Проблемы национальной идентификации в России

Таким образом, мы имеем дело с противоречивой структурой идентификации. Один ее план составляют представления и ценности предшествующей советской эпохи (великодержавный, героический, мобилизующий национализм), а другой — аморфные и нерационализируемые ценности и представления о «нормальной», спокойной и защищенной в правовом отношении жизни, выступавшие смутным прототипом чего-то вроде гражданского общества. Такая разорванность лишь на первый, поверхностный, крайне рационалистический взгляд выступает проявлением социальной шизофрении. Рутинная повседневность, локальный партикуляризм, проникающая извне массовая культура компенсировали и смягчали ограниченность и жесткость требований репрессивных и идеологических институтов, обеспечивали необходимую многомерность частного существования даже ценой сужения информационных и цивилизационных горизонтов, обеднения структуры интересов и всей сферы символически значимого, понижения стандартов существования. Связующим оба плана представлений было понимание роли государства как силы, конституирующей и организующей общество, как управляющей социально-попечительской инстанции, обеспечивающей «справедливое» распределение статусов, потребительских благ, защиту всех своих подданных.

Однако сами по себе эти обстоятельства становятся элементами групповой или личностной идентификации лишь тогда, когда даже негативные условия существования в мобилизационном и репрессивном обществе получают характерную положительную интерпретацию. Иначе говоря, механизмы депривации, принуждения, редукции сложности (будь то разнообразие структуры материальных запросов или информационных интересов), коллективного заложничества, изоляционизма трансформируются в представления об особой ценности русского терпения, приоритетов духовной жизни над материальной, мирном, не неагрессивном, не воинственном характере русских, достоинствах пассивной, неиндивидуалистической, недостижительской жизни, а соответственно — в комплекс «жертвы», конституирующий массовое восприятие происходящего.

Одна из психологических причин роста этнической идентичности в этом веке – поиск ориентиров и стабильности в перенасыщенном информацией и нестабильном мире. Вторая психологическая причина лежит на поверхности и не требует особых доказательств.  
Это интенсификация межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, перемещение миллионов эмигрантов и беженцев, туризм), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации. Повторяющиеся контакты актуализируют этническую идентичность, так как только через сравнение можно наиболее чётко воспринять свою принадлежность к русским, евреям и т.п. как нечто особое. Психологические причины роста этнической идентичности едины для всего человечества, но особую значимость этнос приобретает в эпоху радикальных социальных преобразований, приводящих к социальной нестабильности. В этих условиях этнос часто выступает в качестве аварийной группы поддержки.  
Именно в такой период, который переживает и наша страна, человеку свойственно ориентироваться, прежде всего, на этнические общности и нередко преувеличивать позитивное отличие своей группы от других.  
Многие люди "погружаются" в разные субкультуры, но для большинства в период слома социальной системы необходимо "зацепиться" за что-то более стабильное. Как и в других, страна, переживающих эпоху острой социальной нестабильности, в России такими группами оказались межпоколенные общности – семья и этнос. Этническая идентичность является наиболее доступной формой социальной идентичности именно в нашей стране, так как советская паспортная система превратила "национальность" в расовую категорию, определяемую по "крови", тогда как в других странах это понятие означает гражданство.

При анализе путей и методов решения национального вопроса исследователи очень часто ограничивались анализом показателей экономического и социального развития наций и народностей и чрезвычайно мало обращали внимания  на те аспекты национальных отношений,  которые самым непосредственным образом связаны с восприятием людьми объективной реальности, с состоянием и противоречиями в национальном самосознании. Иначе говоря, если форма  (внешние показатели) национального развития получила известное освещение и разработку, то содержательный компонент интерпретировался весьма своеобразно - в основном давались количественные характеристики общеобразовательной, культурной и профессиональной подготовки.

Ни в теории, ни на практике не был своевременно замечен и оценен рост  национального самосознания.  Хотя этот процесс происходил  в условиях интернационализации общественной жизни, нельзя забывать, что и этот вид общественного сознания может неадекватно отражать объективную реальность. При определенных условиях именно в сфере сознания  (а впоследствии и в поведении) возникает возможность появления национализма, представляющего по своей сути деформацию политического и духовного  компонентов национальных отношений, ибо порождает одно из обличий эгоизма -  стремление обеспечить привилегии своему народу за счет других.

