Поэзия декабристов

Поэзия декабристов

Поэтическое движение, связанное с декабризмом, вырастало на почве борьбы с основами феодально-крепостнического строя. Отражая надежды народа на освобождение от векового рабства, оно опиралось в то же время на предшествующую передовую литературную традицию. Поэты-декабристы утвердили общественную роль поэзии, ее гражданское назначение, они продолжили и обосновали в новых условиях радищевское понимание, задач поэта как гражданина и воинствующего борца.

В поисках действенного и политически целеустремленного художественного слова поэты-декабристы резко разошлись с сентиментально-элегическим направлением школы Жуковского и явились наследниками и продолжателями радищевских революционных традиций. Политическая дифференциация среди декабристов, которые разделялись на более левых и более правых, определила и степень прогрессивности их литературной деятельности. С этой точки зрения, конечно, несоизмеримыми являются, например, политические позиции Рылеева, этого наиболее революционного поэта-декабриста, с позициями Ф. Глинки или Катенина: не случайно Глинка принадлежал к чрезвычайно умеренному крылу «Союза благоденствия», а Катенин, активный деятель декабристского движения на раннем его этапе, в дальнейшем (правда, не без влияния внешних обстоятельств — ранней высылки из Петербурга) отстал от движения.

Характерной чертой творчества поэтов-декабристов был глубокий интерес к русской национальной истории, патриотическая гордость героическим прошлым своей родины. Важнейшей тематической линией декабристской поэзии являлось воспроизведение великих исторических событий и образов героев прошлого, отражающих свободолюбивый дух русского народа в его борьбе за свободу и национальную независимость. Особенные симпатии вызвал у декабристов древний Новгород с его вечевым устройством и республиканскими вольностями. Тема новгородской вольницы разрабатывалась не только в творчестве декабристов — В. Ф. Раевского, К. Ф. Рылеева, А. И. Одоевского, А. А. Бестужева, но она отразилась также в поэзии Н. М. Языкова, Д. В. Веневитинова и др.

В своей литературной деятельности декабристы не замыкались в пределах русской истории и культуры, широко черпая материалы и из истории других народов и государств. Об этом свидетельствуют мемуары декабристов, а особенно их показания перед следственной комиссией. «Плутарх, Тит Ливий, Цицерон, Тацит и другие были у каждого из нас почти настольными книгами», — вспоминал декабрист И. Д. Якушкин. Образы и мотивы героической античности нашли свое отражение у Рылеева, Кюхельбекера и других. В политической поэзии декабристов часто встречаются имена Брута, Катона, Цезаря. Античные образы становились своеобразными условными символами для обозначения совершенно конкретных явлений современной русской политической и общественной жизни.

Древнерусская история, история Греции и Рима, наконец история французской, испанской и других революций — все это служило источником для политических аналогий, для агитационных лозунгов. Образ Риего — вождя испанского «пронунсиаменто» — в сознании декабристов стоял рядом с образом римского республиканца Люция Юния Брута. Показательно, что член Северного общества А. М. Булатов, отправляясь утром 14 декабря на Сенатскую площадь, по его собственному признанию, «имел несчастие похвастать», что если будет «в действии, то и у нас явятся Бруты и Риеги, а может быть и превзойдут тех революционистов». Образы античных героев и деятелей национальной истории декабристы осознавали как своих предшественников. Вследствие этого даже самые имена Брута и Риего включались в ряд таких боевых агитационно-политических лозунгов, как «свобода», «любовь к отечеству», «народное благо» и т. д.

Громадной заслугой поэтов-декабристов является разработка в их творчестве образа положительного героя. В произведениях Рылеева, В. Раевского, Кюхельбекера, Одоевского и др. воссозданы черты положительного героя-патриота, передового человека своего времени, пламенно преданного родине, готового пожертвовать жизнью за свободу, героя, для которого целью существования является служение «общественному благу». Для воссоздания этого образа декабристы использовали самый разнообразный материал, черпая его также из исторического прошлого.

Пропагандируемые декабристами эстетические принципы выдвигали категорию «народности». Политическая гражданская тематика поэтов-декабристов вела их к преодолению камерных лирических жанров и к воскрешению в поэзии классического стиля. Но «классицизм» декабристской поэзии был специфичен: он находился в теснейшей связи с идеями народности и романтического историзма.

