Отражение народного характера в рассказе А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»

Министерство общего образования  Свердловской Области

ГБОУ СПОСО Красноуфимский Аграрного Колледж

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Реферат

  

По Литературе

На тему: Отражение народного  характера в рассказе

А.И. Солженицына

«Один день Ивана Денисовича»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Выполнил Студент Барахвостов А.В.

Преподаватель Брюхова С.А.

 

 

 

2013г

 

 

 

 

 

Содержание

 

 

Введение…………………………………………………………………………...2

Глава 1. Система персонажей в рассказе А.Солженицына «Один  день Ивана

 Денисовича»………………………………………………………………………5

Глава 2. Шухов как народный характер………………………………………....9

Заключение……………………………………………………………………….17

Литература…………………………………………………………………….19

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

 

Эта история, как позднее  вспоминал Александр Исаевич, началась в 1950 году в Экибастузском особом лагере, когда он «в какой-то долгий лагерный день зимний день таскал носилки с напарником и подумал: «Как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути достаточно описать один всего день в подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь».

В 1959 году, когда Солженицын учительствовал в Рязани, он реализовал свой замысел. Повесть «Щ-854. Один день одного зека», как она первоначально  называлась, была написана примерно за полтора месяца. В редакции журнала  «Новый мир», возглавлявшегося А.Т.Твардовским, куда в конце 1961 года была передана рукопись, автору предложили заменить первоначальное название на другое, более нейтральное – «Один день Ивана Денисовича». Это была вынужденная мера, с помощью которой опальный журнал пытался обойти бдительную советскую цензуру.

В произведении, открывавшим для советского читателя лагерную тему, отсутствовали прямые разоблачения тирана Сталина и руководителей НКВД, не было ничего сенсационного, никаких леденящих кровь историй о палачах и жертвах ГУЛАГа. Имя Сталина в рассказе прямо не называется, а сам он упоминается лишь мимоходом, в двух фразах какого-то безымянного «зэка» из седьмого барака: «Пожалеет вас батька усатый! Он брату родному не поверит, не то, что вам, лопухам!» Позже в книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын напишет, что Сталин не был причиной террора, он лишь «закономерное явление на том пути, который был предопределен революцией и ее идеологией».

Сюжетная основа произведения предельно проста – автор описывает  один день одного заключенного – от подъема до отбоя. Особое значение в этом случае приобретает выбор главного героя. Солженицын взялся рассказать  о судьбе одного из тех миллионов простых русских людей, которые ни жалоб, не мемуаров не пишут, о народе бессловесном и бесписьменном, о тех, кто больше всего и пострадал, причем безвинно, от чудовищного государственного произвола и насилия.

В творчестве Солженицына  создана целая характерология русской  жизни первой половины ХХ в. Предметом  исследования стал русский национальный характер. Солженицын прослеживает изменение русской ментальности, показывает процесс мучительной ломки национального сознания. Можно сказать, что русский характер запечатлен им в процессе деформаций.

Писатель фиксирует  оскудение народной нравственности, проявившееся в озлоблении и ожесточении людей, замкнутости и подозрительности.

Эту проблему народного  характера писатель затрагивает  и в повести «Один день Ивана  Денисовича». Автор при раскрытии  характера главного героя показывает, что помогло ему выжить в условиях массового нивелирования людей..

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Гл. 1. Система персонажей в рассказе А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»

 «Один день Ивана  Денисовича» связан с одним  из фактов биографии самого  автора – Экибастузским особым  лагерем, где зимой 1950-51гг. на  общих работах был создан этот рассказ. В этом рассказе автор от лица своего героя повествует о всего одном дне из трех тысяч шестисот пятидесяти трех дней срока Ивана Денисовича. Но и этого дня хватит, чтобы понять, какая обстановка царила в лагере.

А. И. Солженицын показывает жизнь бригады и каждого человека из бригады отдельно. Всего в 104-й бригаде 24 человека, но выделены из общей массы, включая Шухова, четырнадцать: Андрей Прокофьевич Тюрин – бригадир, Павло – помбригадира, кавторанг Буйновский, бывший кинорежиссер Цезарь Маркович, «шакал» Фетюков, баптист Алеша, бывший узник Бухенвальда Сенька Клевшин, стукач Пантелеев, латыш Ян Кильдигс, два эстонца, одного из которых зовут Эйно, шестнадцатилетний Гопчик и «здоровенный сибиряк» Ермолаев.

Практически все персонажи, (за исключением собирательного образа Шухова) имеют реальных прототипов: за каждым из них, по признанию автора, стоит подлинный узник Экибастузского лагеря, в котором писатель отбывал заключение в начале 50-х.

Фамилии солженицынских персонажей нельзя назвать «говорящими», но тем не менее, некоторые из них отражают особенности характера героев: фамилия Волковой принадлежит зверски жестокому, злобному начальнику режима («… иначе, как волк, Волковой не смотрит. Темный, да длинный, да насупленный – и носится быстро»); фамилия Шкуропатенко – зэку, рьяно исполняющему обязанности вертухая, словом, «шкура». Гопчиком – ловкий и плутоватый юный зэк, Цезарем – мнящий себя аристократом, вознесшийся над простыми работягами столичный интеллигент. Фамилия Буйновский подстать гордому, готовому в любой момент взбунтоваться заключенному – в недавнем прошлом «звонкому» морскому офицеру. Однобригадники часто называют Буйновского кавторангом,  капитаном, реже обращаются к нему по фамилии, и никогда – по имени-отчеству (подобной чести удостаиваются только Тюрин, Шухов и Цезарь). В лагере Буйновский еще не адаптировался, он все еще ощущает себя морским офицером. Потому, видимо, своих однобригадников и называет «краснофлотцами», Шухова – «матросом», Фетюкова – «салагой». Буйновский не слышит надзирателя Курносенького, выкрикивающего его лагерный номер – Щ-311, но сразу же отзывается на фамилию.

Буйновский воплощает  такой тип поведения, который  в условиях лагерной несвободы оказывает (в отличие от Шухова, который  оказывает внутреннее, в нравственном отношении, сопротивление) открытый протест, прямое сопротивление. Столкнувшись с произволом конвоиров, кавторанг смело бросает им: «Вы не советские люди. Вы не коммунисты!» и при этом ссылается на 9-ю статью УК, запрещающую издевательство над заключенными. Солженицын, правда, сопровождает этот протест ироническим комментарием - и от себя, и от Шухова: «Имеют, знают. Это ты, брат, еще не знаешь». А тихий бедолага Сенька Клевшин сказал: «Залупаться не надо было!» <…> Будешь залупаться <…> пропадешь!» Когда приходит в барак надзиратель Курносенький, чтобы увести «энтузиаста» Буйновского в карцер, то Шухов с сочувствием следит, как «темнит» бригадир, укрывая Буйновского («у меня малограмотные…», «рази их упомнишь номера собачьи»). А внезапное возникание Буйновского на первый же окрик надзирателя: «Буйновский есть?» - вызывает и жалость и презрение: «Так вот быстрая вошка всегда первая на гребешок попадает».

И Шухову с его здравым  смыслом, и Буйновскому с его  непрактичностью противопоставлены те, кто не «принимает на себя удар», «кто от него уклоняется». Прежде всего это кинорежиссер Цезарь Маркович. Вот уж устроился так устроился: у всех шапки заношенные, старые, а у него меховая новая шапка, присланная с воли («кому-то Цезарь подмазал, и разрешили ему носить чистую новую городскую шапку. А с других даже обтрепанные фронтовые посдирали и дали лагерные, свинячьего меха»); все на морозе работают, а Цезарь в тепле, в конторе сидит. Шухов не осуждает Цезаря: каждый хочет выжить. Но вот то, что Цезарь, как само собой разумеющееся принимает услуги Ивана Денисовича, его не украшает. «Образованные разговоры» - вот одна из отличительных черт жизни Цезаря. Он образованный человек, интеллектуал. Кино, которым занимается Цезарь – игра, то есть выдуманная, ненастоящая жизнь (тем более с точки зрения зэка). Игрой ума, попыткой отстраниться от лагерной жизни занят и сам Цезарь. Даже в том, как он курит, «чтобы возбудить в себе сильную мысль, сквозит изящный эстетизм, далекий от грубой реальности». Шухов иной раз жалеет Цезаря: «Небось много он о себе думает, Цезарь, а не понимает в жизни ничуть».

Эталон внутренней свободы, генетическое ее воплощение – высокий  старик Ю-81, против которого за ужином оказался Иван Денисович. Шухов знал, что «он по лагерям да тюрьмам сидит несчетно и ни одна амнистия его не прикоснулась, а как одна десятая кончалась, так ему сразу новую совали», но вблизи рассмотрел его впервые.

Чем поразил Шухова тот  старик, «досказавший», выразивший без  слов и его умное достоинство? Тем, что в нем как бы не сломалась, не согнулась, не рассыпалась в прах «внутренняя вертикаль», веленье Божье, воля к жизни не по лжи. 

«Изо всех пригорбленных  лагерных спин его спина отменна  была прямизною, и за столом казалось, будто он еще сверх скамейки под  себя что подложил. На голове его голой стричь давно было нечего – волоса все вылезли от хорошей жизни. Глаза старика не юрили вслед всему, что делалось в столовой, а поверх Шухова невидяще уперлись в свое. Он мерно ел пустую баланду ложкой деревянной, надщербленной, но не уходил головой в миску, как все, а высоко носил ложки ко рту. Зубов у него не было, ни сверху, ни снизу, ни одного: окостеневшие десны жевали хлеб за зубы. Лицо его все вымотано было, но не до слабости фитиля-инвалида, а до камня писаного, темного. И по рукам большим в трещинах и черноте видать было, что не много выпадало ему за все годы отсиживаться придурком. А засело-таки в нем, не примирится: трехсотграммовку свою не ложит, как все, на нечистый стол в росплесках, а – на тряпочку стиранную». Этот словесный портрет позволяет заглянуть за предел человеческой стойкости и ощутить мощь абсолютного иммунитета к насилию.