Говоря о социологии наций, следует выделить феномен, раскрывающий специфику проявления национального  в любом гражданском обществе и степень возрастания его влияния в жизни каждой многонациональной страны. А так как практически  в мире не осталось одно-национальных государств, этнические процессы стали характерными для всех без исключения обществ. Это обнаружилось и в Канаде (особая позиция  французских жителей провинции Квебек), и в Чехословакии, и в Югославии, и в Ираке,  и во многих многоплеменных государствах Африки. Более того, обострились этнические противоречия в странах,  которые издавна считались едиными с точки зрения одной нации, но располагающей этническими группами. Этнические противоречия отмечались в Бельгии, Испании. В сочетании с религиозными эти процессы наложили серьезный отпечаток на повседневную жизнь и привели к трагедии в Северной Ирландии, Пенджабе (Индия).

Иначе говоря, на современном этапе развития человечества есть целый ряд национальных проблем, которые обострились во многих странах. Хотя, безусловно, имеются особенности проявления национальных и этнических отношений,  тем не менее, есть общее, образующее предмет социологии наций социальное положение человека как представителя нации, его национальное самосознание, национальная культура, язык, т.е. все то, что  определяет национальную самобытность людей.

Наблюдаемые в сегодняшней России попытки реанимировать великодержавный русский национализм как среди политиков, так и в определенных слоях общества имеют характер не мобилизации, не восстановления прежней атмосферы чрезвычайного режима, существования в условиях осажденной крепости, а являются лишь формой психологической защиты и компенсации. По существу, это эксплуатация ресурсов массового национального рессантимента. Нынешний русский великодержавный национализм по своей природе — уже не агрессивно-миссионерский, а ностальгический, квази-традиционалистский вариант изоляционизма. То, что интегрирует сегодня российское общество в политико-идеологическом смысле, — это, прежде всего, символы прошлого величия, с одной стороны, и хроническое недовольство населения нынешними дискредитировавшими себя властями, — с другой. Об этом, отчетливо консервативном (на уровне идеологических представлений и деклараций) характере российского общества свидетельствуют и сильнейшая склонность массового сознания к сохранению существующего положения. То, что формирование рыночных отношений, установление пусть и формальной, но многопартийной политической системы, происходит без особых потрясений и масштабных, открытых и силовых конфронтаций, означает, что фактически скорость адаптации общества к изменениям достаточно велика.

Однако этот план происходящего в обществе почти никак не отражается в массовом сознании. Для этого нет средств артикуляции, нет общепринятого языка описания и объяснения, понимания происходящего. Единственное, что косвенно указывает на эти обстоятельства, — преобладание массовых установок на достижение пусть и неустойчивого, но хоть какого-то компромисса и согласия. Наиболее выраженными и значимыми, консолидирующими остаются идеи и лозунги «стабильности» (50%), «законности и порядка» (42%). Среди других идей и ценностных программ, которые могли бы сегодня объединить российское общество, опрошенные называли возможность «достойной жизни», которую должно им обеспечить государство (имея в виду соответствующий представлениям о «приличном» существовании материальный достаток — 31%), «богатство и процветание» (18%), а также — необходимость «социальной защиты» (22%), «равенство и справедливость» (14%; о потребности в «гарантиях» такого рода, хотя бы даже и чисто словесной, мы уже говорили выше). Более определенно выраженные политические и идеологические ценности сохраняют свою привлекательность лишь для явного меньшинства, самых разных, чаще — полярных — политических ориентаций. Это «строительство коммунизма» (4%), создание православного государства, реставрация российской монархии (2-4%), а также — быстрая и полная европеизация, вестернизация, «вхождение в современный мир» (4%).

Массовые интересы и ожидания связаны уже не с надеждами на какого-то нового лидера, фигуру «спасителя», а скорее с образом «отца нации», консервативного и умеренного политика, оберегающего страну от крайностей и потрясений, лишенного идеологического утопизма и радикализма неоконсерваторов и коммунистических реваншистов. Таким недавно представлялась фигура Е. Примакова, лишенного собственных черт и целей, но именно в силу этого ставшего для самых разных сил предметом собственных проекций и упований. Однако после взрывов в Волгодонске, Буйнакске, Москве и острого всплеска массовой истерии и страха это приготовленное место занял В. Путин, пообещав «мочить бандитов в сортире» (выражение из уголовного лексикона, мгновенно сделавшее его популярным и позволившее массам опознать в нем «своего»). Хотя ни экономическая, ни социальная, ни политическая программа Путина до сих пор никак не выражена (в этом смысле он принципиально ничем не отличается от Примакова), но подобный жест, сопровождавший начало новой чеченской войны, при всей ее бесперспективности и варварстве, придали его облику черты решительности, твердости и определенности, по которым тосковало ущемленное массовое сознание.

