Модели каузальной атрибуции

Введение

Понимание действий другого человека очень важно для успешного общения с ним. В любом взаимодействии мы каким-то образом, даже не задаваясь специальными вопросами, получаем представление о том, «почему» и «зачем» человек сделал что-то. Конечно, иногда это требует специальных размышлений, но чаще всего уже при восприятии поступков человека мы одновременно «воспринимаем» и причины этих поступков. Каким образом мы видим истоки действий других — его мотивы, намерения, цели и т.п., какие механизмы в социальном восприятии позволяют нам видеть причинно-следственные связи в поведении других людей?

И восприятие на основе стереотипа, и эмпатическое понимание дают нам  возможность строить предположения  о причинах и следствиях поступков. Стереотипизация и эмпатия дают нам возможность наделить человека теми или иными чертами, качествами или состояниями и на этой основе пытаться прогнозировать его поведение. Например, бабушка постоянно сидит с внуком потому, что ей это очень нравится и у нее нет другой радости — она же бабушка. Любой профессиональный бухгалтер всегда вовремя будет платить за квартиру — он же бухгалтер. Жена постоянно по вечерам скандалит — это естественно, она так устает на работе. Она всегда в плохом настроении и в выходные дни — это также понятно: она устает от детей, а в отпуске она очень устает от солнца (дождя, ветра, ничегонеделанья).

Так довольно часто объясняются  разные действия людей, однако далеко не всегда эти объяснения можно признать верными. Чаше всего они приводят к ошибкам — оказывается, что  бабушка сидит с внуком через  силу, а, кроме того, она хочет  выйти замуж, и внук мешает ее личному  счастью; бухгалтер только на работе строг и пунктуален, а дома всем заправляет жена, у которой никогда  нет денег. Наконец, выясняется, что  жена всегда всем недовольна дома потому, что полюбила другого. Когда же она  создала семью с этим любимым и вы приходите в гости к своим детям в ее новый дом, вы вдруг видите, что она не усталая и поэтому ласкова и ровна со всеми, даже с вами. Получается, что верное понимание причинно-следственных отношений трудно достигается на основе стереотипа и эмпатии.

Особенно явно видна недостаточность  этих путей восприятия, а иногда и неуместность их, когда наша оценка, наш вывод из «социальной перцепции» имеет выраженную «материальную» форму, т.е. тогда, когда наши оценки сами по себе каким-то образом фиксируются, закрепляются и обязательно оказывают  влияние на дальнейшие события. Типичный пример таких ситуаций — «прямое» оценивание: в школе, когда ученику выставляют оценку за приготовленный урок; в ситуациях экспертного анализа, например, в деятельности различных жюри и комиссий, когда выставляется «оценка» каким-нибудь художественным произведениям или техническим проектам; в суде, где выносится приговор, который обязательно связан с той или иной «оценкой» обвиняемого и его действий. Во всех этих и подобных им ситуациях результат восприятия «оцениваемого» человека имеет для этого человека или для его работы огромное значение, часто определяющее. Конечно, большинству из нас хочется, чтобы оценки были справедливы и уж, во всяком случае, не ошибочны.

Однако социальная перцепция  не ограничивается приписыванием качеств, черт и состояний (выяснением, «какой»  человек), она обязательно должна включать и понимание причин поведения (ответы на вопросы «почему?», «отчего?», «зачем?» и т.д.). Для каждого из нас понимание истоков действий другого человека чрезвычайно важно и актуально.

В процессе социального взаимодействия человек воспринимает другого вместе с его действиями и «через»  действия. От адекватности понимания  действий и их причин во многом зависит  построение взаимодействия с другим человеком и в конечном счете успешность совместной деятельности. Существует довольно обширное направление в социальной психологии: исследования процессов и результатов каузальной атрибуции (приписывания причин) поведения.

Модели каузальной атрибуции

Возникновение интереса к  процессам каузальной атрибуции  обычно связывают с работами выдающегося  американского психолога Ф. Хайдера. Размышляя о том, как происходит «наивный анализ поведения» у любого обычного человека, Хайдер указал на решающую роль приписывания другому намерения совершить поступок при установлении степени ответственности за него. Он считал, что «наивное» понимание исходит из двух предположений: люди ответственны за свои намерения и усилия, но в меньшей степени за свои способности, и чем больше факторы окружающей среды влияют на действие, тем меньшую ответственность несет за него человек.

