склонность к любви должна быть связана  с выраженностью патопсихологических  свойств (основанием для таких гипотез  служили представления о любви  как о манифестации слабости и  дефицитарности субъекта — подробнее об этом будет сказано ниже).

Однако факты опровергли такие представления. Например, в  работе У. Кепхарта было показано, что ни уровень влюбленности в момент исследования, ни число романов, ни романтические установки не обнаружили в своих средних значениях связи с патологическими чертами личности. Крайние же значения этих характеристик, например очень большое число романов или полное их отсутствие, оказались связаны с недостаточным уровнем эмоциональной зрелости.

Наличие такой криволинейной  взаимосвязи между интенсивностью романтического поведения, с одной  стороны, и уровнем эмоциональной  зрелости, с другой, позволяет сделать  вывод о том, что в ряде случаев  любовь действительно выполняет  своего рода защитную функцию — об этом свидетельствует сочетание максимальной интенсивности романтического синдрома и низкой эмоциональной зрелости. Однако, поскольку отсутствие любовного опыта у взрослого человека тоже сопровождается низкой эмоциональной зрелостью, достигающей максимума лишь при его возрастании, можно предположить, что любовные переживания являются не помехой, а необходимым условием высокого личностного развития

Склонность к переживанию  чувства любви оказалась связанной  с такими чертами, как уровень  романтизма и локус контроля, причем экстернальному локусу соответствуют большие значения романтического поведения ; обнаружены и другие зависимости. Можно предположить, что связь между склонностью к любви и личностными характеристиками опосредуется представлениями людей о желательных и соответствующих их полу, возрасту и другим параметрам формах поведения. Так, в проведенном нами совместно с Ю. Е. Алешиной исследовании связи отношения к себе и отношения к другим было обнаружено, что высокая самооценка сочетается с высокоинтенсивным романтическим поведением у мужчин и с низкоинтенсивным — у женщин. Это можно объяснить тем, что нормативный образ настоящего мужчины требует значительно большей романтической активности, чем вообще менее определенный стереотип настоящей женщины.

Мы рассматривали сейчас личностные корреляты склонности к  романтическому поведению. Вопрос же о  личностной предрасположенности к  сильным и глубоким любовным переживаниям (склонность к романтическому поведению  и способность к глубоким переживаниям — вещи, разумеется, разные) стоит  особо. Здесь фактических данных очень мало. Общепринятой является та точка зрения, что высокий уровень  принятия себя обеспечивает возможность  любви к другому человеку. Как  говорил 3. Фрейд, нарцистическое либидо, или либидо я, кажется нам большим резервуаром, из которого высылаются привязанности к объектам и в который они снова возвращаются . Именно в отношении к самому себе оттачивается то искусство любви, о котором говорил Э. Фромм.