Русская политическая мысль XX века

Содержание

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Извлечение политических уроков из истории не есть логическая абстракция или установление научно объективированной, окончательной и абсолютной истины. Оно всегда пристрастно и состоит из провозглашаемых выводов и молчаливых постижений, из неслучайных интуиций и эмоционально окрашенного выбора.

Структурно обусловленное  непонимание - "идолы человеческого  мышления" Фрэнсиса Бэкона или "фетишизмы" Карла Маркса - также из этого ряда. Характер "извлечения уроков" зависит от уровня близости к центрам политической власти, действия, информации и мысли. В частности, вряд ли можно говорить об извлечении уроков широкими социальными категориями или группами - т.е. поколениями, полами, этносами и общественными классами - кроме как в таких же обобщающих терминах, в немалой степени спекулятивных и условных.

С другой стороны, нет сомнений, что драма первой русской революции оказала мощное воздействие на коллективное сознание российского общества и на каждую из его основных составных частей, а не только на верхушку, ядро и авансцену политических актеров. Это особенно важно, потому что, когда в 1917 г. - всего лишь одно десятилетие спустя - началась следующая революция, воспоминания о первой революции все еще были свежи в памяти большинства взрослого населения России и самым непосредственным образом повлияли на его поведение.

Очевидно, что  бурные эпохи оставляют в памяти людей более яркий и глубокий след, чем мирные, спокойные. Драматический исторический опыт прочно откладывается в памяти, порождает модели и представления, особые когнитивные связи, некий Zeitgeist, непосредственно объединяющий всех его участников в политическое поколение.

Это можно проследить на примере захвата власти в 1917 г. В результате захвата власти большевиками в октябре-ноябре 1917 г., создания коалиционного правительства с левыми эсерами в качестве младшего партнера установилась новая политическая система - однопартийное советское государство. Это, в сочетании с перераспределением земли и национализацией промышленности, положило начало новой политической эре правления ленинской партии. Вся дальнейшая история России вплоть до начала 90-х была связана с идеологией ленинской партии.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1. Русская политическая мысль начала XX века

На рубеже веков, накануне революции 1905 г. и особенно после ее поражения в кругах интеллигенции вновь был поставлен вопрос о судьбе России, о том, каким путем она пойдет, каков будет ее общественно-политический строй?

В 1908 — 1909гг. вышел сборник «Вехи», в котором объединились семь авторов: Н. Бердяев, С. Булгаков, М. Гершензон, А. Изгоев, Б. Кистяковский, П. Струве и С. Франк. Они поставили задачу исследовать психологию и идеологию русской интеллигенции, ее отношения к революции, личности, морали, государству и праву. Как отмечали Н. Бердяев, С. Булгаков, А. Изгоев и др., традиционно русской, т. е. кружковой, интеллигенции присущи слабость теоретических интересов, низкий уровень философской культуры, склонность оценивать культурное творчество по критериям политическим и утилитарным, а не с точки зрения его абсолютных ценностей.¹

Б. Кистяковский и П. Струве доказывали, что русскую интеллигенцию характеризует  слабая индивидуальная и социальная дисциплина, объясняя это отсутствием у нее прочного правосознания, понимания значения прав личности и правового государства, неизбежно основанного, как и всякая общественная организация, на компромиссе. Вместо конституционных преобразований политического строя России интеллигенция, отрицавшая воспитание и самовоспитание в политике и ставившая на их место возбуждение масс, прививала радикализм своих идей к радикализму народных инстинктов, аппетитов и ненавистей. Все это, по мнению Струве, неизбежно вело к разнузданию и деморализации.

В «Вехах» и  особенно в последующих работах  П. Струве доказывал: высший идеал — это свобода личности. Но свобода, подлинная свобода достижима лишь на основе связи человека с государством. Государство — живой организм, «соборная личность», непостижимая для ограниченного индивидуального рассудка. Его суть — власть. Власть обязана следовать праву. Трагедия русской истории, по Струве, в том, что государственная власть всегда стремилась безраздельно распоряжаться жизнью общества. А это в свою очередь порождало безразличие к праву и со стороны революционной оппозиции. Струве подчеркивал: государство должно быть способным соединять власть, основанную на идее права, и общественность, народное мнение, опирающееся на идею свободной, личной ответственности.²

Как соединить  эти крайности? С помощью категории  середины, считал Струве. Средние люди — не посредственности. Средние слои — это и не буржуа, это культурно наиболее зрелые элементы народа, это — носители свободы. Если в обществе отсутствует среднее сословие, то получается государство, состоящее из рабов и господ, а не из свободных людей, государство, где одни исполнены зависти, а другие — презрения.