Список литературы

1. Благой Д. Кюхельбекер // Литературная энциклопедия: В 11 т. — М., 1929—1939. Т. 5. — М.: Изд-во Ком. Акад., 1931.
2. Дробленкова Н. Ф. Глинка Федор Николаевич // Энциклопедия "Слова о полку Игореве": В 5 т. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995.
3. Мордовченко Н. И. Поэзия декабристов // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941—1956. Т. VI. Литература 1820—1830-х годов. — 1953.
4. Цейтлин А. Рылеев // Литературная энциклопедия: В 11 т. — М., 1929—1939.
5. http://www.plam.ru/ucebnik/istorija_russkoi_literatury_xix_veka_chast_1_1795_1830_gody/p5.php#n_52
6. http://www.xliby.ru/istorija/ot_sentimentalizma_k_romantizmu_i_realizmu/p11.php
7. http://www.znaniy.com/o/223-odoevskij-aleksandr-ivanovich.html
8. http://feb-web.ru/
9. http://feb-web.ru/feb/slovenc/es/es2/es2-0291.htm

Кюхельбекер Вильгельм Карлович

(1797 – 1846)

В декабристское движение Кюхельбекер пришел как поэт. Он сам был поэтом-гражданином, учителем людей и прорицателем будущего. В годы заключения сознание своей высокой миссии у него обостряется. Оно дает ему силы для настойчивой, упорной борьбы за возможность писать и право печататься. Миссия поэта и героический подвиг во имя торжества добра по-прежнему стоят рядом («Герой и певец», 1829; «Три тени», 1840; «На смерть Якубовича», 1846). Однако поражение в реальной схватке с самодержавием поколебало веру в действенный революционный идеал. Морально-психологической опорой поздней лирики Кюхельбекера становится надежда на высшую справедливость. В его стихи проникают мистические настроения, но в основе их по-прежнему вера в бессмертие поэзии, жизнеутверждающая тема exegi monumentum.

Верность декабризму Кюхельбекер сохранил на всю жизнь. Заключенный в одиночную камеру, он находит в себе силы верить, что «надеждам будет исполненье» («Тень Рылеева», 1827). Он скорбит о неудаче восстания и гордится тем, что принадлежал к «стае орлиной» его участников («На смерть Якубовича»). С судьбой осужденных декабристов ассоциативно связаны поэмы Кюхельбекера на библейские темы: «Давид» (1829), «Зоровавель» (1831).

В крепостях и ссылке Кюхельбекер остается верен традиции высокой лирики. Гражданский пафос и эмоциональная напряженность по-прежнему являются стилистической основой его одической поэзии («Тень Рылеева», 1827; «На 1829 год», «Брату», 1833). Его поздние стихи окрашены архаическим колоритом, но вместе с тем в них постепенно исчезают тяжеловесные обороты, поэт отказывается от громоздких многосоставных слов. Кюхельбекер пользуется славянизмами как поэтическими словами, которые позволяют создать особую атмосферу вокруг некоторых возвышенных представлений. Подобное соединение двух словесных начал происходит, например, в стихотворении «Участь русских поэтов»:

Горька судьба поэтов всех племен; 
Тяжеле всех судьба казнит Россию: 
Для славы и Рылеев был рожден; 
Но юноша в свободу был влюблен… 
Стянула петля дерзостную выю.

(1, 314)

В лирике Кюхельбекера послеалександровских лет усиливаются элегические мотивы и интонации, поэт часто прибегает к меланхолической манере Жуковского («Луна», 1828; «Ночь», 1828; «Ветер», 1829).

За четыре года до того, как Кюхельбекер стал революционером, он начал трагедию «Аргивяне», в которой суровый и мудрый республиканец поднимает мятеж против своего брата-тирана и побеждает его. В трагедии ставятся конкретные вопросы революционной тактики декабризма: каковы действующие силы государства, как избавиться от тирании, какова роль различных социальных сил (в частности народа, войска) в подготовке государственного переворота. В трагедии много конкретных намеков на современную политическую обстановку в стране: на роль народа в Отечественной войне, на преимущества, которые предоставлялись иностранцам в правительстве и армии, на обстоятельства воцарения Александра I. Хор пленных рабов-аргивян символизирует рабское состояние русского народа. Выполняя, как и в греческой трагедии, функцию рока, хор пророчествует гибель тирану. Таким образом, уже само построение трагедии подчеркивало ее политическую направленность.

Литературная судьба Кюхельбекера складывалась трагично. Он писал много. Стихи его часто не встречали признания даже у друзей и единомышленников. После 1825 г. он был слишком оторван от литературной жизни. Живое литературное общение, контакты с жизнью заменяли комплекты старых журналов, которые поэт получал в крепости. В литературу уже пришли поэты и прозаики нового поколения, а узник все еще переживал журнальные битвы 20-х гг. Но до конца Кюхельбекер сознавал поэзию как служение высоким идеалам гражданственности и мог сказать о себе:

Забудут заблужденья человека, 
Но воспомянут чистый глас певца, 
И отзовутся на него сердца 
И дев и юношей иного века.

(«Моей матери», 1832; 1, 249)

Одоевский Александр Иванович

(1802–1839)

А. И. Одоевский (1802–1839) широко известен как автор ответа на послание Пушкина «В Сибирь» («Во глубине сибирских руд…»). Его «ответ» («Струн вещих пламенные звуки», 1827–1829 <?>) — выражение неколебимости революционного сознания декабристов после поражения восстания. В стихотворении четко выражена идея непрерывности, преемственности революционной борьбы. Благодаря этому «ответ» Пушкину занял прочное место в истории русского освободительного движения, а одна из его строк — «Из искры возгорится пламя» — стала эпиграфом к ленинской «Искре».

