Биография Фрейда

В душу пациента врач не привносит  ничего. Его роль заключается лишь в том, чтобы собственным опытом и умением незаметно влиять на направление работы. В отличии  от обычного медика, у врача-психоаналитика нет под рукой лекарств или специальных орудий; в отличие от врачевания в храме, излечение идет не по заранее предписанным готовым правилам, а накапливается постепенно, капля за каплей, по мере изучения душевных порывов больного. И пациент, со своей стороны, не предъявляет ничего, кроме своего внутреннего конфликта. Но, конечно же, подает его не в готовом виде, не открытым, а замаскировано и искаженно, во всем многообразии подавлений и замещений, так что сначала суть заболевания неизвестна ни самому пациенту, ни его врачу. Ведь то, что представляет из себя больной истерией или неврозами, и то, в чем он сразу признается врачу, - это лишь симптомы заболевания. В области же психики симптомы никогда ясно не указывают на болезнь, скорее, наоборот, тщательно ее маскируют. Очень своеобразная и совершенно новая мысль Фрейда как раз и заключается в том, что содержания у симптомов нет, они имеют лишь каждый свою причину. У невротика есть заболевание, но тот или не знает, чем оно вызвано, или не желает этого знать, или не может постичь самостоятельно причину его возникновения. Свой внутренний конфликт он на протяжении многих лет выплескивает в столь многообразных симптоматических действиях, что в результате сам запутывается и не понимает, что с ним происходит. Как раз в такой момент и принимается за работу психоаналитик. Невротик должен разгадать загадку, ключом к которой является он сам, а психоаналитик помогает ему разгадывать. Работа осуществляется только в связке, и в симптомах, как в зеркале, они вместе отыскивают истинные причины заболевания; вместе шаг за шагом идут по дороге психической жизни больного в обратном направлении - туда, вглубь, пока в какой-то момент вдруг не прояснится и не станет абсолютно понятным внутренний конфликт пациента.

Поначалу этот технический прием психоанализа больше похож на допрос, чем на врачебное мероприятие. По мысли Фрейда, в жизни каждого невротика есть момент, когда он испытал покушение на целостность своей личности, и первым делом психоаналитик должен ознакомиться со всеми подробностями этого происшествия; именно поэтому идет работа над тем, чтобы с максимальной точностью восстановить в памяти пациента время, место и мельчайшие подробности происшествия, которое уже давно замещено чем-то иным. Но уже на первом шагу психоанализа данный метод наталкивается на затруднение, с которым никогда не приходится иметь дело следователям и судьям. Ведь психоанализ считает, что в личности пациента есть сразу две стороны: он и пострадавший от преступления, и тот, кто его совершил. Собственными симптомами он проявляет себя как обвинитель и как свидетель обвинения, но, с другой стороны, он и первейший враг обвинения, укрывающий подробности и факты. Наверное, в глубине души он догадывается о причинах, но на самом деле не знает о них ничего; он называет причины, но это не причины; того, что знает, он знать не желает, но одновременно с этим каким-то странным образом знает то, чего будто бы не знает. Самое удивительное, что начало процессу исцеления кладет не врач. За многие годы до вмешательства психоаналитика процесс уже идет в душе будущего пациента без перерывов и без надежды на завершение. Психоанализ - это и есть последняя инстанция, призванная вмешаться и поставить точку, завершить, наконец, этот процесс; пациент бессознательно стремится к этому и толкает к завершению врача.