Между тем реальный исторический процесс  после революционных событий 1905 — 1907гг. вел к усилению социальной напряженности и, следовательно, к новой революции. Аграрный вопрос не был решен. На одно крестьянское хозяйство приходилось в среднем 7 десятин земли, тогда как для обеспечения прожиточного минимума одной семье требовалось не менее 15 десятин. В то же время на одного крупного землевладельца приходилось в среднем примерно 2300 десятин. Некоторые исследователи, публицисты сегодня полагают, что реформы П. А. Столыпина могли бы сгладить социальные катаклизмы. Это — иллюзия. Маневры Столыпина в конечном счете привели к тому, что он оказался не нужен ни царю, ни помещикам, ни крестьянам.

Капитализм, конечно, в начале 1900-х годов достиг немалых успехов. Но парадоксально: «естественно» развиваться он уже не мог. Он был обременен изжившими себя самодержавием и помещичье-крепостническими пережитками и уже был поражен острыми социальными противоречиями между капиталистами и рабочим классом, трудящимися. Эта «неестественность» капиталистического развития России ускоряла созревание революционной ситуации; она оказала решающее воздействие и на быструю радикализацию масс, на их «большевизацию», обеспечившую победу большевиков в Октябре 1917 г.

Вождем, руководителем  большевиков был В. И. Ленин. Конечно, многие идеи Ленина, его политические шаги следует рассматривать в контексте того исторического времени. Это, вероятно, касается прежде всего принципов построения партии нового типа, вопросов тактики революционной борьбы, отношения к государству, демократии и т. п.

В свете современной политической конъюнктуры сегодня многие оценивают Октябрьскую революцию, деятельность Ленина, большевиков безоговорочно негативно. Но вот что говорят непосредственные участники и свидетели тех исторических событий. Так, Н. Бердяев считал, что революция в Октябре 1917 г., возглавляемая большевиками, Лениным, — необратимая судьба России, давшая ей шанс на возрождение. Она спасла Россию от грозящей ей экономической и социально-политической катастрофы. (Примечательно, что Бердяев еще в 1907 г. предсказывал, что в случае революции к власти в России придут большевики. Больше некому.) Буржуазия, пришедшая к власти в феврале 1917 г., имела исторический шанс. Однако она его не использовала. Ни буржуазия, ни так называемые мелкобуржуазные партии, ни меньшевики, ни эсеры не разрешили острейших социальных противоречий, не дали народу ни мира, ни земли, ни хлеба. В результате они потеряли всякий нравственный авторитет, утратили поддержку народа. Ленин, большевики спасли Россию. Остановили разложение и распад. Провозгласили мир, дали землю крестьянам, смогли организовать новое общество; во всем этом — бесспорная заслуга Ленина, большевиков перед русским народом, подчеркивал Н. Бердяев.³

 

2. Русская политическая мысль  в 20-40-е гг.

В 20-х годах многие противники большевиков, побежденные, изгнанные, начали пересматривать свое отношение к революции, к той власти, которая утвердилась в России после гражданской войны. В те годы возникло движение «сменовеховства». Оно получило название от вышедшего в Праге в середине 1921 г. сборника «Смена вех» и парижского журнала под тем же названием. Авторы сборника, профессора Ю. В. Ключников, С. С. Чахотин, Ю. Н. Потехин, С. С. Лукьянов, общественные и партийные деятели А. В. Бобрищев-Пушкин, Н. В. Устрялов и др., признали, что, когда встала дилемма: Красный Кремль или Кремль с колокольным звоном царей московских, народ предпочел первое и «сознательно воплотил свою волю» в Октябре.⁴

Н.В. Устрялов, осмысливая новый путь для «национально-патриотических элементов России», писал в книге «В борьбе за Россию», что объединение России, как ни парадоксально, идет под знаком большевизма, исповедующего идеологию Интернационала, но выполняющего национальную задачу. Поэтому методы преодоления большевизма должны быть изменены. Надо способствовать процессу органического перерождения советской власти. Но первое и главное сейчас — собирание и восстановление России как великого и единого государства. Все остальное приложится. И далее продолжал: «С точки зрения русских патриотов, русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собой разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела».⁵

Значительный  резонанс в 20-х годах вызвало движение евразийства, объединившее на некотором  общем настроении и мироощущении весьма разных по своим интересам  людей, таких, как философ и богослов Г. В. Флоровский, лингвист и культуролог Н. С. Трубецкой, географ и политолог П. Н. Савицкий, музыковед и публицист П. П. Сувчинский и др.