Поэтом Одоевского сделала декабрьская катастрофа. Стихи он писал и раньше, но, по собственному признанию, постоянно был не удовлетворен ими и уничтожал написанное. И только свойственная декабристам вера в эмоциональную силу художественного слова, в его способность внушать мысли и вызывать поступки заставила его заняться всерьез поэтическим творчеством. Свое назначение поэта-гражданина, продолжателя поэтического дела Рылеева, Одоевский осознал в Петропавловской крепости, в одиночном заключении. Узнав о казни вождей восстания, он пишет стихотворение «Сон поэта» (1826):

Таится звук в безмолвной лире, 
Как искра в темных облаках; 
И песнь, незнаемую в мире, 
Я вылью в огненных словах. 
В темнице есть певец народный, 
Но — не поет для суеты…

Не известна точная последовательность создания таких стихотворений, как «Зосима», «Неведомая странница», «Старица-пророчица», «Кутья», известно лишь, что написаны они в 1829–1830 гг. По хронологии описываемых событий стихотворения относятся ко времени Ивана III и Ивана IV и прослеживают почти все этапы развития отношений Новгорода и Москвы в эту эпоху. В «Зосиме» новгородцы не предполагают о скорой гибели, шумно пируют у Марфы Посадницы, заносчиво судят о Москве, лишь один герой – Зосима предвидит падение города. В «Старице-пророчице» Одоевский рисует битву войск Ивана III с новгородцами, которая заканчивается поражением новгородцев. Стихотворение «Неведомая странница» описывает изгнание из Новгорода последних противников московского царя. События «Кутьи» относятся к эпохе Ивана Грозного. Стихотворение продолжает тему гибели Новгорода, завершает все предшествующие события, изображая картину злодеяний Грозного.

Стихотворения «Зосима», «Старица-пророчица», «Неведомая странница», «Кутья», как правило, называют балладами. Они действительно относятся к этому жанру, но имеют своеобразные черты. Главная из них – неразвитость внешнего действия. Обычно действие баллад активно, герой включается в жизненные бурные события. А что происходит в «Зосиме»? Одни пируют, другой не принимает участия в пире, а затем предсказывает гибель пирующих. В «Кутье» царит тишина, все действие сведено к одному эпизоду – Грозный принимает у себя новгородских изгнанников, справляет тризну; новгородцы сидят за столом, а Грозный ставит на стол кутью. Для исторических баллад Одоевского характерно изображение событий до и после кульминационного момента, поэт выбирает трудный для изображения психологический момент перед битвой, перед гибелью, казнью. По сути ничего не происходит в балладе «Кутья», но Одоевский строит балладу так, что читателя не покидает чувство тревоги. В первых строках сразу задается тон повествования – «Грозный злобно потешается в белокаменной Москве». Далее – сравнение Грозного с радушным хозяином, который принимает в гостях своих кровных братьев, обостряет понимание надвигающегося зла, фольклорные приемы отрицательного параллелизма, повтора с нарастанием в еще большей степени способствуют этому.

В этом небольшом по объему произведении поэту удалось исторически точно очертить характер самодержца: царь не только зол, жесток, но он и лицедей, потешающийся над жертвой. Вместе с тем баллада Одоевского не лишена аллюзионности: сквозь исторический рисунок просвечивают современные поэту события. Одоевский рассчитывал, что гибель вечевых республик будет сопоставлена с разгромом декабристов, изображение Ивана Грозного соотнесено с Николаем I.

В целом для баллады Одоевского характерны неразвитость внешнего действия и внутренний драматизм, постоянные приемы (включение видений), аллюзионность, создание символических образов.

Глинка Федор Николаевич

(1786—1880)

Как поэт Глинка сложился рано. Его первые стихотворения связаны с войной 1812 г. («Военная песня», «Солдатская песня», «Песня сторожевого воина перед Бородинскою битвою», «Песня русского воина при виде горящей Москвы», «Авангардная песня» и др.). Героям войны Глинка посвятил серию своеобразных литературных портретов («Партизан Сеславин», «Партизан Давыдов», «Смерть Фигнера»). Поэзия Глинки выражает мировоззрение раннего этапа декабристского движения, для которого характерны благотворительность, просветительство, формирование общественного мнения.

Глинка придавал особое значение дидактической поэзии, воспитывающей гражданские добродетели и исправляющей пороки в человеке. Руководствуясь этими целями, он обращается к духовной поэзии – к переложению псалмов, к библейским сюжетам. Эти произведения были опубликованы им под названием «Опыты священной поэзии» (1826). Поэт заимствует из псалмов отдельные мотивы и образы, которые толкует в духе декабристских воззрений. Например, в «Блаженстве праведного» (вариации на темы I псалма) библейский текст подчинен просветительским филантропическим задачам: