История развития психотерапевтической и консультативной практики

Развитие  тактики  собственно  профессионального  терапевтического  вмешательства  в  состояния  психически  нездорового  человека  в  первую  очередь  связывают  с  именем  Гиппократа  (более  тысячи  лет  назад).  Выдвинутые  им  идеи  и  приемы  лежат  в  основе  большинства  используемых  в  наши  дни  психотерапевтических  техник  и  подходов:  системное  диагностическое  интервью,  сбор  анамнеза,  построение  доверительных  терапевтических  отношений  и  даже  интерпретация  снов  и  осознание  подавленных  чувств.  Практические  терапевтические  подходы,  предложенные  Гиппократом,  стали  дорабатываться  лишь  около  двухсот  лет  назад. 

Иное  отношение  к  психическим  потребностям  человека,  к  психической  жизни  в  целом,  а  тем  более  к  отклонениям  от  психической  нормы  со  стороны  медицины  и  общества  наблюдается  в  средние  века.  В  эпоху  жестоких  феодальных  и  религиозных  войн,  безраздельного  господства  религии  над  массовым  сознанием,  беззакония,  эпидемий,  неурожая,  голода  проблемы  внутренней  жизни  человека,  его  устойчивости,  целостности  стали  отходить  на  задний  план,  а  сами  же  психические  расстройства  носили  уже  довольно  распространенный  характер,  нередки  были  случаи  и  массового  психоза. 

Христианское  учение  в  этот  период  в  общепознавательном  плане  уже  перестало  быть  открытием  для  человека,  оно  фактически  оформилось  в  мощно  организованный  религиозный  институт,  выполняющий  самые  различные  социальны  функции:  поддержания  государственной  власти,  создания  государственной  идеологии,  собственного  властного  давления,  ведения  образовательно-просветительской  деятельности,  создания  и  поддержания  морали  и  нравственности  и  т.д.  И  в  этот  период  с  теми,  кто  испытывал  сомнения  в  правильности  религиозной  картины  мира,  кто  страдал  психическими  расстройствами  и  заболеваниями,  чаще  всего  поступали  уже  радикально  и  просто  –  их  обвиняли  в  бесоодержимости,  что  могло  стать  основанием  для  сжигания  на  кострах  либо  изгнанию  из  сообщества.  Более  радикального  лекарства  от  бесоодержимости  не  было  придумано.  Таким  образом,  в  этот  психические  болезни  и  расстройства  получили  довольно  четкий  религиозно-теологический  аналог  своего  описания.  И  благодаря  такому  всеобщему  распространению  религиозных  доктрин,  контроля  со  стороны  церкви  за  их  идейной  «чистотой»  никогда,  как  в  средние  века,  познавательно-психическое  существование  большинства  людей  не  было  столь  бесконфликтным,  благостно  ясным,  простым  и  беспроблемным.  Соответственно,  потребность  в  консультативной  деятельности  просто  исчезла,  ибо  просветляющее  слово  божественного  учения  фактически  уже  стало  догмой,  объясняющей  все  и  вся  в  этом  и  том  мире,  и  предполагалось,  что  одно  лишь  следование  божественной  вере  могло  спасти  человека  от  всех  познавательных  мучений,  интеллектуальных  соблазнов  и  жизненных  сомнений.  На  каждый  факт  своей  жизни  человек  мог  получить  четкое,  безукоризненно  ясное,  системное  объяснение  со  стороны  церковного  учения.  Но  внутри  самой  религиозно-теологической  среды  наряду  с  обрядовой  рутиной  непрерывно  шел  живой  нравственно-философский  поиск  ответа  на  вопросы:  что  есть  человеческая  душа?  Способна  ли  она  сама  осуществлять  писк  божественного?  Как  душа  приходит  к  пониманию  Бога,  почему  она  нуждается  в  божественной  истине?  Ответ  на  эти  вопросы  затрагивал  понимание  глубинных  основ  человеческой  психики,  он  имел  огромное  влияние  на  развитие  понимания  религиозного  подхода  к  психологической  поддержке  человека. 

