Московское восстание 1648 года

Как уже говорилось выше, вторую роль в восстании играли стрельцы. Их участие было обусловлено как объективными причинами, то есть обнищанием из-за того, что им не выплачивалось жалованье, о чем говорилось в рассказе о деятельности Траханиотова, так и в, какой-то мере, субъективными факторами. А именно, неуважительным отношением к ним со стороны слуг Морозова на момент восстания (по словам автора «Анонимного шведского сочинения…», «…некоторые из слуг Морозова, без сомнения, посланные своим господином, начали бранить стоявших на карауле стрельцов и наносить им удары за то, что они, вопреки приказанию из господина, впустили толпу; при этом был заколот один из стрельцов, получивший смертельную рану ножем»[63]). Единой силой со стрельцами были дети боярские, прибывшие из деревень требовать свое жалованье, которое тоже было задержано.

Не последнюю роль в  восстании сыграли и купцы, которые  наравне с черным крестьянством  страдали от бесчинства и взяточничества бояр (то есть от введения нового аршина, практики приобретения монополий теми, кто приносил больше подарков Морозову, бесчисленных обвинений в преступлениях  и повышения цен на соль). Однако так как на момент восстание многое из вышесказанного было уже отменено, купцы лишь «хлопотали» об установлении монополии на российском рынке, то есть о выдворении из Москвы голландцев, но не предпринимали каких-либо решительных действий.

Как можно увидеть по «Рассказу  о побеге и поимке П. Т. Траханиотова» от деятельности московских чиновников страдали даже монастыри, что подчеркивает тот надлом в положении населения, который и привел к восстанию. Однако важно отметить, что какие бы требования не выдвигал народ и как бы он не страдал от произвола властей, его критика ни в коей мере не затрагивала фигуры царя, стоявшего над всем этим. Что подтверждает и текст «Челобитной…»: «Мы все от народа просим еще униженно твое царское величество, чтобы ты твою данную присягу и обещание вспомнить захотел…»[64], и сам ход восстания.

 Ход восстания

Ход событий лета 1648 года практически идентично описывается  во всех источниках и почти не предоставляет  исследователям поводов для споров. Поэтому в данном докладе он будет  раскрыт через два источника, а именно «Лейденскую брошюру»[65], где упор делается на разорение народом домов знатных бояр, и «Донесение королеве Христине от 6-го июля 1648 г.»[66], где наиболее подробно рассказывается о событиях, последовавших после пожара.

