Строительство демократии в России – дело нескольких поколений

Следствием этой неорганизованности и является, если воспользоваться  словами А.И. Солженицына, массовая среди россиян «беспомощность и покорность судьбе, превосходящая все разумные границы».

6. Низкий уровень правового и политического сознания

В России, говоря словами  В.А. Гиляровского, традиционно были и все еще остаются «две напасти: внизу – власть тьмы, а наверху – тьма власти». И подавляющее большинство людей не имеет элементарных современных политико-экономических и политико-правовых знаний.

Абсолютно не отвечает требованиям  реальной демократии и низкий уровень правовой культуры россиян, в которой выступают, с одной стороны, правовой фетишизм, т.е. восприятие законов как панацеи от всех бед, с другой – правовой нигилизм, т.е. игнорирование законов, которые для того только и существуют, чтобы их обходить.

Страна живет как  бы в двух параллельных мирах: в мире фантомной (призрачной) легитимности, где вроде существуют, но не действуют ни закон, ни суд, ни прокуратура (действуют, порой по отношению к «массе», но не к «сильным мира сего» – для них «закон что дышло: куда повернули, туда и вышло»), и в мире кулачного права, права сильного. Это вполне объяснимо, если учесть, что в России созданное законодательным путем право всегда представляло и поныне представляет собой не выражение сознания и традиций народа, как в других странах Европы, а произвольное творение самодержного властителя (царя, генсека, президента).

По этой причине право  в России воспринимается не как правовое убеждение («закон есть закон»), а как принудительное право, как навязанная сверху и чуждая народу государственная воля, за которой скрывается эгоистичная воля правящей элиты, всепоглощающей государственной бюрократии.

7. Конфронтационность и «социальный дальтонизм»

Не соответствует демократическому укладу и образу жизни и такая черта российской политической культуры и ментальности, как конфронтационный тип общественного взаимодействия, нетерпимость к инакомыслию и «инакодействию», отсутствие установки на компромисс и поиск консенсуса. Подавляющее большинство людей вне зависимости от их социального статуса не различают полутонов и видят мир исключительно двухцветным – через дихотомию «свой - чужой», живя по принципу «кто не с нами, тот против нас».

Неслучайно, вся история  советской власти – это история  ее перманентной (непрерывной) борьбы: борьбы с врагом внутренним и внешним, и с блоками, фракциями, уклонами в собственных рядах, и с родимыми пятнами капитализма, и с «диссидентами», «отказниками», «подписантами» и т.д. Даже труд и тот принимал форму неустанной борьбы – битвы за металл, за хлеб, за план и пр.

И сегодня (в рамках этой унаследованной от прежних времен конфронтационной ментальности) общественная жизнь в России по-прежнему далека от толерантного отношения людей и организаций друг к другу. Она пронизана всякого рода противостояниями и «разборками» как в политике, так и во всех других сферах (экономической, социальной, национальной, религиозной и т.д.).

При этом любая уступка воспринимается не как акт доброй воли, имеющий своей целью продвижение к взаимоприемлемому решению, а преимущественно как проявление слабости со всеми вытекающими отсюда действиями, направленными на «дожимание» противника. И нет ничего удивительного в том, что тот же рынок в России предстает пока не как место обживания и мирного сосуществования разнородных (конкурирующих друг с другом) экономических сил, а как поле боя, число убитых на котором в прямом смысле этого слова исчисляется уже десятками тысяч человек.

Преимущественно через  призму этого двухцветного восприятия мира смотрят в России и на политику, сводя ее суть и основное содержание исключительно к борьбе за власть. Но политика – это организация человеческих отношений таким образом, чтобы вовлеченные в нее люди могли успешно решать свои личные и общие проблемы. Борьба же относится к издержкам подобной конструктивной деятельности, и чем больше борьбы в политике, тем она неэффективнее, тем дальше от действительного решения проблем.

С этим же обстоятельством связано непонимание того, что помимо различных слоевых, групповых и корпоративных интересов в обществе есть нечто, возвышающееся над ними. Это нечто порождается общей для всех россиян средой обитания и охватывается понятием общенационального, общегосударственного, общенародного интереса, который включает обеспечение таких непреходящих общих ценностей, как национальная безопасность и независимость (реальный суверенитет), экономическое благосостояние и развитие, свобода и конституционный порядок. Если демократия открывает широкий простор свободной игре сил, то необходимо, чтобы эти силы подчинили себя некоторому высшему началу. Свобода, отрицающая начала связи и солидарности всех членов общества, рано или поздно приводит к самоуничтожению и разрушению основ государственной жизни.