Все труды евразийцев отчетливо пронизывало антизападничество, протест против «вековой европеизации» России. Большевизм, с точки зрения многих евразийцев, в своем духовном истоке «не есть сущность русская». Как писал П. Н. Савицкий, это результат, завершение более чем двухсотлетнего периода «европеизации» русской истории. Порочность западничества заключается в том, что оно видит в Европе лишь плоды цивилизации и не обращает внимания на скрывающиеся за ними творческие процессы. Русские западники учатся у Запада не творчеству, не искусству, а лишь подражают готовым формам, фетишизируют их. Западу (да и Востоку) евразийцы противопоставляли Россию как особый географический, исторический и культурный мир. Этот мир образует особый субконтинент — Евразию, состоящий из отсеченной от Европы европейской России и исключенной из Азии России азиатской.

В конечном счете  евразийство отражало трагическое самосознание представителей разных слоев русской интеллигенции, особенно тех, кто оказался в эмиграции, за рубежом. Евразийство давало русской интеллигенции духовную опору. Вера в Россию, убеждение в том, что история для России не закончилась, а, наоборот, стучится именно в ее ворота, что она, Россия, откроет миру общечеловеческую правду, давала русским интеллигентам надежду, придавала смысл их жизни и деятельности.

После смерти «вождя пролетариата»  выявились три подхода к трактовке его учения.

Первый подход намечается в трудах Л.Д.Троцкого (1879-1940). Он берет во внимание ту часть идейного наследия Ленина, которая рассматривает русскую революцию лишь как начальный этап развития общеевропейской революции. Согласно его воззрениям, победа российского пролетариата встретит организованную вражду со стороны мировой реакции. Поэтому ему не остается ничего другого, как связать судьбу своего политического господства с судьбой социалистической революции на Западе. Это теория перманентной революции. Советская Россия должна всячески разрушать социальное равновесие в европейских капиталистических странах, чтобы там не заглохла революционная энергия. В противном случае, в мире «восстановится новое капиталистическое равновесие с Америкой во главе, в качестве руководящей державы мира». Тогда мечтать о наступлении европейской революции будет бессмысленно, ибо Европа станет частью этого «нового восстановленного капитализма». А это ставит под вопрос и существование социализма в самой России: «Социализму в отсталой стране пришлось бы очень туго, если бы капитализм имел шансы не только прозябания, но и долголетнего развития производительных сил в передовых странах». Опору для своих взглядов Троцкий находит не только у Ленина, но и у классиков марксизма.

Совсем в другом свете представляется ленинизм Н.И.Бухарину (1888-1838). Он считает «признаком» советской власти прежде всего «власть массовых организаций пролетариата и деревенской бедноты». Ссылаясь на слова Ленина о том, что пролетарская диктатура должна приучить даже каждую кухарку к управлению государством, Бухарин отмечает: «Советская республика в сущности есть громадная организация самих масс», т.е. народное самоуправление. Соответственно он допускает различные типы социализма, явно ослабляя при этом не только роль партии, но и диктатуры пролетариата вообще.

Ни один из этих подходов к ленинизму  не приемлет И.В.Сталин (1879-1853). Ошибку «русских перманентников» он видит в том, что, они, настаивая на непрерывности революции, выражают недоверие к пролетариату капиталистических стран, в его способность сплотить вокруг себя трудящиеся массы и привести их к победе над буржуазным классом. Это, на его взгляд, принципиальное отступление от ленинского учения. Что касается «группы Бухарина», то ее заблуждение состоит в признании идеи уничтожения классов «путем потухания классовой борьбы и врастания капиталистов в социализм». Сталин, напротив, считает основным в ленинизме тезис о нарастании и обострении классовой борьбы по мере построения социализма. Отсюда вытекает триединая задача «использования власти пролетариата»: во-первых, для подавления эксплуататоров и обороны страны, для укрепления связей с международным пролетариатом и содействия победе революции во всех странах; во-вторых, для окончательного отрыва трудящихся и эксплуатируемых масс от буржуазии, вовлечения и государственного руководства ими в деле социалистического строительства; в-третьих, для организации социализма и уничтожения классов, «для перехода в общество без классов, в общество без государства». Непосредственно диктатуру пролетариата будет представлять « «диктатура » его авангарда, «диктатура его партии, как основной руководящей силы пролетариата». Таким образом, в сталинизме возобладал крен на поддержку ткачевских элементов ленинизма, на развитие идеологии насилия и террора.