Итак, первого июня, когда  царь прибыл из Троицкого похода в  Москву, простой народ стал жаловаться, как и прежде это делал, на неправды и насилия, которые над ним  учиняются. Но так как его царское  величество не хотел сам принять  прошение, а простолюдинов стали  бить кнутами, то они начали бросать  каменья и попали во многих знатных  бояр. Пятнадцать или шестнадцать  простолюдинов, которые последовали за царем с прошением в Кремль, были брошены в башню. Второго июля 1648 года, в пятницу, до полудня Алексей Михайлович совершал вместе с патриархом ежегодную процессию в сопровождении знатных бояр, а также высшего духовенства, чем и воспользовался народ. Толпа опять последовала за ними, прося выдачи своих арестованных, а также тех, кто, по мнению народа, был виноват в ее бедствиях. При этом народ пытался подать царю некие челобитные о невыносимо больших податях, пошлинах и поборах, а также о притеснениях, которые они каждодневно претерпевали от бояр. По окончании процессии народ всем скопом пошел к Кремлю. А так как слуги Морозова били при этом некоторых стрельцов (чье жалованье также было уменьшено) за то, что они впустили так много народу в Кремль, то часть стрельцов пристала к народу. После этого разъяренная толпа напала на двор Бориса Ивановича Морозова. Сам же Морозов бежал в покои его царского величества. От этого двора народ поспешно устремился ко двору Назария Ивановича Чистого, чей двор они также в конец разграбили, а самого Назария убили. Оттуда они напали на двор Леонтия Степановича Плещеева, который бежал к его царскому величеств. Далее народ устремился на двор Петра Тихоновича Траханиотова, чей двор они тоже разорили, а он сам бежал из города в некий монастырь. Оттуда они напали на дворы других бояр. Когда наступила ночь разбой несколько поутих. Но с раннего утра возобновился вновь. Далее толпа устремилась в Кремль, вызывая на суд бежавших Морозова, Плещеева и Траханиотова. Алексей Михайлович тотчас выдал им Плещеева, чтобы ему публично отсекли топором голову, однако народ был до чрезвычайности ожесточен против него, поэтому сам исполнил приговор. Но тотчас после того, как Плещеев был убит, слуги Морозова подожгли город в различных местах, так что за тринадцать или четырнадцать часов истреблено было огнем более половины города внутри Белой стены и около половины той части города, которая находилась вне стены. В этом пожаре сгорело всего около десяти тысяч дворов; и так как на различных дворах стояло много различных домов; в некоторых дворах сгорело десять, двенадцать душ, а то и больше людей: отец, мать, дети, работники и служанки; число людей которые сгорели или задохнулись в дыму, исключая тех, которые остались неизвестны, исчислялось примерно в тысячу семьсот. Некоторых из поджигателей умертвили на месте, других же заточили в темницу, где их допрашивали и пытали, и они откровенно признались, что были к тому подкуплены многократно упомянутым Морозовым, дабы отомстить народу, а также другим вельможам, его противникам. Народ, узнав об этом, еще более ожесточился против Морозова, кроме того, Плещеев перед своей смертью заявил, что Морозов и Траханиотов приказывали ему совершать такие неправды и извлекали из них выгоду, а труд приходился на его долю, так что народ стал настойчиво требовать выдачи Морозова, а также Траханиотова. Алексей Михайлович сам просил у народа, чтобы Морозову сохранили жизнь. Тогда народ согласился на то, что Морозов может быть сослан, чтобы он никогда не допускался ни к каким правительственным делам. И тем стечение народа было усмирено. Пятого числа того же месяца отрублена была голова шурину Морозова, Петру Тихоновичу Траханиотову, который бежал в один из монастырей, но был выдан народу по повелению царя. Алексей Михайлович велел одиннадцатого июня позвать стрельцов с их ружьями во дворец. И двенадцатого числа того же месяца рано утром, в первом часу, Морозов был отослан под сильным конвоем в Кирилловский монастырь на Белом озере.

На том и закончились  основные события восстания. Однако волнение в народе продолжалось еще  долгое время, поэтому царь Алексей  Михайлович и высшие чиновники сразу  после окончания главных событий, с одной стороны, стали принимать  меры, обещанные народу, но, с другой стороны, принялись судить и ссылать  вопреки обещанию участников восстания  и всех тех, кто подозревался в  зачине нового мятежа.

 Итоги восстания

Как было сказано, восстание  в какой-то мере привело к стабилизации и уравновешиванию ситуации в  посаде, так как высшие власти вынуждены  были принять для этого меры. Но при этом, конечно, подобное выступление  повлекло за собой убытки как жителей Москвы, так и государства в целом.

Если говорить об этих убытках, то следует, во-первых, сказать о  последствиях пожара. Данным источников в этом случае можно абсолютно  доверять, так как все они вторят друг другу. В частности, в «Описании…»  из Псковской первой летописи говорится: «И выгорела Москва от Неглины до Чертольских ворот, и не осталось в Белом городе ни единого кола, только осталось в Белом городе у Трубы около Петровского Павлов монастырь, дворов с триста, а за городом за Чертолскими вороты слободи выгорели до Земляного города; а в Китай перекинуло с Неглинского мосту, и выгорел кружечный двор»[67]. В «Анонимном шведском сочинении….», в свою очередь, сообщаются конкретные цифры: «…в течение немногих часов обратилась в пепел и сгорела лучшая половина города внутри и вне Белых стен, начиная от реки Неглинной, до 24 000 домов, во время этого пожара сгорели и погибли несметные сокровища и богатства в купеческих товарах и в другом имуществе, так что у одного человека, который был там самым богатым купцом, убыток доходил до 150 тысяч рублей; погибло также до 500 тысяч тонн зерна, что стоило около 6 тонн золота. Погибло также больше 2 000 человек, большею частью в состоянии опьянения: воспользовавшись добычей, они сначала веселились, затем погрузились в сон, были захвачены огнем и сгорели, так что пир их окончился бедою»[68]. А «Описание…» из бывшего собрания гр. Ф.А. Толстого подтверждает данные обоих источников и разъясняет причины такой потери зерна: «И они люди их большую половину Московского государства выжгли: от реки Неглинны Белой город до Чертольские стены каменново Белово города, и Житной ряд и Мучной и Солодяной, и от тово в миру стал всякой хлеб дорог; а позади Белова города от Тверских ворот по Москву реку да до Землянова города»[69]. Причины такого огромного убытка были названы автором «Анонимного шведского сочинения…» - «народ мало обратил внимания на этот пожар», так как, во-первых, как уже говорилось, был пьян, а, во-вторых, «он жаждал крови» [70].