В этих положениях Хайдер отметил два пункта, вокруг которых впоследствии развивалась теория атрибуции: это, во-первых, различение намеренных и ненамеренных действий, а во-вторых, различение личностных и средовых атрибуций, или вопрос о локализации причины.

Вопрос о намеренности действия включает в себя вопрос о  собственно намерении и вопрос об осознаваемых или предвидимых результатах. Действительно, в любой ситуации очень важно понимать, поступает  ли человек намеренно или случайно, предполагает ли он возможность появления  тех или иных результатов, или  они являются для него полнейшей  неожиданностью. Это можно заметить во многих привычных разговорных  формулах. Когда человек говорит: «Я вижу, что я вас расстроил, но поверьте, я совсем не хотел этого», — он объясняет что его поступок был не намеренным. Когда же он говорит: «Я знаю, что говорю вам неприятные вещи, но я совсем не хочу вас обидеть и надеюсь, что вы меня так не поймете», — он сообщает, что результат его слов — обида собеседника — им предполагается как возможный, но намерения такого нет.

Что касается различения личностных и средовых атрибуций, т.е. приписывания причин действия либо человеку, являющемуся  «автором» действия, либо внешним  по отношению к нему факторам, то этот вопрос так же действителен и  актуален при понимании поведения  человека. Одно дело сказать, что «он  поступил так, как считал нужным», и  совсем другое, что «его к этому  вынудили обстоятельства», — каждый человек сразу чувствует, что  за этими высказываниями должны следовать  разные предположения о дальнейшем поведении этого человека в подобных ситуациях. По сути дела, различение внутренних и внешних причин так или иначе постоянно проявляется при объяснении своих и чужих поступков.

При построении своей модели процесса атрибуции Хайдер попытался учесть оба этих важных вопроса. Основоположника теории атрибуции больше всего волновало, как определяется степень ответственности за поведение. Он предложил модель «наивного анализа поведения», проведя который, человек может решить вопрос о степени личной ответственности за то или иное поведение.

В основе его модели каузальной атрибуции лежат следующие предположения. В любой ситуации в поведении  человека наблюдатель может выделить две основные компоненты, определяющие действие, — это старание и умение. Старание определяется как произведение намерений совершить действие и усилий, приложенных для осуществления этих намерений. Умение же определяется как разность между способностями человека по отношению к данному действию и «объективной» трудностью, которую надо преодолеть для его совершения, причем на преодоление трудностей может еще повлиять какая-либо случайность. Так как намерения, усилия и способности «принадлежат» действующему человеку, а трудность и случай определяются внешней ситуацией, то «наивный наблюдатель», приписав основное значение какому-либо из этих параметров, сможет делать вывод о том, почему человек совершил действие, — потому, что «он сам такой» (приписать ответственность действующему), или потому, что «так сложились обстоятельства» (причина действия связана с внешней средой). Таким образом, в соответствии с представлениями Хайдера, наблюдатель, владея информацией только о содержании действия, может объяснить поступок либо личностными особенностями, либо причинами, локализованными в силах окружения.

Представим себе традиционный сбор школьного класса, посвященный 20-летию окончания школы. Мы приходим туда и узнаем, что кто-то добился  очень больших успехов в жизни, работе, кто-то наоборот, ничего не добился. Можно предположить, что в этой ситуации мы будем не только ее констатировать, но и пытаться объяснить уровень  достижений наших соучеников. Причем наш анализ во многом сходен с анализом по схеме Хайдера. Какой информацией о каждом мы располагаем? Мы не виделись 20 лет, однако у нас сохранились воспоминания, представления о «личностных ресурсах» каждого — его способностях. Кроме того, мы примерно представляем себе «силы окружения» — мы живем в одном мире, мы «знаем» (или нам кажется, что знаем) «трудность задачи» достижения успеха, привходящие факторы и т.д.

И вот про кого-то мы думаем: «Как ему повезло (а может, теща помогла?), он добился многого без всяких шансов на успех». Здесь явно проскальзывает следующая мысль. Добиться успеха трудно, ресурсы этого человека, на наш взгляд, минимальны, следовательно, его успех — не его заслуга, за это отвечает случай (повезло) или чья-то помощь (теща) и т. д.

Иными словами, здесь мы делаем заключение о внешних причинах достигнутого результата (неличностной каузальности). При этом мы неосознанно присваиваем  значительно больший вес факторам окружения (во главе с тещей) одноклассника  по отношению к его личным усилиям и возможностям.