И  дальнейшее  развитие  религиозных  учений  в  ключе  этого  нравственно-философского  поиска  могло  идти  уже  не  только  путем  прямого  развития  признанных  теософских  основ  самого  учения,  а  психологическим  путем:  индивидуального  исследования  объективного  характера  религиозных  переживаний,  исследования  психологических  возможностей  оптимальной  поддержки  и  наставления  человека  «словом  божьим».  И  в  истории  каждого  народа  есть  и  отдельные  фигуры  (старцы,  святые,  монахи)  и  целые  религиозные  течения  внесшие  свой  значительный  исследовательский  и  практический  вклад  в  этом  направлении.  Они  открывали  возможности  духовной,  психологической  помощи  человеку  «словом  божьим»,  возможности  религиозной  деятельностью  облегчить  существование  других,  поднять  их  дух  человеческий,  оскудевший  в  каждодневной  борьбе  за  свою  жизнь.  Значение  такого  опыта  для  понимания  культурно-антропологической  сути  консультативной  практики  имеет  огромное  и  непреходящее  значение. 

В  житейской  конкретике  и  эпохальном  звучании  феномен  духовно-психологической  поддержки  просматривается  в  деяниях  и  житии  Сергия  Радонежского,  названного  впоследствии  «отцом  русской  нации».  А  история  о  духовном  наставлении  отцом  Сергием  Дмитрия  Донского  накануне  Куликовской  битвы  является  как  конкретно-историческим  фактом,  так  и  носит  архетипический  характер.  Дошедшие  до  нас  деяния,  духовно-психологическая  практика  каждого  из  этих  поборников  дела  православия  основаны  на  общей  религиозной  парадигме,  а  так  же  на  тех  особенностях,  что  связаны  с  этническим  образом  жизни  и  миросозерцания  народа,  духовной  «доминанты»  по  определению Л.Н.  Гумилева. 

Интереснейшим  материал  для  понимания  того,  каким  богатым  и  разнообразным  историческим  опытом  располагает  практика  консультирования,  представляет  отношения  православных  русских  «старцев»  со  своими  учениками  и  монастырскими  прихожанами.  В  этом  живом  явлении  и  факте  его  исторического  образования  заключено  много  драгоценных  мыслей  и  интересного  духовно-психологического  опыта,  которые,  несомненно,  могут  принести  пользу  и  богатить  мышление  и  даже  непосредственную  практику  тех  профессионалов,  которые  собираются  строить  со  своими  клиентами  отношения  оказания  психологической  помощи.  Много  интересных  художественно-психологических  наблюдений,  глубоких  раздумий  об  этом  духовно-психологическом  явлении  можно  найти  в  романе  Ф.М.  Достоевского  «Братья  Карамазовы»,  где  отношения  старца  Зосимы  и  главного  героя  романа  (Алеши  Карамазова)  фактически  составляют  идейную  суть  этого  художественного  произведения. 

На  православном  Востоке  и  на  Синае  старчество  существовал  уже  более  тысячи  лет.  «Утверждают,  что  существовало  старчество  и  у  нас  Руси  во  времена  древнейшие  или  непременно  должно  было  существовать,  но  вследствие  бедствий  России,  татарщины,  смут,  перерыва  прежних  сношений  с  Востоком  после  покорения  Константинополя  установление  это  забылось  у  нас  и  старцы  пресеклись»  (Ф.М.  Достоевский).  Возрождено  оно  было  опять  с  конца  ХVIII  –  начала  ХIХ  столетия  одним  из  великих  православных  подвижников  Паисием  Величковским  и  учениками  его.  Это  возрождение  было  внутренним  ответом  русского  православия  на  его  фактический  запрет,  установленный  Александром  I  в  начале  своего  царствования,  который,  будучи  воспитан  в  либеральном  духе,  считал  все  религии  равноправными.  Для  России,  в  которой  православная  религия  была  основной  и  исповедывалась  более  4/5  населения,  такого  рода  религиозный  либерализм  носил  характер  рискованного  исторического  эксперимента  «сверху»,  а  для  православия,  бывшего  идеологической  основой  русской  государственности,  этот  запрет  стал  испытанием  его  духовной  устойчивости  и  внутренней  силы. 