Кроме того, столица пустела, так как, по словам Поммеренинга в донесении от 19-го сентября, «однакоже многие бегут и переселяются из Москвы после того, как его царск. в-ство тайно роздал мушкеты боярам по их дворам, так как простой народ и дворяне хотят устранить партию Морозова и избавиться от новых налогов и уставов…»[71].

В то же время восстание  в Москве не осталось незамеченным зарубежом, а так как подобное шаткое положение несомненно ослабляло государство, то воспользовавшись ситуацией «…татарин потребовал тройной дани…» (имеются ввиду «поминки», состоявшие из шкурок соболей, лисиц, куниц, белок, а также одежды, подбитой и украшенной дорогими мехами, посылавшиеся в Крым с целью предотвратить набеги татар на южные границы Московского государства; крымский хан рассматривал эти «поминки» как обязательную дань, платимую русским царем[72]), однако «…получил лишь столько, сколько и прежде»[73].

Не во всем положительно подействовала смена судей (начальников) московских приказов. Так как «большие господа, управлявшие во время Морозова»  не были окончательно сняты с руководства  государством, а лишь распределились «…там и сям в стране по воеводствам  и другим должностям»[74], а соответственно пусть и в меньших масштабах, но могли продолжать свои бесчинства. И хотя, по словам Адама Олеария, «его царское величество также заместил вакантные должности и места людьми умными, благочестивыми и пользовавшимися сочувствием народа»[75], но в донесении от 6-го июля 1648 года Поммеренинг сообщает такие сведения: «После того как Григорий Гаврилович Пушкин также выслан (из Москвы), мушкетный завод в запустении; железный завод в Туле тоже некоторое время стоит без дела…»[76]. Очевидно, что это «запустение» было вызвано сменой руководства Пушкарского приказа, когда не ясно, насколько опытные люди пришли к высшим должностям. В то же время даже сама высылка Морозова и назначение на его должность Я. К. Черкасского («…а в Стрелецком приказе сидел боярин князь Яков Куденетовичь Черкасской, Иноземский приказ и Новая Четь ему ж была приказана»[77]) в какой-то мере являлась лишь фикцией. Так как из «Описания… » из Нового летописца по списку Оболенского следует, что «тогож месяца Октября в 31 день, по государеву указу, боярину Якову Куденетовичу Черкасскому Стрелецкого приказу ведать не велено и с двора в город не съезжать не велено ж. Приезжал к нему с сказкою на двор в 4 часу ночи думной диак Иван Гавренев; Стрелецкий приказ Государь указал ведать боярину Илье Даниловичу Милославскому»[78]. В донесении Поммеренинга от 14 ноября 1648 года мы можем найти также официальное разъяснение этому факту: «1-го ноября Илья Данилович назначен на место князя Якова, после того, как князь Яков в присутствии великого князя 31-го октября весьма резко поспорил с Морозовым и другими и самовольно (беспорядочно) без позволения его царск. в-ства ушел из-за стола и из дворца. Когда же он освобожден был из-под ареста и стражи его царского в-ства, то он не захотел идти на верх (т.е. во дворец), хотя его царское в-ство несколько раз посылал за ним, а говорил, что ему нечего там делать; он не хочет также уезжать из Москвы на воеводство в Астрахань, а желает сперва узнать, в чем он виноват»[79]. Однако становится ясно, что эта ситуация была лишь поводом к отставке Я.К. Черкасского. В то же время даже ссылка «виновника событий» Б.И. Морозова, обещанная государем народу, была достаточно быстро прервана, и он возвратился в Москву: «7157 году Октобря в 22 день в неделю, родился благородный государь царевич Дмитрий Алексеевичь. Того же месяца Октобря в 26 государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Росии пожаловал для своей Государевы радости, что бог ему государю подаровал Царевича Дмитрия Алексеевича, указал быть к Москве боярину Борису Ивановичу Морозову из подмосковной его вотчины из села Павловскаго. Как он сослан был в Кириллов монастырь, по челобитью посадских и всяких черных людей, и из Кирилова по государеву указу переведен был в Тверской уезд, жил в вотчине своей на Городне, а с Городни приехав в подмосковной своей вотчине в селе Павловском жил, а из Павловскаго Государь указал быть к Москве»[80]. Более того, в столице Б.И. Морозов очень быстро освоился и, по меткому замечанию Савинки Корепина («Сыскное дело Савинки Корепина»), «…боярин де Борис Иванович Морозов делает умыслом, будто он ныне ничем не владеет, а дал де владеть во всем боярину Илье Даниловичу Милославскому…»[81]. То есть, иначе говоря, посредством смещения Я.К. Черкасского и назначения на его должность И.Д. Милославского, Морозов опять вернулся к тем должностям, которые он занимал до ссылки. А Якова Куденетовича, со слов того же Савинки Корепина, «…хотели сослать, и подводи де под него были готовы, а не сослали де его боясь нас [стрельцов], для того что мир весь качаетца»[82].

Действительно, власти еще  очень боялись повторения подобного  восстания, поэтому и Б.И. Морозов  был возвращен не просто так, а  по прошению народа. Правда, оно также  было почти фикцией, так как, по словам Поммеренинга, «патриарх обещал каждому стрельцу, который подпишет (т.е. прошение) о том, чтобы Морозов приехал в Москву, 4 рубля»[83], а далее шведский посол добавляет: «Великий князь обещал каждому стрельцу по 10 рублей, а патриарх каждому по 4 рубля»[84]. Как бы то ни было, такие взятки в любом случае отрицательно влияли на состояние казны государства. Тем более, стоит учесть, что все меры, принятые для успокоения стрельцов были скорее похожи на подобного рода взятки. А именно, из донесений Поммеренинга следует, что сразу после восстания «его царск. в-ство приказал тотчас выдать всем стрельцам то, что у них было удержано, а именно, каждому по 8 рублей…»[85], и что стрельцы «…вместо прежнего своего годового жалованья в 4 или 5 руб. теперь недавно получили от его царск. в-ства 25 руб., а некоторые полагают и более»[86]. В свою очередь, автор «Описания…» из бывшего собрания гр. Ф.А. Толстого добавляет, что «…стрельцов и всяких служилых людей государь царь пожаловал, велел им свое государево жалованье давать денежное и хлебное вдвое…А которые погорели, и тем государь жаловал на дворовое строение по своему государеву размотренью»[87]. Адам Олеарий же пишет, что «немного дней спустя [после восстания] его царское величество велел стрельцов, составлявших отряд его телохранителей, угостить водкою и медом»[88].

Меры, принятые в отношении  детей боярских, были примерно такими же; из донесения Поммеренинга от 6-го июля следует, что «после его [Морозова] отъезда боярские дети получили свои наследственные имения, которыми владели до того эти казненные и другие большие господа; кроме того, его царск. в-ство дал им в виде вознаграждения, - одним по 14, другим по 20 рублей»[89]. Однако далее в донесении от 7 декабря 1648 г. посол добавляет: «Воспрещено воеводам и детям боярским приезжать в Москву (за жалованьем), как было в обычае (т.е. раньше), а будут они получать свои деньги или жалованье дома и следовательно сберегать свои путевые издержки»[90]. Хотя нам ясно, что это постановление имело целью не сбережение средств детей боярских, а поддержание порядка в столице, так как в памяти властей сохранилось знание о том, что дети боярские были участниками событий лета 1648 года.