В концентрированном виде русский национализм, составляющий основу массовой политической идентичности, можно обнаружить лишь у национал-коммунистов и близких к ним мелких радикальных объединений. Отдельные же элементы этой государственнической идеологии можно найти у всех без исключения актеров на российской политической сцене. Они есть даже у «западников» и либералов, идеологов резкого ограничения влияния государства на экономическую и публичную жизнь общества, недолгих реформаторов — Гайдара и его сторонников, сегодня потерявших сколько-нибудь значительное влияние в стране, тем более — у играющих роль вечных оппозиционеров социал-демократов из движения «Яблоко», возглавляемых г. Явлинским. Но более распространенным является вариант умеренного национал-популизма, где лозунги и призывы к «возрождению великой России», «возвращение статуса великой державы в мире» играют чисто вспомогательную роль — легитимации модифицированной центральной или региональной, финансово-промышленной или иной корпоративной бюрократии. Подобная риторика тешит сознание российского обывателя, который, однако, реально уже не верит в это.

Заключение

В ходе исследования была достигнута цель по рассмотрению понятия этноса и нации, изучению проблему идентификации нации в современном мире и особенности национальной идентификации в России, а также по рассмотрению составляющих структуры русской национальной идентификации.

Можно считать выполненными задачи:

1.Рассмотреть содержание понятий «этнос» и «нация».

Этнос — это межпоколенная группа людей, объединенная длительным совместным проживанием на определенной территории, общими языком, культурой и самосознанием. 

Нация — это исторически сложившаяся часть человечества, объединенная устойчивой общностью языка, территории, экономической жизни и культуры.

2.Выделить особенности национальной идентификации в России — В начале ХХ века они обладали различной исходной базой - от жизни в условиях примитивной организации хозяйства до капиталистической системы экономических отношений. Соответственно большим был разрыв и в уровне культуры. Разнообразие обычаев, традиций дополнялось  серьезными различиями в приобщении к достижениям человеческой  цивилизации. На уклад жизни влияли религиозная обстановка, историческое прошлое, языковые особенности, степень развитости контактов с другими нациями и народностями. Специфика проявлялась и в быте, стиле ведения домашнего хозяйства, в одежде, утвари, в семейных отношениях.  
 3.Выявить структуру русской национальной идентификации:

Первое — советское общество не просто тоталитарная империя, это общество, существовавшее десятки лет (полтора-два поколения) в режиме хронической мобилизации, чрезвычайного положения, обстановки «осажденной крепости». Функционирование его институтов могло осуществляться лишь в условиях угрозы репрессий, редуцированного понимания человека как элемента системы. Отсюда — гипертрофированный культ государства как единственной силы, конституирующей слабое и несамостоятельное, зависимое гражданское общество (неустранимый придаток мобилизационной системы), культивирование самоотверженного героизма и потребительского аскетизма, имперского милитаризма, чувства превосходства русских над другими народами, отчасти — даже колонизационного миссионерства, вполне ощутимого еще в конце 1980-х годов. Таков уровень поверхностной символической идентификации, который обеспечивал легитимность системы в целом и интегрировал Советский Союз, а внутри него — прежде всего русское население как основу системы.

Второй по значимости момент — ни одна идеологическая и репрессивная система не может обеспечивать подобный режим в течение длительного времени без потери интенсивности своей поддержки. Она вынуждена тем или иным образом смиряться, негласно допускать довольно широкие отклонения, сферы частной деятельности, которые обеспечивали бы повседневное и неидеологическое, немобилизационное существование обычных людей

Таким образом, мы имеем дело с противоречивой структурой идентификации. Один ее план составляют представления и ценности предшествующей советской эпохи (великодержавный, героический, мобилизующий национализм), а другой — аморфные и нерационализируемые ценности и представления о «нормальной», спокойной и защищенной в правовом отношении жизни, выступавшие смутным прототипом чего-то вроде гражданского общества.