Про кого-то мы думаем совершенно иначе: «Сам виноват, при таких возможностях — и ничего. А ведь от него так  много ждали. Скорее всего, лень сгубила». Здесь видно другое: наши представления  о «личностных ресурсах» предполагали, что способности у человека большие, явно сильнее «сил окружения», но успеха нет. Значит, усилий не прилагал, заключаем  о внутренних причинах плачевного итога (личностная каузальность) с акцентом на неприложение усилий (лень) и заодно производим приписывание ответственности («сам виноват»). У кого-то третьего, когда нельзя заподозрить леность, в случае неуспеха будем думать об ударах судьбы, опять обращая внимание на силы окружения, и т.д. и т.п.

Анализ необщих эффектов действия как будто бы приводит к  выяснению его причин. Однако, по представлению исследователей Джоунса и Дэвиса, необходим еще один шаг — выяснение степени социальной желательности того действия, которое совершено. Действительно, если поступок высоко желателен с точки зрения какой-либо группы, то в таком случае его причиной может быть не какая-то особенность личности, а характеристики объекта.

Предположим, что в битком набитом вагоне метро трое разных людей в сложнейших условиях читают один и тот же скучный и малохудожественный роман. Один из них — литературный критик, второй — школьник, третий —  инженер. Кому из них можно с уверенностью приписать любовь к плохим романам? Первый, скорее всего, читает в силу профессиональной необходимости (высокая  социальная желательность), и, следовательно, ничего нельзя сказать о его отношении  к данному роману и автору. Инженер  может быть признанным в своем  отделе знатоком литературы и читает также в силу социальной ценности этого романа как нового, о котором  еще можно рассказать и на котором  подтвердить свой авторитет. А вот  что касается школьника, то поскольку  мы не подозреваем, каким образом  чтение этого романа может быть для  него социально желательным, то здесь  можно предположить, что он как  раз любитель такого рода литературы.

Следовательно, вторым важным фактором, управляющим приписыванием  причины совершаемого человеком  действия, является степень его социальной желательности. О значимости этого  фактора свидетельствуют многочисленные наблюдения, показывающие, что для  оценки готовности человека действовать  определенным образом значительную роль играет такое его поведение, которое не может быть оправдано («списано») за счет социальной желательности. Например, если испытуемые слушали некоторое сообщение или доклад через дверь (ситуация подслушивания), то высказанное докладчиком мнение они в большей степени приписывали его собственной позиции, чем в случае, когда тот же доклад они слушали как участники публичного выступления. В последнем случае они допускали, что позиции, высказываемые докладчиком, могли быть вызваны желанием понравиться аудитории — социальной желательностью. Влияние фактора социальной желательности проявляется во многих исследованиях, вскрывших большую информативную ценность поведения «выходящего из роли», по сравнению с поведением, удовлетворяющим требованиям определенной социальной роли.

Так, в одном из экспериментов  испытуемым предлагали описание некоего учителя, которое в одном случае не выходило за рамки обычного ролевого поведения (учитель развешивал по стенам наглядные пособия, готовился к уроку), а в другом случае несколько отклонялось от обычных ожиданий (учитель организовывал кружок современной музыки, пробовал новые формы обучения). В обеих ситуациях испытуемых просили оценить учителя по группе параметров. Оказалось, что во втором случае (поведение, не соответствующее привычному представлению о роли) оценки были более полярными, чем в первом (типичное ролевое поведение). Иначе говоря, если человек ведет себя так, как «нужно» (т.е. социально привычным и желательным способом), то это малоинформативно, и его трудно как-то оценить, поэтому ему и ставят «средние», «никакие» оценки, если же он ведет себя не так, как предполагалось, то это несет значимую информацию о нем, и оценки сдвигаются к краю, поскольку теперь о нем можно хоть что-то сказать.

В этом смысле, чем меньше социальная желательность действия, тем увереннее приписываются  причины поведения.

Когда поведение объекта  восприятия демонстрирует мало “резонов”, субъект восприятия вынужден в большей  степени апеллировать к интенциям  и диспозициям воспринимаемого, а это и порождает простор  для различных форм приписывания. Сразу следует оговориться, что  дальнейшие исследования показали, что  мера соответствия вывода и наблюдаемого относительно чьего-то поведения зависит  не только от двух названных характеристик, но и от других факторов, в частности  от различного вида атрибуции: “личной” или “безличной”. В первом случае имеется в виду преобладающее  стремление приписать причины каких-либо событий действиям определённых личностей, в то время как во втором случае причины приписываются преимущественно действиям обстоятельств.