Языковые средства выражения концепта «тоска» в русской культуре

Н.А. Бердяев акцентировал различие между тоской, страхом и скукой. Первое – направлено на высший мир, последние два – на низший. В страхе присутствует опасность, в скуке – пустота и пошлость низшего мира. Тоскует же человек по чему-то иному, чем этот тленный мир. Тоска сопровождается одиночеством, чувством оставленности Богом, но она же пробуждает богосознание, дает надежду.

Склонность к тоске – особенная черта русского человека – связана и с природными факторами, с «тоской бесконечных равнин» (С. Есенин) и «пустынных, бесконечных дорог» (И. Бунин). Поистине противоречива «власть пространства» над русской душой (Н. А. Бердяев).

В каждой культуре существуют свои формы  для выражения эмоционально подавленного душевного состояния: английский сплин (spleen), французская скука (ennui), немецкая мировая скорбь (Weltschmerz), русская тоска (хандра). Тем не менее именно для русской культуры характерно огромное количество меланхолических образов и переживаний, что позволяет прийти к выводу о том, что тоска является одним из ключевых концептов русской культуры [19].

Глубоко укорененный в национальном сознании, этот концепт рождает образы, проникающие в литературу и искусство. Он нашел свое отражение практически  во всех значительных текстах русской  культуры. Его можно встретить в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.А. Блока, М.И. Цветаевой, А.А. Ахматовой, А.П. Платонова и других классиков русской литературы.

Слово «тоска» трудно перевести на другие языки именно из-за специфики обозначаемого им душевного состояния. Вот далеко не полные проявления концепта «тоска» в русской литературе: «Тоска любви Татьяну гонит...» (А. Пушкин), «Снова грусть и тоска мою грудь облегли» (С. Есенин), «Устал я жить в родном краю // В тоске по гречневым просторам» (С. Есенин), «Полюбил я тоской журавлиною // На высокой горе монастырь» (С. Есенин), «Черная тоска как-то сразу подкатила к сердцу Маргариты» (М. Булгаков), «Тоска сосала его сердце. Но еще больше томило его ожидание вечера и желание выплакать эту тоску в таком выражении, чтобы заплакал всякий» (Б. Пастернак). В русской литературе возникает особая ячейка ассоциативно-вербальной сети, связанная с метафоризацией и символизацией концепта «тоска».

Тоске невозможно дать рациональное объяснение. Она не имеет объекта и причины и, «словно глухой туман, тянется из недр бытия. Отсутствие всяких свойств, а также душевная пустота, незаполненность, лишенность смыслов являются признаками Ничто. Тоска приоткрывает нам Ничто. Как отмечает М.Н. Эпштейн, Ничто ощутимо как скука и пустота, которая разверзается из глубины сущего, – но тем самым и позволяет ему проявиться. Вне пустоты, зияющей среди сущего, не могло бы определиться и оно само в своей плотности и противостоянии человеку. Тоска и метафизический страх являются провозвестниками Ничто, через которое происходит раскрытие бытия. Ничто, лежащее в основании человеческой экзистенции, позволяет приоткрыться сущему. Противостояние этому Ничто, выход за границы обыденного существования сопровождаются тоской, которая напоминает человеку о его конечности и неизбежной смерти.

Тоска – это пограничное переживание, переживание границы; она открывает  бытие. Если в повседневной жизни  человек не задумывается над высшими  смыслами и, занимаясь обыденными делами, рассеивается в еподлинной экзистенции, то тоска вырывает нас из мира повседневности, обыденности, напоминает о смысле существования. Тоска означает, что мы приблизились к пределам своего нынешнего существования и стучимся в эти пределы.

Одиночество и тоска неизбежно сцепляются друг с другом, что особенно характерно для такой сферы концепта, как «тоска по родине». Более всего встречаемая среди русских эмигрантов, она выражается зачастую словом иностранного происхождения – «ностальгия».

Образ русской тоски оказывается чрезвычайно живучим. В национальной концептосфере русской культуры продолжает активно ощущаться внутренняя форма слова – теснота, тиски в противовес широте, удали, воле. Тоска закрадывается в душу, если человек утрачивает смысл жизни. Она настигает человека, потерявшего связь с общим делом и с делающими это дело людьми. Разрыв с «соборностью», выпадение из нее часто порождают «тоску».

Тоска соответствует одной из основных составляющих греха уныния, как его  понимает православие. Она неразрывно связана с падшей природой человека, живущего греховной жизнью. Осознание этого вызывает чувство тоски, забыть о которой можно только бегством от самого себя, все время стараясь заглушить тоску шумом человеческого общества. Впрочем, с христианской точки зрения следует бороться не с тоской, а с грехом. Тоска же может быть даже благодетельной, так как, подобно физической боли, свидетельствующей о наличии телесной болезни, она говорит о существовании каких-то духовных проблем. Она может предвосхищать собой прорыв в иной мир, освобождение от обыденности с помощью религиозных или творческих поисков.

