Строительство демократии в России – дело нескольких поколений

Содержание

Введение	3
Понятие менталитета как социально-психологической категории	4
Соотношение психологии индивидуализма и коллективизма	5
Засилье психологии «маленького человека»	7
Харизматический тип общественного сознания	8
Неразвитость способности к самоорганизации	9
Низкий уровень правового и политического сознания	10
Конфронтационность и «социальный дальтонизм»	11
Строительство демократии в России – дело нескольких поколений	13
Заключение	17
Список литературы	18

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Процесс обновления российского  обществоведения открывает дорогу к изучению новой проблематики, которая ранее либо вообще не считалась актуальной, либо отвергалась из-за несоответствия официальной идеологии и методологии. К этой проблематике и относится менталитет. Изучение менталитета позволяет лучше понять истоки российской государственности, духовности, что имеет огромное значение для процесса возрождения России. Менталитет помогает системному анализу российской действительности, поскольку относится к одному из значительных системообразующих факторов. Его изучение обязывает политиков и политологов больше учитывать в своей деятельности такие факторы, как внутренний мир человека и человеческих объединений, влияние на поведение людей окружающих условий, быта, климата, традиций, религии и других обстоятельств. Без учета менталитета не может быть современной науки управления, менеджмента, в том числе — политического, в основе которого лежат «человеческие отношения». Менталитет — одно из пересечений линий напряженности в поле политики, это одна из проблем современной политологии. Трудно переоценить значение менталитета для политического воспитания молодежи и преподавания социально-политических наук в различных учебных заведениях страны. Отечественные политологи и социологи пока еще по традиции проходят мимо целого ряда вопросов, которые отвергались советским обществоведением, таких, например, как влияние на социально-экономические, социально-политические и другие процессы, происходящие в России и в других странах, особенностей народов, коренящихся в глубинах исторической памяти, их самосознания, чувств, характеров, традиций, реакций простых людей, т.е. всего того, что и входит в понятие «менталитет».

 

 

 

1.Понятие менталитета как социально-психологической категории

Под понятием «менталитет» (от лат. mentalis – ум, мышление, образ мыслей, душевный склад) имеются в виду исторически сложившиеся, стабильные и органические как экологическая структура (природная географическая среда), глубинные пласты национального самосознания и психики, образ мысли  и действия людей, играющие в каждом народе своеобразную роль «консерванта» его национальной самобытности и аутентичности. Это незыблемый фундамент присущего народу своеобразия индивидуального и массового мировосприятия, мироощущения, мировоззрения и, конечно, поведения, корневая система общественного духа и бытия, пересадить которую на иную почву или кардинальным образом изменить нельзя. Взаимодействие менталитета и внешних воздействий сродни механизму взаимодействия пружины и внешнего давления.

Сжиматься пружина может  медленно или быстро в зависимости  от силы этого давления, но если давление ослабевает или исчезает вовсе, пружина выпрямляется и все возвращается на круги своя. Важно учесть, что ментальные реакции этноса на внешние воздействия находятся в прямой зависимости от того, в каких условиях осуществляются общественные преобразования. Одно дело – условия эволюции, т.е. естественноисторического поступательного развития, когда новое зарождается в недрах старого и, постепенно отрицая его, тем не менее, всегда несет в себе его глубокий отпечаток. И совершенно другое дело – условия революции, когда новое внедряется в жизнь насильственно, посредством уничтожения взращенного эволюцией старого.

В первом случае (т.е. в  условиях эволюционного развития) рынок и рыночная политическая демократия как бы выводятся (вырастают) из менталитета нации, что придает рыночным реформам своей особый национальный колорит. В этих условиях рынок и менталитет сосуществуют если и не в полной гармонии, то, по меньшей мере, на принципах взаимной терпимости.

Во втором случае (т.е. в условиях революции) ситуация складывается совершенно по-другому. Здесь рынок по отношению к национальному менталитету выступает «чужеродным телом», своего рода «имплантантом», который путем «открытого хирургического вмешательства» (по приказу сверху) пытаются вживить в общественный организм. В этой ситуации менталитет чаще всего начинает играть роль механизма отторжения. И как результат эффект от «операции» нередко оказывается не таким, каким ожидался.