Паисий  Величковский  побывал  во  многих  русских  монастырях,  изучая  и  проникаясь  монашеской  жизнью.  Монастыри,  отшельнические  обители  возникли  как  стремление  человека  уйти  от  «суеты  мира»  в  попытке  своего  духовно-нравственного  самоусовершенствования,  дабы  приблизиться  к  образу  и  подобию  божию.  Эта  идея  во  многом  была  тогда  уже  утрачена,  оставаясь  уделом  только  отдельных  сподвижников,  т.к.  монастыри  по  сути  стали  в  своеобразным  и  значимым  элементом  официальной  государственной  власти.  Утратив  же  официальную  поддержку  государственной  власти  система  монастырского  духовного  воспитания  оказалась  в  тупике.  Необходимо  было  найти  нравственно-духовную  альтернативу  официальной  поддержке  православия,  но  русское  православие,  долгое  время  бывшее  столпом  государственной  власти,  уже  не  могло  самостоятельно  и  полно  развить  в  себе  эти  внутренние  источники. 

И  Паисий  Величковский  нашел  их  не  на  родной  земле,  а  в  древних  греческих  рукописях  одного  из  греческих  монастырей  на  Афонской  горе,  на  которые  он  наткнулся,  живя  в  строгом  сподвижничестве  в  русском  монастыре  на  той  же  на  Афонской  горе.  В  этих  книгах  непосредственно  самими  монахами-сподвижниками  излагался  опыт  их  духовного  самоусовершенствования,  и  драгоценные  переводы  рукописей  стали  перевозиться  в  Россию.  Обращение  русских  монахов  к  величайшему  опыту  духовно-нравственного  самоусовершенствования,  само  живое  слово  Паисия,  дух  афонской  обители  -  все  это  могло  восстановить  прерванную  некогда  на  Руси  традицию  духовного  старчества. 

Отношения  в  монашеской  среде,  ставшие  образовываться  после  старческого  установления,  неоднозначно  были  приняты  церковной  властью  и  самой  монашеской  братией,  а  в  некоторых  местах  подвергались  притеснениям  и  даже  гонениям  как  неслыханное  по  России  новшество.  Но  живые  ростки  полнокровной  нравственно-духовной  жизни  уже  стали  давать  живые  всходы.  Постепенно  у  учеников  старца  Паисия  появились  свои  ученики,  а  у  тех  –  свои. 

В  строгом  соответствии  с  духом  трудов,  переведенных  Паисием,  жили  отшельниками  в  рославлевских  лесах  братья  Путиловы.  Их-то  и  пригласил  епископ  Калужский  и  Боровский  Филарет  в  древний  монастырь  под  названием  Оптина  Пустынь,  который  к  20-м  гг.  ХIХ  столетия  уже  пришел  в  упадок.  С  возрождением  этого  монастыря  и  связано  возрождение  и  признание  старчества  на  Руси.  В  самые  трудные  моменты  своей  жизни  и  творчества  в  Оптиной  Пустыне  бывали  Гоголь,  Толстой,  Достоевский. 

Старец  исполнял  свою  миссию  духовного  наставничества  и  поддержки  в  двух  направлениях:  во-первых,  он  имел  «учеников»,  добровольно,  но  раз  и  навсегда  избравших  его  в  свои  духовные  наставники;  в  первую  очередь  это  были  монахи,  а  затем  –  уже  светские  люди,  нуждающиеся  в  духовном  руководстве.  Во-вторых,  за  советом,  утешением,  беседой  помогал  всякому  страждущему,  который  к  нему  обращался. 

В  психологическом  плане  помощь  старцев  монашеской  братии,  взявшейся  как  и  они  за  трудное  дело  отрешенного  служения,  состояла  не  столько  в  традиционном  руководстве  более  мудрого  человека  над  развивающимся,  сколько  в  глубокой  сознательной  идентификация  духовного  ищущего  ученика  с  человеком  религиозно  зрелым,  духовно  мудрым,  уже  преодолевшим  искусы  и  испытания  мирской  жизни,  с  человеком  уже  обретшим  собственную  духовную  идентификацию,  обретшим  аутентичное  поведение  в  невероятных  для  обычного  человека  духовных  муках  и  испытаниях. 

«Старец  –  это  берущий  вашу  душу,  вашу  волю  в  свою  душу  и  в  свою  волю.  Избрав  старца,  вы  от  своей  воли  отрешаетесь  и  отдаете  ее  ему  в  полное  послушание,  с  полным  самоотрешением.  –  замечает  Ф.М.  Достоевский  в  романе  «Братья  Карамазовы»,  –  Этот  искус,  эту  страшную  школу  жизни  обрекающий  себя  принимает  добровольно  в  надежде  после  долгого  искуса  победить  себя,  овладеть  собою  до  того,  чтобы  мог,  наконец,  достичь,  чрез  послушание  всей  жизни,  уже  совершенной  свободы,  т.е.  свободы  от  самого  себя,  избегнуть  участи  тех,  которые  всю  жизнь  прожили,  а  себя  в  себе  не  нашли». 

Помощь  светским  ученикам  состояла  в  даче  им  наставлений  и  руководства,  основанного  на  следовании  воле  божьей,  в  трудные  для  тех  моменты  своей  жизни.  И  в  этой  сфере  отношений  старец,  если  можно  так  выразиться,  мог  ошибаться,  идти  по  простому  «директивному»  пути,  как,  например,  Ржевский  священник  Матвей  Константиновский  в  отношениях  с  Гоголем,  когда  он  посоветовал  последнему  сжечь  некоторые  главы  второго  тома  «Мертвых  душ»,  содержащие  в  себе  духовные  сомнения  их  великого  автора. 

В  отношениях  со  страждущими  прихожанами,  т.е.  почти  повседневной  практике,  старцев  отличала  удивительная  проницательность  и  прозорливость,  «сердечное»  знание  внутренних  основ  человеческой  жизни.  На  этих  качествах,  развитых  и  поддерживаемых  своей  духовной  миссией  и  зиждется  то,  что  можно  назвать  «психотехническая  способность»  старца  помогать  людям,  поддерживать  их.  «Он  (т.е.  старец  Зосима),  допуская  к  себе  столь  многие  годы  всех  приходивших  к  нему  исповедывать  сердце  свое  и  жаждавших  от  него  совета  и  врачебного  слова,  -  до  того  много  принял  в  душу  свою  откровений,  сокрушений,  сознаний,  что  под  конец  приобрел  прозорливость  уже  столь  тонкую,  что  с  первого  взгляда  на  лицо  незнакомого,  приходившего  к  нему,  мог  угадывать:  с  чем  тот  пришел,  чего  тому  нужно,  и  даже  какого  рода  мучение  терзает  того  совесть».  Эта  прозорливость  старца,  знание  тайны  людей,  смущала,  почти  пугала,  изумляла  людей,  а  в  соединении  с  его  чудесной  силой  она  приносила  измученному  человеку  и  действительное  исцеление. 

Эта  сила  старца  заключается  в  его  святости,  безгреховности  и  в  вере  в  возможность  обновления  мирской  жизни.  Но  это  особенность  его  является  все  же  не  типической,  а  индивидуальной,  достижением  его  ума  и  сердца,  «сердечного  ума».  Алеша  Карамазов  так  поясняет  влияние  на  него  Зосимы,  видя  в  нем  грезы  своего  сердца:  «…  он  свят,  в  его  сердце  тайна  обновления  для  всех,  та  мощь,  которая,  наконец,  установит  правду  на  земле,  и  будут  все  святы  и  будут  любить  друг  друга,  и  не  будет  ни  богатых  ни  бедных,  ни  возвышающихся  ни  униженных,  а  будут  все  как  дети  божии,  и  наступит  настоящее  царство  Христово». 

Именно  в  нравственно-философской  и  нравственно-духовной  практиках  психологическое  консультирование  в  течение  многих  веков  (до  конца  ХIХ  в.)  развивалось  как  составной  элемент  целостной  деятельности,  как  тот  элемент,  который  в  дальнейшем  сам  станет  целостной  деятельностью.  Исчезновение  этого  религиозно-философско-этического  «генетического  следа»  из  практики  психологического  консультирования  неизбежно  приведет  его  самого  к  содержательно-концептуальному  вымиранию,  превращению  в  сферу  определенного  рода  услуг.  Конечно  же,  и  сама  по  себе  консультативная  практика  нравственно-философского  и  нравственно-духовного  наставления,  поддержки  на  сегодня  не  исчезла  и  содержательно  не  исчерпала  себя  и,  надеемся,  не  исчезнет  никогда  из  социальной  жизни  человека.