Таким образом, тоска является неотъемлемым свойством человека, антропологической  константой. В ней находит свое выражение присущее человеческой природе стремление к смыслу. В той или иной форме она встречается во всех веках и культурах в соответствии с национальными особенностями и менталитетом каждого народа. В России она является одним из ключевых концептов русской культуры, который находит свое отражение в философии, литературе, богословии.

Тоска имеет амбивалентную природу: она происходит из физиологического ощущения тесноты, сдавленности – и  дарит духовную свободу, связана  с ощущением душевной пустоты  – и наполняет смыслом человеческое бытие, угрожает падением в бездну отчаяния – и направляет к высшим ценностям. Переживание тоски напоминает об одиночестве и заброшенности человека в этом мире – и в то же время приближает нас к трансцендентному, оно связано с осознанием временной природы человека –   придает осмысленность его земному существованию, внушает ужас смерти – и дает возможность обретения себя и смысла жизни. Через попытку бежать от тоски человек получает возможность испытать радость творчества; она причиняет глубокое страдание – и возносит над миром обыденности, таит в себе опасность греха уныния – и стимулирует к духовным поискам. Тоска обретает свое экзистенциальное значение за счет того, что она выкликает человека из повседневности его существования к подлинности бытия.

2.2. Концепт «тоска» в творчестве А.П. Чехова

Концепт «тоска» относится к  одному из ведущих в идиостиле  А.П. Чехова. Он представляет собой сложный семантический комплекс, «распыленный» по множеству разновременных и разножанровых сочинений писателя, но обладающий единством способа репрезентации и содержания. Перебрав в раннем творчестве несколько метафор («живое существо», «чужеродный предмет внутри человека», «гнетущая внешняя сила»), Чехов выбирает в конечном итоге общеязыковую метафору тоски как жидкости, вместилищем которой служит человеческое тело и, развивая эту метафору, создает образ взаимодействия участников эмоциональной коммуникации как сообщающихся сосудов. Тоска стремится вербально или невербально «вылиться» за пределы своего «вместилища», чтобы «перелиться» в другого, но никогда не находит адекватного «сосуда».

Тоска у Чехова предстает не только как жидкость, но и в качестве предела как горя, так и счастья; одновременно тоска оказывается  и жаждой. Метафорическое представление  тоски как жажды у Чехова становится доминантой, эта метафора, наряду с метафорой люди – сосуды, функционирует в чеховском тексте как сюжетопорождающий механизм.

Присутствие метафорической ассоциации тоски, жажды и воды (жидкости) в  сознании героев частично обуславливает  их поступки, высказывания и намерения. Это еще раз подтверждает мысль о том, что коммуникативная проблематика у Чехова не сводится только к нежеланию людей понимать друг друга: и за неудачами коммуникации, и за отдельными «случайными» деталями поведения героев стоят глубокие языковые и когнитивные причины.

Скука – одно из наиболее частотных слов в чеховском лексиконе и, наряду с понятием тоска, один из «камертонов» чеховского настроения – может выражаться пространственной метафорикой. Подобно понятию бездарность, оно соотноситься с сухостью и «изъянами» пространства. Скука у Чехова выступает как эмоциональный эквивалент бездарности.

Выражение концепта «тоска» можно  встретить в рассказах А.П. Чехова «Каштанка» и «Тоска». В «Каштанке»: «крупный, пушистый снег… красил все в белое», «чем больше темнел воздух, тем белее становились предметы». Но сюда примешиваются еще отчаяние, ужас и горечь, овладевшие Каштанкой, которые заставляют ее «горько плакать». В рассказе «Тоска» почти повторяется описание падающего в вечерних сумерках снега, который красит все в белое, но только теперь снег уже мокрый. Извозчик Иона Потапов стремится кому-нибудь рассказать о смерти сына, но, несмотря на множество людей вокруг него, никто его не понимает и просто не замечает. Появляется ощущение неприкаянности и безысходности. Каштанка – «бессловесная тварь» – не может пожаловаться людям на свое горе. Иона тоже все равно что немой, либо все вокруг него глухие.

Чеховский герой – аналог реального  единичного человека – явление феноменальное, «случайное», неспособное к самоидентификации, осмыслению своего места в мире, помещен в ситуацию личного своего бытия и тем самым в ситуацию пребывания человека в мире и эмоционально эту ситуацию переживающий. Тоска по жизни, желание эмоционально насыщенного и в этом смысле полноценного личного бытия – доминанта внутреннего его состояния.