Психоневротик - человек, заблудившийся  в лабиринте своей души, запутавшийся в ее конфликтах, и психоанализ  не пытается сразу же вывести его  из этого лабиринта при помощи каких-то поспешных формулировок. Задача психоанализа прямо противоположная - с самого начала он пытается вернуть пациента назад, пройти теми же коридорами до той точки, где и случилось роковое отклонение от прямого пути. Иногда у ткача рвется нить, и, для того чтобы исправить брак, ткач вынужден снова и снова устанавливать станок на то самое место, где нить порвалась, и вновь начинать работу именно оттуда. В такой же мере и врач-психоаналитик, чтобы восстановить непрерывность жизненной ткани, должен вернуться на то место, где произошел надрыв или перелом, и в этом возвращении не может быть ни ясновидения, ни случайности, ни каких-либо поспешных проявлений интуиции. В родственной области науки еще Шопенгауэр предполагал, что лечение душевных расстройств стало возможным, если бы врачи получили возможность останавливаться на том месте психики, в котором именно и произошло решающее потрясение; причину увядания цветка мы узнаем, добравшись до его корней, то есть, в нашем случае, добравшись до бессознательного. А ведь это путь непростой - запутанный, обходной, и на этом пути могут повстречаться многие опасности; как хирург, приближаясь к тонким нервным тканям, становится все более осторожным и внимательным, так и психоаналитик, открывая один за другим тончайшие пласты сознания, переходит от одного переживания пациента к другому. Не дни и недели, а месяцы и даже годы продолжается процесс психоанализа в каждом конкретном случае, что предъявляет к врачу требования, неизвестные ранее медицине, - длительной сосредоточенности и стабильного самообладания, тех волевых качеств, которые могла бы разве что дать волевая закалка иезуитов. Во время сеансов психоанализа работа ведется без записей применения каких-либо иных вспомогательных средств, а лишь с помощью напряженного и длительного внимания. Пациент ложится на кушетку так, чтобы не видеть сидящего позади него врача (тем самым ставиться преграда проявления стыдливости или вмешательству сознания), а сам рассказывает. Большинство людей ошибается, полагая, что рассказ пациента должен быть связным, логичным, напоминать исповедь; вообще, если подсмотреть за сеансами со стороны, зрелище может показаться очень комичным, ведь на протяжении многих месяцев происходит одно и то же: один говорит, другой слушает. При этом психоаналитик категорически требует, чтобы пациент ни в коем случае не обдумывал своих высказываний, не изображал из себя ни свидетеля, ни судью, ни обвиняемого, чтобы во время сеанса никакие желания не мешали ему работать, а весь смысл анализа состоит в том, чтобы пациент прямо, без искажений и корректировок, высказывал то, что придет ему в голову, ведь приходит это не откуда-то свыше, а, наоборот, из самой глубины, из бессознательного. Пациент не должен отбирать информацию, которая, на его взгляд, могла бы относиться к делу, ведь в действительности его заболевание как раз и означает, что человек не знает, в чем заключается это самое дело, в чем заключается его болезнь. Если бы эти сведения были доступны пациенту, он перестал бы быть пациентом, стал бы здоровым человеком, который не испытывает симптомов нервического заболевания и не нуждается в помощи врача. Именно поэтому психоаналитики оставляют вне внимания продуманные, заранее подготовленные сообщения пациента и не интересуются сведениями, записанными на бумаге: им важно, чтобы пациент в свободной форме, от души, излагал как можно больше собственных переживаний. По мнению психоаналитиков, больной должен наговориться всласть, излить себя, рассказывать все на свете длинными монологами, пусть путанными и логичными - все, что придет ему в голову, пусть даже самое мелкое и незначительное, потому что для врача наиболее важными оказываются именно эти нечаянные, спонтанные, не связанные друг с другом высказывания. К сути дела врач приближается как раз с помощью таких вот подробностей, которые, на первый взгляд, к делу не имеют ни малейшего отношения. Поэтому у пациента есть только одна обязанность, но непременная, - рассказывать побольше. Врача интересуют правда и неправда, важное и неважное, наигранное и искреннее, ведь главное - добыть из преподносимого материала побольше переживаний, познать биографическую субстанцию, которая определяет душевное состояние пациента.

