Трагедия судьбы поэтов "Серебреного века"

Бессмысленно искать твердой логики в вакханалии репрессий тех лет. Загадочно другое. упорство, с которым следствие выбивает «обоснования» для своих загодя составленных  обвинительных заключений из тех, кто уже попал в его сети. Зачем нужно было столь педантично блюсти внешнюю форму судопроизводства, добиваясь непременно подписей арестованных под их «признаниями» в протоколах допросов? Из каких истоков проистекала 
эта озабоченность соблюдением «правил», вроде того, например, которое требует подписи участников очной ставки около каждой зафиксированной в протоколе их реплики? Для кого разыгрывался этот спектакль — без зрителей, без свидетелей! - и с такой жестокостью по отношению к жертвам?

 

4. Жизнь Цветаевой  в предвоенное и военное время

Марина Цветаева с  сыном скиталась по чужим углам: снимала комнату в Голицыне, переменила три жилья в Москве. Ездила с передачами в Але и Сергею Яковлевичу; тряслась над хрупким здоровьем Лиура, вызволяла прибывший из Франции багаж, который задерживали целый год… и занималась переводами – с французского, немецкого, английского, грузинского, польского и других языков. Она совершала истинно подвижнический труд, работая с тем же самоотречением,  как если бы это были ее оригинальные стихи. Слова: «Я перевожу по слуху – и по духу (вещи). Это больше, чем смысл.» - были ее девизом в работе. В черновых тетрадях  - бесчисленное количество вариантов и по обыкновению  разного рода записи. Вот одна: «Я отродясь, как вся наша семья – была избавлена от этих двух «понятий»: слава и деньги. Добрая слава, с простой славой – не знакома. Слава: чтобы обо мне говорили. Добрая слава – чтобы обо мне не говорили – плохо. Добрая слава: один из видов нашей скромности – и вся наша честность».

«Деньги? Да плевать мне  на них. Я их чувствую только, когда  их – нет…Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну – и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня что – то останется? … Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть  деньги»

П- прежнему, как и двадцать лет назад, она общалась со многими, но как и прежде, все было лишь  «Модной пустошью» в ее неизбывном одиночестве и горе, которое  и доверить – то- кому – либо было рискованно. Однако «Тайный жар» не угорал в ней, она все еще была способна  защищаться от людей. Свидетельство тому – несколько прекрасных лирических стихотворений, затерянных в переводческих тетрадях.

Осенью 1940 года Госметиздат  вознамерился издать маленький сборник  цветовых стихов; Марина Ивановна старательно  и волнуясь (сохранились попутные записи об этом), составляла его… Сборник  был … К.Зелинским. Подробности его враждебной рецензии, судя по ее записям, ей не сообщили, она знала только:   человек, в лицо хваливший ее стихи объявил их «формастическими»…

В апреле 1941 года Марину Ивановну Цветаеву приняли в профком литераторов, при Госметиздате. С фотографии на удостоверении   смотрит старая женщина (а ей всего сорок восемь!) с остриженными не к лицу завитыми волосами и вымученной, слабой улыбкой…

Война застала Цветаеву за переводом Федерико Гарсия Лорки. Работа была прервана: события привели  Марину Ивановну в состояние паники, безумной тревоги за сына, полной безысходности. Тогда-то вероятно и начала слабеть ее воля к жизни…

Восьмого августа Цветаева с  Муром уехала  пароходом в Москву в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу на Каме. Навис ужас остаться без работы. Надеясь получить что-нибудь в Чистополе, где в основном находились эвакуированные московские литераторы, Мария Ивановна съездила тута, получила согласие на прописку (несмотря на протест К. Тренева) и оставила заявление: «В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда 26-го августа 1941 года» (Столовая откроется лишь в конце октября). Немного, как – будто бы обнадеженная, 28-го она вернулась в Елабугу  с намерением перебраться  в Чистополь.

В этом тупике, куда она  попала выхода не было и она сама вынесла себе смертный приговор. В  Эвакуации в Елабуге, предлагали сотрудничество с НКВД, но эти четыре буквы означали и смерть мужа, и трагедию дочери и сестры и трагедию нескольких других, ни в чем не повинных людей.

Здесь, у последней  черты, все чувства Марины Ивановны достигли своего абсолюта. Тоска полнейшего одиночества и заброшенности; собственной  беспомощности, тревоги; роковое убеждение, что она ничего не умеет, паралич воли; страх за сына; которого она невольно втягивала в лабиринт отчаяния и безнадежности…

Безумный и жестокий мир «Железного» века петлей захлестнул ей горло. 31 августа 1941 года великий  русский поэт  добровольно ушла из жизни. В одной из посмертных записок – строки;

«А меня простите –  не вынесла».

А стихи выдержали.

Бог, не суди – ты не был

Женщиной на Земле.

 

5. Версии о смерти Марины Цветаевой

На сегодняшний день существуют три главных версии самоубийства Цветаевой.

1. Первая примета сестрой поэта Анастасии Цветаевой – и тиражировала в многократных переездах «Воспоминаний». Согласно этой версии  Марина Цветаева ушла из жизни, спасая или по крайней мере облегчая жизнь своего сына. Убедившись, что она сама уже не может ему помочь, более того – мешает прилипшей репутацией «белогвардейки», она принимает решение, лелея надежду, что Муру без нее скорее помогут. Особенно если она уйдет так.

2.Другая версия наиболее  аргументирована Марией Белкиной. С одной стороны, считает она,  к  уходу из жизни Цветаева была внутренне давно готова, о чем свидетельствуют множественные ее стихотворения и дневниковые записи. Но Белкина вносит еще один момент: он назван не слишком прямо, но проведен  с достаточным нажимом. Это мотив душевного нездоровья Цветаевой, Обострившегося с момента начала войны. Белкина опирается при этом на личные свои впечатления. Личные встречи – и в этом как плюсы. Так и минусы ее свидетельства. «Она там, уже в Москве потеряла волю» - читали мы в книге «Скрещение судеб», - не могла ни на что решиться, поддавалась влиянию любого, она не была уже самоуправляема… и внешне она уже изменилась там в Москве, когда я ее увидела в дни долбешек, она осунулась, постарела, была как я уже говорила, крайне растерянной, и глаза блуждали, и папироса в руке подрагивала…».

3. Наконец, в последние  годы появилась третья версия  гибели поэта. В ней роковая  роль отводится органам НКВД. Автор версии – Кирилл Хенкем.

Она уходит из жизни в  последний день лета. Уходит в конечном счете на грани взнуздания - теми силами, подчиниться которым ее дух не может. Это всегда была ее, чисто цветаевская особенность в поэтическом воплощении темы смерти. В зрелые свои годы она чаще всего писала о смерти добровольной. Смерть, как протест, смерть – если нет уже надежды одолеть зло, насилие, принуждение:

Не возьмешь мою душу живую!

Так, на полном скаку погонь – 

Пригибающийся – и  жилу

Перекусывающий конь

Аравийский.

Эти горделивые строки были написаны еще в 1924 году. Они остались до конца выражением ее жизненного кредо.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

6. Горькие страницы  памяти об Осипе Мандельштаме

Осип Эмильевич Мандельштам  родился  января 1891 г. В Варшаве, в купеческой семье. Окончил Тенишевское училище, в Петербурге. В 1907 – 1910 гг.жил за границей, слушал лекции в Сорбонне и Гейдельберге. В 1922 году учился на историко – филологическом факультете Петербургского университета. В это время вошел в круг поэтов – акмилистов.

Осип Мандельштам был  одним из самых неустроенных в  жизни людей. Он вечно нуждался. Теперь, когда закончился его жизненный путь, если собрать   все им написанные, то будет солидный том или два тома. Осип Эмильевич строже, сдержаннее своих одношкольцев – акмистов «Камень» только внешне колодец. Надо «холодностью» Мандельштама , над его ложно – классическим пафосом иронизировали. Заполнялась чья-то эпиграмма:

Раз петербургский старожил

Решил стихов развеять скуку  – 

И кто – то камень положил

В его протянутую руку.

Он – поэт, ставший  одним из символа эпохи пожирающей своих детей, убивавших своих  поэтов, и все таки бессильно стереть их из памяти культуры.

Мандельштам – пример доблестного овладения материалом жизни. Переживание стихов как счастья  – это и есть счастье. Еще нелепей  жалобы на то, что его нет в  жизни, что он возможно лишь в поэзии. «Нет счастья в жизни» - это вообще не человеческая, а уголовная формулировка. На противоборстве счастья и беды, любви к жизни и страха перед ней держится вся поэзия  и в особенности – Мандельштама, выдержав самое тяжелое испытание в истории русской поэзии на разрыв.