Именно по второму  сценарию развиваются события в современной России. И все попытки ее рыночной «вестернизации» в том виде, в каком они осуществляются до сих пор, все в большей мере наталкиваются на растущее сопротивление нашего «евразийского» менталитета. Последний не очень-то вписывается в привычные практики и базовые ценности евро-американской цивилизации и (по отношению к ним) носит преимущественно антирыночный характер.

 

2.Соотношение психологии индивидуализма и коллективизма

В основе западной рыночной экономики и политической демократии лежит индивидуалистическая психологическая ориентации с жизненным принципом: «Каждый сам за себя, один Господь Бог за всех». Российскому сознанию такой индивидуализм в целом чужд, и вместо самостоятельного (построенного на личной ответственности и риске) «плавания в бурном море житейской стихии» люди отдают предпочтение жизни в «тепле коллектива». Это не что иное, как закономерный результат трехвекового монгольского ига, жесточайшего в мире крепостного права, того, что позади у россиян община и колхозы, артели и бригады, где царил, в сущности, уравнительный подход. А чувство социальной справедливости веками основывалось на понятии об общем благе. И сообща, всем миром решались вопросы землеустройства и землепользования.

Очевидно, что эта многовековая привычка жить не каждый сам по себе, а «всем миром», обусловливает доминанту в массовом сознании и поведении не индивидуалистической, а сугубо коллективистской психологии, в рамках которой на первое место ставят не личные, а групповые (общественные) интересы. Живя в коллективе, человек приучается к тому, чтобы не выделяться и не высовываться, не забегать вперед, а быть как все. Если же он нарушает это неписаное правило, начинает «умничать» и «гнуть свою линию», то коллектив его отторгает и ставит крест на его карьере.

Сказанное, конечно, не означает, что индивидуализм как практически-поведенческая ориентация людей в России вообще отсутствовал. Он существовал и до революции, и в годы социализма, будучи обусловленно уже хотя бы тем, что в отличие от общественной жизни, которая знала только предписываемые партией-государством формы, у советских граждан все же было право на личную собственность (имущество) и частную семейную жизнь.

В то же время это был  не индивидуализм в его либеральном толковании и смысле, т.е. не как право личности на самореализацию и самоактуализацию в условиях гарантируемой государством и равной для всех свободы. Это был так называемый «адаптационный индивидуализм», в рамках которого человек, преследуя свои цели, приспосабливается к правилам игры системы или изобретательно обходит их, но при этом неизменно демонстрирует свою преданность этим правилам, маскируя тем самым свое подлинное субъективное «я». Этот индивидуализм, который базировался, с одной стороны, на таком древнейшем человеческом инстинкте, как стремление к сохранению жизни, с другой – на атомизации общества посредством страха перед тоталитарной властью. В условиях, когда лояльность по отношению к государству была возведена в ранг основного критерия оценки личности, а доносительство на «нелояльных» – в ранг государственной добродетели, тотально зависимые от власти граждане не могли не превращаться в недоверчивых по отношению друг к другу одиночек, которые на людях были такими, какими требовала система, а вне сферы общественного контроля –самими собой.

Что касается постсоциалистического индивидуализма, развивающегося в рамках рыночных реформ и института частной собственности, то для одних (старших поколений) он принимает форму «боязливого», пассивно адаптационного индивидуализма, и поведение людей в его рамках сродни поведению «прирученных зверей», которых всю жизнь продержали в клетке и внезапно выпустили на свободу. Для других (младших поколений), не знавших этой жизни в клетке, когда разрушаются частнособственнические ориентиры и инстинкты, этот индивидуализм принимает очень часто формы агрессивного поведения по принципу «съешь ближнего, ибо ближний съест тебя», т.е. этот индивидуализм асоциален.

 

3.Засилье психологии «маленького человека»

Одной из выпуклых «антирыночных» черт отечественной ментальности является доминанта, если и не совсем рабской, то сугубо подданнической психологии «маленького человека», убежденного в том, что от него в этой жизни ничего не зависит. Он воспринимает окружающий мир, в том числе и государство с его политикой силы, как предопределяемую кем-то свыше реальность, изменить которую он не в силах.

Эта массовая психология «непротивления злу и насилию», проявляющаяся в таком поведении, как политическая пассивность и абсолютная индифферентность (полное безразличие) людей ко всему тому, что происходит в политической сфере, представляет собой вполне закономерный результат многовековой истории авторитаризма и тотального поглощения общества государством. Задолго до Октября 1917 г. власть имущие в России правили страной, отчуждая народ от политики, лишая его каких бы то ни было легальных каналов и возможностей влияния и контроля в этой сфере, в т.ч. права выбирать себе правителей и смещать тех из них, которые не оправдали доверия.

У нас особый тип общества, которое  следует характеризовать как «зрительское» общество – с установкой на то, чтобы наблюдать, а не участвовать в том, что происходит в политике. И то, что русский народ был и остается одним из самых аполитичных народов мира, особо наглядно подтвердили события августа 1991 г. и октября 1993 г.

В эти тревожные для страны дни  и часы громадное число россиян оставалось совершенно равнодушными и к законно избранному президенту, и к заговорщикам, и к конституции (август 1991 г.), и к тем, кто защищал, и кто штурмовал Белый дом (октябрь 1993 г.).

 

4.Харизматический тип общественного сознания

Речь идет о преобладании вождистских ориентаций, того, что психологи называют «вождистским синдромом». В отличие от легитимности власти в западных странах, которая носит деперсонифицированный (структурный) характер, т.е. основана на доверии граждан к устройству государства и его институтам, в России эта легитимность всегда была и остается поныне личностной. Именно поэтому «политический интерес» основной массы россиян традиционно концентрируется не на государственных и партийно-политических учреждениях и структурах, которым народ традиционно не доверяет, а всецело на конкретном лидере-вожде как волевой и сильной личности.

Отсюда, говоря словами В.И Ленина, «наивное доверие к восклицаниям и выкрикам, к заверениям и клятвам заинтересованных лиц». Отсюда же поразительная способность поддаваться внушению, покупаться на обман (обещания «манны небесной»). А затем, когда обман обнаружен, воспламеняться лютой ненавистью к объектам былой всенародной любви. «Долой!» – этот предельно лаконичный призыв следует отнести к числу самых любимых массой на Руси – массой, которая в предбунтарском или бунтующем состоянии, иррациональным образом (через погромы и обильное пролитие «барской крови») чаще всего выражает, будучи «доведенной до ручки», свой активный социальный протест.

 

5. Неразвитость способности к самоорганизации

В стране на уровне массы отсутствует сколько-нибудь развитая способность к самоорганизации и гражданской самодеятельности как результат все того же тотального отчуждения народа от политики и общественной деятельности, непризнания за ним права на групповую организацию и защиту своих интересов, в рамках которого могло бы формироваться гражданское общество. Хотя такое право сегодня декларируется конституцией, подавляющее большинство простых россиян по-прежнему неорганизованны, послушны государству и стоят вне общественных объединений, движений, партий и т.д. Более того, деятельность последних чаще всего воспринимается как бессмысленный, запутывающий и усложняющий действительность фактор.

В этой повальной неорганизованности, несомненно, сказываются последствия  осуществленной социалистическим режимом  атомизации общества и его превращения  в муравейник, где кишат одиночки, а также последствия беспощадного уничтожения в течение первых 40 лет большевистской власти всех думающих, активных, способных протестовать людей, в силу чего возглавлять активные социальные протесты в России сегодня просто некому. Говоря словами В.С. Высоцкого, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков».

И хотя в стране нет недостатка во всякого рода партийных и околопартийных общественных структурах и организациях, все они (за редким исключением) представляют собой сугубо персонифицированные верхушечные образования. В деятельности партийных «штабов» на первом месте стоят личная выгода и притязания на самую высокую власть в системе их амбициозных лидеров, но никак не общественная польза и забота о народном благе.

Даже КПРФ, самая массовая и хорошо организованная «левая» политическая партия, несмотря на радикальную позицию ее руководства и причисление себя к «непримиримой оппозиции», давно уже стала системной партией, склонной, скорее, договариваться с режимом, идти на компромиссы, чем последовательно отстаивать и защищать интересы народа.