Сказанное особенно актуально  для нашей страны. Если в ближайшее время не будет достигнуто общественного согласия по базовым ценностям постсоциалистического развития и три основных субъекта общественной жизнедеятельности – государство, бизнес и народ – не перестанут враждовать друг с другом, то России как великой и процветающей державе грозит исчезновение с политической карты мира.

8. Строительство демократии в России – дело нескольких поколений

Можно было бы и дальше продолжать этот анализ далеких от демократии черт российской политической культуры и ментальности, но и изложенного достаточно, чтобы заключить: построить цивилизованный рынок и демократию в России гораздо сложнее, чем установить диктатуру. Диктатура, которую в свое время установили большевики, только произошла из западного – марксизма. В остальном же, как доказал Н.А. Бердяев, она обладала ментальной идентичностью и опиралась на многовековые устои и формы организации общественного бытия. В этой связи следует особо подчеркнуть его слова о том, что для своей победы большевизм умело «воспользовался русскими традициями деспотического управления сверху, и вместо непривычной демократии, для которой не было навыков, провозгласил диктатуру, более схожую со старым царизмом. Он воспользовался свойствами русской души, во всем противоположной секуляризированному буржуазному обществу, ее религиозностью, ее догматизмом и максимализмом, ее исканием социальной правды и царства Божьего на земле, ее способностью к жертвам и терпеливому несению страданий ...Он соответствовал отсутствию в русском народе римских понятий о собственности и буржуазных добродетелях, соответствовал русскому коллективизму, имевшему религиозные корни».

Рынок же с его приматом индивидуалистических ценностей, неотчуждаемых прав и свобод личности, с его сакрализацией частной собственности и богатства, воинствующим прагматизмом и коммерциализацией (монетаризацией) всей системы общественных отношений, вплоть до частной и семейной жизни, в целом не свойствен для «русского духа» и русского бытия. Это плоть от плоти порождение другой, если и не прямо противоположной, то, по меньшей мере, во многом отличной от восточной и «евразийской», евро-американской цивилизации. Именно поэтому «пересадка» его на российскую почву с неизбежностью ставит вопрос о коренной ломке традиционного менталитета и необходимости выработки миллионами россиян новых ценностных ориентаций, новой психологической и мировоззренческой оснастки. А это дело не одного и даже не «500 дней».

В то же время, говоря о неизбежности и, более того, благотворном влиянии рыночных и демократических преобразований, следует особо подчеркнуть, что данный процесс никоим образом не означает, что россияне должны стать похожими на американцев или французов, то есть лишиться своей самобытности.

Известно, что, например, японцы или южные корейцы, которые органически вписались в современную рыночную экономику и демократию, при этом не потеряли своей оригинальности и прекрасно сохранили свою национальную культуру. Точно такие же процессы (при всем своем своеобразии) происходят и в современном Китае, где на вооружение взят лозунг: «Технологии западные – ментальность наша».

Между тем именно такими «не помнящими родства Иванами» представляют себе в качестве логического итога рыночных реформ граждан России некоторые исследователи. Так, социолог Б. Грушин пишет по этому поводу на страницах «НГ»: «Главное конкретное содержание этого «тектонического» сдвига (перехода России от одного типа цивилизации к другому – О.М.) заключается в замене традиционно российских форм жизни, на протяжении многих столетий (а не только 70 послеоктябрьских лет) базировавшихся на феодальном холопстве и рабстве, некими качественно новыми формами, фундамент которых – свободная личность и которые в современном мире связываются с понятием евро-американской цивилизации. Это означает, что, имея ввиду данные процессы, мы должны говорить о разрыве России не только с идеологией и практикой коммунизма (тоталитаризма), но и с русизмом вообще, русизмом как таковым, т.е. не только о смене политических и экономических одежек, но и о коренных изменениях в самой натуре народа, в привычных практиках его жизнедеятельности, менталитете и психологии».

Такая «космополитическая», внешне созвучная нынешним процессам глобализации, постановка вопроса не может не вызвать активного протеста. Коренные изменения действительно необходимы и неизбежны. Но меньше всего эти изменения должны означать, что русские (россияне) должны при этом отказаться от «русизма», т.е. отречься от своего прошлого и «вымести старый мир так основательно, чтобы не осталось ни корня, ни пылинки», чтобы исчезла национальная самость, национальная аутентичность.

Если вкладывать в  это понятие русизма все то, что персонифицирует русских (россиян) среди других народов и выражает их самобытную природу, многовековые традиции и опыт организации общественной жизни, то далеко не все в русизме отмечено печатью холопства и рабства и однозначно подлежит отрицанию и разрушению.

Здесь много чего такого, что в положительном смысле противостоит сверхрациональной (сверхпрагматичной) евро-американской цивилизации и, прежде всего, с точки зрения социальной природы человека, его духовных начал, социально ориентированных норм и правил человеческого общежития. Это, кстати, признает и сам Б. Грушин, подчеркивая, что «мы все же отличаемся от западного человека более высокой озабоченностью вещами метафизическими, которые не связаны с хлебом насущным…». В целом «духовность россиян выше, чем представителей евро-американской цивилизации». Противореча тому, что было сказано выше, Б. Грушин заключает, что «если в этом пункте мы покончим с русизмом, это будет большим минусом».

Но речь идет не только о духовности, но и о тесно связанных  с ней таких глубоко и прочно укоренившихся в русском народе социальных качествах, как гуманизм и человеколюбие, добродушие и отзывчивость, сострадательность и милосердие, хлебосольство и широта натуры, взаимопомощь и обостренное чувство социальной справедливости т.д. В своей совокупности все эти (и многие другие) качества как раз и образуют то, что охватывается понятием «загадочная русская душа», самобытный «русский характер».

Именно по этой причине, занимаясь рыночным обустройством страны и перенимая все то, что есть ценного в евро-американской цивилизации, мы не должны разрушать своих обычаев и традиций, своей самобытной «евразийской» ментальности, своих корней. А творить ни на что не похожую, конкретную русскую (российскую) жизнь. Такую модель этой жизни, которая не только внутренне, но и внешне не была бы слепком (простой копией) с американской (или какой-либо другой западной) модели.

При этом строить свою модель жизни следует постепенно, шаг за шагом (без «революционных скачков» и «шоковых терапий»), не допуская социальных разрывов и социальной поляризации с точки зрения распределения бедности и богатства, статусных позиций и благ. Творить не столько сверху (через государственное принуждение), сколько снизу (через инновационную стихию масс). Сведя роль государства к роли верховного менеджера-управляющего общественными делами, ответственного за создание и обеспечение благоприятных политико-правовых условий для такого всенародного стихийного творчества новой жизни. И воздвигающего трудно преодолимые барьеры для проявления всякого рода «хватательных» рефлексов и инстинктов, жажды наживы любой ценой.

В стране должен быть установлен режим социальной справедливости, суть которого заключается в том, чтобы в максимально полном объеме обеспечить соответствие между деяниями людей и воздаянием за них со стороны общества. Непременное вознаграждение за общественно полезный труд, дифференцированное с точки зрения его количества и качества, – с одной стороны, и неотвратимое наказание в случае любого преступления против добра, – с другой, вне зависимости от статусных позиций лица, преступившего закон и поправшего нормы общественной морали.

Заключение

В начале нового тысячелетия  Россия оказалась перед историческим выбором: идти собственным путем, ориентируясь на свою историю и самобытность, или по той колее, которая была давно проложена западными странами, рассчитывая каждый раз, что ее вытащат на буксире из очередной ямы страны с развитой экономикой. Народам России с ее тысячелетней историей не к лицу быть иждивенцами и социальными эпигонами. Нам нужна была помощь, мы ее получали и были благодарны за нее. Но ни западная, ни китайская модель в чистом виде в России не привьется. У нее свой менталитет, своя судьба, которая, конечно, не противостоит, а органично сочетается с судьбами других народов мира. И чем скорее это будет понято, тем успешнее окажется строительство новой России, а выход россиян из жестокого экономического и политического кризиса, в котором они оказались по вине недальновидных политиков, - легче.