Стоит отметить, что меры, предпринятые правительством в отношении  купечества, были менее поверхностными. Как говорилось выше, «русское крупное купечество, стремясь монопольно эксплуатировать внутренний рынок, неоднократно выступало с коллективными заявлениями о высылке из внутренних русских городов иностранных купцов (англичан, голландцев и др.)»[91]. Особенно настойчиво купечество потребовало этого в 1648 году, воспользовавшись всеобщим волнением, что подтверждается донесением шведского посла от 6-го июля 1648 года: «… однакоже русские хлопочут о том, чтобы голландцев совсем (удалить) из Москвы; что из этого выйдет, покажет время»[92]. Соответствующие заявления были сделаны на Земском соборе и поддержаны дворянством. Однако в 1649 году удалось добиться высылки одних англичан, так как правительство не решилось на обострение отношений с Голландией (в Англии в это время шла революция). В качестве официальной причины запрета англичанам торговать внутри Московского государства была выставлена казнь Карла I)[93]. Помимо этого, по словам Адама Олеария, «царь обещал также при первой возможности взять обратно выданные им милостливые грамоты о монополиях [на самом деле, общая отмена мелких монополий (откупов) последовала только в 1654 году[94]], кроме того он обещал увеличить их привилегии и те льготы, какие у них были»[95].

Но самые важные действия властей относились к народу или, иначе говоря, посадскому тяглому  населению. С одной стороны, были сделаны привычные попытки властей задобрить черных крестьян («точно так же и тесть великого князя, Илья Данилович Милославский, высказал любезность и доброту к знатнейшим гражданам, стал ежедневно принимать несколько человек из цехов[96], по очереди, к себе во двор обходился с ними милостливо и старался приобрести расположение главарей»)[97]. Но, с другой стороны, царем было «…обещано простому народу, что у него спросят совета, когда будут обсуждаться дела, касающиеся всей земли»[98]. А это, очевидно, являлось намеком на созыв Земского Собора. И, действительно, о созыве Собора была подана 10 июня челобитная от имени столичного и провинциального дворянства, иноземцев и торговых людей[99]. А сроком съезда выборных было назначено 1 сентября 1648 года[100]. Результатом их работы послужило Соборное Уложение 1649 года, которое и представляло собой главнейший итог восстания, так как именно в нем отразились те изменения, которые были сделаны в соответствии с основными требованиями участников событий.

А именно, был решен вопрос с черными и белыми слободами  – «…так как в новом Уложении будто бы постановлено, что на расстоянии двух верст от Москвы никто не должен жить (т.е. владеть поместьем), но, по старому обычаю, должны (т.е. все эти  местности) принадлежать Москве»[101]. Очевидно, что под этими словами Поммеренинг в донесении от 26 января 1649 г. разумел XIX главу Соборного Уложения: «А выгону быти около Москвы на все стороны от Земляного города, ото рву по две версты, а отмерети те выгоны новою саженью, которая сажень по государеву указу зъделана в три аршина, а в версте учинити по тысячи сажень». Иными словами, «…его царск. в-ство пожелал взять (под свое ведение) крестьян на несколько верст под Москвою, так как они издавна подчинялись Москве… его царск. в-ство хотел также взять их [бояр] купцов под свое тягло и простолюдинов, которые свободно под их защитою жили и торговали»[102]. Естественно, что от такого приобретение государство выиграло – так как появились новые налогоплательщики. Получили то, что хотели, и черные крестьяне: 30 октября 1648 года представители посадского населения на Земском соборе – выборные от гостей, гостиной и суконной сотен, московских черных сотен и слобод и городовые торговые посадские люди – подали челобитную о возвращении в посад закладчиков, бывших за патриархом, монастырями, боярами, служилыми людьми, а также всех торговых и промышленных людей, живших около посада в слободах, и не записанных в посадское тягло[103]. Теперь, вследствие увеличения числа налогоплательщиков, тягло с черных крестьян могло уменьшиться. Однако не в выигрыше оказались белые крестьяне, что подтверждает «Сыскное дело Савинки Корепина»: «…как де я был за боярином за Микитою Ивановичем, и мне де было добро, а ныне де меня взяли за государя, и мне де недобро»[104], и, естественно, те бояре, чьи крестьяне перешли к государю. Но, по словам, Поммеренинга, «…это (т.е. подчинение крестьян подмосковных царю) другие (т.е. бояре) переносят охотно в виду того, что Романов, князь Яков, Мамстрюкович (который не ходит в думу) очень хотят этого» хотя «они теряют многое (из того), что имеют там»[105]. Их быстрое согласие с подобной реформой очевидно объясняется тем, что бояре стоявшие во главе государства еще очень хорошо помнили события восстания и соответственно не хотели идти против народа. Более того, они в замен утраченных крестьян получали то, чего пытались добиться уже долгое время – а именно, полное закрепощение крестьян, отразившееся также в Соборном Уложении 1649 года.