И вот тогда начинается работа психоаналитика. Перед ним - груда предоставленного пациентом изношенного жизненного материала. И из этих многих тысяч  обрывков воспоминаний, высказываний и сновидений ему предстоит, просеивая через мелкое сито психологии, отделить зерна от плевел - отбросить весь шлак и в результате кропотливой работы добыть чистый металл психологических выводов. То есть отобрать из первичной субстанции необходимый психологический материал. Врач-психоаналитик не имеет права признать за такой материал сырую материю, которую он получает в процессе рассказа пациента. Он обязан помнить, что, говоря словами Фрейда, «высказывания больного есть лишь извращенная картина того конфликта, который нужно отыскать, это намеки, которые нужно разгадать, чтобы понять, что за ними прячется». Для изучения болезни в расчет надо брать не то, что пациент пережил, - эти горести уже ушли из его души. Важно выловить то, что еще не изжито, что похоже на непереваренный кусок пищи в желудке. Этот кусок стремится выбраться, протолкнуться наружу, но всякий раз его останавливает некое противодействие, - так же, как и искомый психологом материал. С постоянным вниманием должен врач разыскивать источники этого противодействия, в каждом отдельном проявлении психики пациента, с тем чтобы, накапливая подозрения, постепенно перейти к твердой уверенности. Спокойное, неторопливое наблюдение, которое врач осуществляет как будто со стороны, поведением пациента одновременно и облегчается, и затрудняется. Особенно это характерно для начала лечения, когда чувства пациента концентрируются особым образом, - Фрейд называет этот процесс «перенесением». Ведь прежде чем прийти к врачу, больной долго пестует в себе остатки не пережитых чувств, не в силах избавиться от них. Используя десятки симптомов, он пытается проигрывать эти чувства и так и этак, свой внутренний конфликт пытается проиграть с самим собой; обнаружив, что перед ним не просто врач, а внимательный и чуткий слушатель, невротик воспринимает его как соучастника игры и с радостью бросает мяч психоаналитику; не поддающиеся воплощению аффекты обрушиваются на лечащего врача. Это может быть чувство любви или ненависть - главное, что больной вступает в некие «отношения» со своим врачом, пытается всеми силами наладить с ним взаимодействие чувств. До сих пор конфликт существовал где-то в глубине без всякой надежды вырваться, теперь же он впервые пытается проявить себя так четко, как проявляется фотоизображение на пластинке. И вот именно с этого момента, с «перенесения», включается интуиция психоаналитика; если же больной на «перенесение» не способен, его надо признать не поддающимся психоаналитической работе. Ведь чтобы увидеть конфликт, познать его, врач должен увидеть его проявления в жизненной, эмоциональной сфере, врач и пациент должны вместе его пережить.

Психоаналитическая работа требует  участия обоих: пациент должен воспроизвести  конфликт, а врач - растолковать его  смысл. Поторопившись с выводами, можно предположить, что врач в этой работе может рассчитывать на помощь больного, но этого никогда не происходит. В области психики всегда есть место двойственности чувств, внутреннему разладу. С одной стороны, невротик идет к доктору, чтобы избавиться от своей болезни, хотя о ней он ничего не знает, кроме симптомов; с другой - автоматически он не желает расставаться со своей болезнью, ведь она для него не есть нечто постороннее, это его творение, деятельная часть его собственного «я». Бессознательно он цепко держится за свою болезнь и с гораздо большей легкостью готов согласиться на то, чтобы остались ее тяжелые симптомы, чем на то, чтобы врач объяснил ему истинный смысл его внутреннего конфликта. Пациент и чувствует, и мыслит сразу с двух позиций: с одной стороны, проявляется его сознательное, с другой - бессознательное, поэтому он одновременно и охотник, и дичь, по следу которой идет охотник; только одна половина его пытается помочь врачу, другая - яростно сопротивляется; одной рукой пациент подписывает добровольные признания, другой - запутывает все дело и всячески пытается скрыть истину. Итак, даже глубоко осознавший свою болезнь невротик помочь врачу не в состоянии; он не может выложить «правду», ведь из состояния равновесия его вывело и подтолкнуло к созданию болезни как раз незнание или нежелание знать эту самую «правду». Казалось бы, иногда больной искренне готов к откровениям, но и в такие моменты он лжет или сильно заблуждается относительно своих намерений. За каждой правдой прячется другая, еще более сокровенная, и даже если пациент в чем-то признается, то только с целью маскировки более глубокой, более сокровенной правды. Между намерением быть откровенным и чувствами стыда и скрытности идет очень сложная таинственная игра; иногда пациент выдает себя в своих рассказах, иногда же он за ними прячется; казалось бы, вот наступил порыв полной откровенности - и вдруг воля к изложению правды куда-то пропадает. В каждом из нас что-то вдруг напрягается и блокирует информацию, как только мы чувствуем, что кто-то посторонний пытается добраться до нашего самого сокровенного; в реальности психоанализ - тяжелейшая борьба!