Поэт ощущал глубокую связь с Россией и соединил с ней свое творчество, свою судьбу.

В молодости он увлекался  революционными идеями. Но благодаря  жестоко растоптанными социалистическими  иллюзиями, Мандельштам оказался первым поэтом, заклейнивший Сталина. Еще в 1933 году, когда его громогласно начали называть «Великим вождем».

Мы живем, под собою  не чуя страны,

Наши речи за десять шагов  не слышны

А где хватит  на пол   разговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как  черви жирны

И слова,  как пудовые игры,  верны.

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

Но не смотря ни на что, многие находили в Осипе Эмильевиче постоянную эпическую заботу, поддержку  и внимание. Одним он раздавал оставшуюся у него мелочь, другим устраивал ночлег, временное пристанище, третьим выпадало угощенье в буфете: чай с лимоном или полный завтрак. Осип Мандельштам никогда не ходил завтракать в одиночку. Будто ненароком, невзначай, всегда прихватывал с собой по дороге в буфет  двух – трех «начинающих».

Оказывать молодым людям добро, благоденствовать им он считал как бы своим кровным делом. Сам же поэт был вечным скитальцем и оставался им до конца жизни.

Поэт не только написал, но и прочитал свои стихи полутора  десяткам людей. Стихи, в которых  он откликнулся на ужасы палаческой тирании в коллективизации    стали поводом для ареста и ссылки поэта сначала в Чердынь, потом в Воронеж (1934-37).

С тридцать шестого Мандельштаму стало очень худо: Не давали работать для радио, для театра, в печати. Самое тяжелое началось с весны тридцать седьмого.

Состоялось позорное собрание, где «братья - писатели» отлучали, отторгали Мандельштама от литературы, отмежевались от него, подвергали остракизму. Они делали это убежденно, со всею страстью  своего темперамента, другие – через горечь и боль.

Мандельштам осунулся, стал сплошным комком нервов, страдал одышкой. Е. Евтушенко побывал   в Воронеже, не  нашел никаких попыток увековечить память о поэте. Там, где в 30 годах опального поэта навещала Анна Ахматова, поднимая по заплеванной лестнице, Евтушенко лишь отметил написанные углем, гвоздем трогательные  письма поэту от паломников из разных городов.

Также я нашла одно из стихотворений, посвященных памяти О.Мандельштама: 

 

Осипу  Мандельштаму

Встречались мы случайно и немного,

Пути мелькали, перекрестки  жгли.

Тебя судьба судила слишком  строго,

И беспокойная твоя дорога

Оборвалась, задев за край земли.

 

В те злые дни, когда ломали крылья,

Когда своей вины никто  не знал,

И беды шли, теснясь от изобилья,

Ты мучился от гордого бессилья

И нищенствовал, и стихи  писал.

 

Мы жили врозь.

Как мотыльки мы бились

В окно мечты, а гибель всем близка.

Мы, младшие, еще не оперились,

Прощались с жизнью эти, те простились,

А встреча всех, кто  выжил, далека.

 

Сегодня я твою припомнил  келью,

Мольберт жены, этюды  на стене,

Простой матрац, служивший  вам постелью,

Год двадцать третий, звавший  к новоселью.

И доброе твое письмо ко мне.

 

И этот мрак запомнившейся  встречи,

Как пленный зверь  метался, загнан, ты.

Глухой прибой стихов окутал плечи,

Прощальный свет струили  в люстрах свечи,

И меч судьбы пылал  из темноты.

 

Тяжко читать письма Мандельштама, написанные им перед последним арестом  в 1937 году «Меня нет. У меня есть одно только право умереть. Меня и жену толкают на самоубийство. Нового приговора к ссылке не выполню. Не могу».

Те, которые хотели стереть  его в «лагерную пыль», не понимали главного, о чем сказано в этих пророческих строках:

Лишь меня морей, разбега  и разлета и дав стопе упор насильственный земле,

Чего добились вы? Блестящего расчета: Губ шевелящихся отнять вы не смогли.

Он умер в декабре 1938 года в пересыльном лагере под  Владивостоком от голода и болезней.

Единственный памятник Мандельштаму создан во Владивостоке. Это тончайшая метафора гордости и одновременно беззащитности поэта.