Постоянно сопутствующая чеховскому герою «тоска по жизни», желание  освободиться от собственного «футляра»  – главный мотив повествовательных  и драматических произведений Чехова. Природа как воплощенная его мечта о царстве свободы подогревает это желание.

В творчестве писателя широко представлены лексемы, имеющие корень -тоск-, но несмотря на это, он создает окказионализмы для  выражения понятия тоски. Так, в идиостиле Чехова появляется значение, не зафиксированное ни одним из словарей: «…и мною мало-помалу овладела тоска – тоска физическая, когда чувствуешь свои руки, ноги, и все свое большое тело и не знаешь, что делать с ними, куда девать» («Моя жизнь»).

Подобное представление о тоске  как физическом ощущении становится достаточно регулярным у Чехова: «…нет мочи терпеть, а во всем теле – тоска» («Мороз»). Вероятно, основанием для развития такого значения послужило бытующее в народном языке представление о тоске как о физической боли, которая вполне может быть вызвана соответствующим состоянием души.

Таким образом, концепт «тоска»  является основополагающим в творчестве писателя. Он настолько значим, что  автору подчас не хватает общеязыковых единиц и он создает окказиональные для выражения мельчайших оттенков смысла, участвующих в формировании данного концепта.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование концептов является одним из важнейших направлений  современных гуманитарных исследований. В каждой культуре существуют ключевые слова, в осмыслении и интерпретации которых раскрываются особенности мышления и менталитет того или иного народа. Обозначая главные понятия духовной культуры, они сами являются ее элементами, делают ее знаковой и одновременно осмысливаются ею. Благодаря анализу концептов мы познаем культуру народа.

Среди концептов русской культуры «тоска»  занимает одно из центральных мест. Склонность к тоске – особенная черта русского человека – связана и с природными факторами, поистине противоречива власть пространства над русской душой.

Образ русской тоски оказывается чрезвычайно живучим. В национальной концептосфере русской культуры продолжает активно ощущаться внутренняя форма слова – теснота, тиски в противовес широте, удали, воле. Тоска закрадывается в душу, если человек утрачивает смысл жизни. Она настигает человека, потерявшего связь с общим делом и с делающими это дело людьми.

В каждой культуре существуют свои формы  для выражения  эмоционально подавленного душевного состояния: английский сплин, французская скука, немецкая мировая  скорбь, русская тоска (хандра). Тем не менее, именно для русской культуры характерно огромное количество меланхолических образов и переживаний, что позволяет прийти к выводу о том, что тоска является одним из ключевых концептов русской культуры.

Концепт «тоска» относится к одному из ведущих в идиостиле А.П. Чехова. Тоска у Чехова предстает как жидкость, как предел горя и счастья; одновременно тоска оказывается и жаждой. Присутствие метафорической ассоциации тоски, жажды и воды (жидкости) в сознании героев частично обуславливает их поступки, высказывания и намерения. Это еще раз подтверждает мысль о том, что коммуникативная проблематика у Чехова не сводится только к нежеланию людей понимать друг друга: и за неудачами коммуникации, и за отдельными «случайными» деталями поведения героев стоят глубокие языковые и когнитивные причины. Концепт «тоска» настолько значим, что автору подчас не хватает общеязыковых единиц и он создает окказиональные для выражения мельчайших оттенков смысла, участвующих в формировании данного концепта.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Аскольдов С.А. Концепт и  слово / Русская словесность. От  теории словесности к структуре  текста. Антология. – М: Просвещение, 1997. – С. 271.

2. Вежбицкая А. Понимание культур  через посредство ключевых слов. Языки славянской культуры / пер. с англ. А. Д. Шмелева. – М.: Наука, 2001. –288 с.

3. Карасик В.И., Стернин И.А. Антология  концептов. Том I. – Волгоград:  Парадигма, 2005. – 352 с.

4. Катаев В.Б. Проза Чехова. Проблемы  интерпретации. – М.: МГУ, 1979. –  327 с. 

5. Крылова Е.О. Метафорическое представление тоски в прозе А.П. Чехова // Филологические науки. – 2008. – № 3. – С. 16-24.

6. Кубрякова Е.С. Краткий словарь  когнитивных терминов. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1997. – 245 с.

7. Лихачев Д.С. Концептосфера  русского языка // Изв. РАН СЛЯ. – 1993. – №1. – С. 5.

8. Маслова В.А. Когнитивная лингвистика.  – Минск: ТетраСистемс, 2008. – 272 с.

9. Маслова В.А. Лингвокультурология.  – М.: Академия, 2001. – 208 с. 

10. Неретина С.С. Тропы и концепты. – М.: ИФ РАН, 1999. – 277 с.

11. Нерознак В. П. От концепта  к слову: к проблеме филологического  концептуализма // Вопросы филологии  и преподавания иностранных языков: межвузовский сборник научных  трудов. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 1998. – 231 с.