А гений Фрейда как раз в том  и заключается, что он умеет обратить в своего ярого союзника самого заклятого  врага! Сопротивление выдает пациента, помогая вырвать признание. В беседе человек выдает себя двояким образом: с одной стороны, он признается, умалчивая о чем-то, с другой - о чем-то рассказывая. У Фрейда замечательное чутье на розыск тайного, и он чувствует приближение разгадки страшной тайны в том месте, где сила противодействия пытается, но не может проявить себя; противодействие вдруг становится союзником, указывая направление движения к истинной цели. Если больной начинает вдруг говорить слишком тихо или слишком громко, если он вдруг замедляет речь или резко ее ускоряет, это значит, что само бессознательное пытается пробиться и высказаться его устами. Малейшие попытки противодействия - колебания голоса, паузы, которые наступают всякий раз при приближении критического места, - прямо указывают на фактор сопротивления и объект сопротивления, а иначе говоря - на конфликт, замаскированный и запрятанный в глубинах бессознательного.

Процесс психоанализа - это бесконечная  цепь мелких догадок, сбора осколков переживания, из которых, как из мозаики, составляется затем картина внутренней жизни пациента. В салонах и гостиных в ходу совершенно ошибочное и бесконечно наивное мнение о том, что пациент погружает в мозг психоаналитика, как в некий автомат, свои сны и признания, затем при помощи двух-трех вопросов механизм приводится в действие, и - раз! - из автомата выпадает готовый диагноз. В реальности же процесс психоанализа не есть что-то механическое, это весьма сложное и даже высокохудожественное творчество, более всего, наверное, оно похоже на работу реставратора, который восстанавливает древнюю картину, замалеванную поверху чьей-то грубой и неумелой рукой; необходимо потрясающее терпение, чтобы постепенно, слой за слоем, обновлять эту картину и вдыхать в нее новую жизнь, трепетно склонившись над драгоценным полотном, пока после снятия последнего слоя мазни не предстанет перед мастером-реставратором первоначальное изображение во всей его красоте. Занимаясь, казалось бы, исключительно мелкими подробностями, психоаналитик в своей работе преследует неизменно одну цель - создание целостного образа личности пациента во всей ее многогранности; именно поэтому в настоящем психоанализе никогда не выхватывается некий один комплекс; с фундамента, с самого основания психоаналитик восстанавливает всю душевную жизнь пациента. Психоанализ требует от врача в первую очередь терпения, но терпения вместе с не бросающейся в глаза наблюдательностью. Врач, не давая пациенту возможности что-то заподозрить, должен уметь распределять свое непредвзятое внимание между тем, что рассказывает больной и о чем молчит; кроме того, он не должен упускать ни малейшего изменения в оттенках повествования. Данные, полученные в ходе каждого нового сеанса, должны сопоставляться с данными предыдущих бесед, ибо необходимо четко улавливать, какие эпизоды пациент повторяет подозрительно часто из-за внутреннего сопротивления, в какие моменты больной противоречит себе, и при этом врач ни в коем случае не должен внешне проявить свое любопытство. Ведь если только пациент заметит, что какой-то эпизод привлек особенное внимание врача, его рассказ тут же потеряет непосредственность, а именно непосредственность ведет к мгновенным озарениям, которые позволяют психоаналитику увидеть контуры тайного пейзажа бессознательного. Кроме того, врач не должен навязывать больному и своего видения проблемы, ведь смысл психоанализа как раз и состоит в том, чтобы понимание пришло к больному самостоятельно, изнутри, ведь только в этом случае не пережитые еще чувства будут пережиты и изжиты. В идеале излечение наступает тогда, когда пациент разочаровывается в симптомах, а энергию чувств и желаний направит не на ложные образы, а в реальную жизнь. Именно в таком случае конфликт отпустит больного, а анализ можно будет считать завершенным.