Честному сообществу заключенных противостоит бездушный  мир лагерного начальства. Оно  обеспечило себе безбедное существование, обратив узников в своих личных рабов. Надзиратели  с презрением относятся к ним, пребывая в полной уверенности, что сами живут по-человечески. Но именно этот мир имеет звериное обличие. Таков надзиратель Волковой, способный забить плеткой человека за малейшую провинность. Таковы конвоиры, готовые расстрелять опоздавшего на перекличку «шпиона»-молдаванина, который уснул от усталости на рабочем месте. Таков отъевшийся повар и его приспешники, костылем отгоняющие заключенных от столовой. Именно они, палачи, нарушили человеческие законы и тем самым исключили себя из человеческого общества.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Гл. 2. Шухов как народный характер

В центре произведения А. И. Солженицына – образ простого русского человека, сумевшего выжить и нравственно выстоять в жесточайших условиях лагерной неволи. Иван Денисович, по словам самого автора, - образ собирательный. Одним из его прототипов был солдат Шухов, воевавший в батарее капитана.

О долагерном прошлом сорокалетнего  Шухова сообщается немного: до войны  он жил в небольшой деревушке Темгенево, имел семью – жену и двух дочерей, работал в колхозе. Собственно, «крестьянского» в нем не так уж и много, колхозный и лагерный опыт заслонил, вытеснил некоторые «классические», известные по произведениям русской литературы крестьянские качества. Так у бывшего крестьянина почти не проявляется тяга  к матушке-землице, нет воспоминаний о корове-кормилице. Кони упоминаются только в связке с темой преступной сталинской коллективизации. У героя нет сладостных воспоминаний о святом крестьянском труде, зато в лагерях Шухов не раз вспоминал, как в деревне раньше ели: картошку – целыми сковородами, кашу – чугунками, а еще раньше, по-без-колхозов, мясо – ломтями здоровыми. Да молоко дули – пусть брюхо лопнет». То есть деревенское прошлое воспринимается скорее памятью изголодавшегося желудка, а не памятью истосковавшихся по земле, по крестьянскому труду рук и души. У героя не проявляется ностальгия по деревенскому «ладу», по крестьянской эстетике. Возможно, это объясняется тем, что автор хотел показать катастрофические последствия социальных и духовно-нравственных катаклизмов, потрясших в ХХ столетии Россию и существенно деформировавших структуру личности, внутренний мир, саму природу русского человека. Вторая возможная причина отсутствия у Шухова некоторых «хрестоматийных» крестьянских черт – опора автора рассказа прежде всего на реальный жизненный опыт, а не на стереотипы художественной культуры.

«Из дому Шухов ушел двадцать третьего июня сорок первого года, воевал, был ранен, отказался от медсанбата и добровольно вернулся  в строй, о чем в лагере не раз сожалел. В феврале 42-го года на Северо-Западном фронте армию, в которой он воевал, окружили, многие бойцы попали в плен. Иван Денисович же, пробыв в фашистском плену всего два дня, бежал, вернулся к своим. Шухова обвинили в измене: будто он выполнял задание немецкой разведки: «Какое ж задание – ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и оставили  просто - задание».

Во-первых, эта подробность ярко характеризует сталинскую систему  правосудия, при которой обвиняемый сам должен доказывать собственную вину, предварительно придумав ее. Во-вторых, приведенный автором частный случай, касающийся как будто бы только главного героя, дает основания предположить, что «Иванов Денисовичей» проходило через руки следователей так много, что те просто были не в состоянии находить солдату, побывавшему в плену, придумать конкретную вину. То есть на уровне подтекста речь здесь идет о масштабах репрессий.

Кроме того, данный эпизод помогает глубже понять героя, смирившегося с чудовищными по несправедливости обвинениями и приговором, не ставшего протестовать и бунтовать, добиваясь «правды». Иван Денисович знал, что если не подпишешь – расстреляют: «В контрразведке били Шухова много. И расчет был у Шухова простой: не подпишешь – бушлат деревянный, подпишешь – хоть поживешь еще малость». Иван Денисович подписал, то есть выбрал жизнь в неволе. Шухов вынужден был усвоить некоторые правила, без соблюдения которых в лагере трудно выжить: не спешит, не перечит конвою, лишний раз не «высовывается».

Говоря о типичности этого персонажа, нельзя упускать, что  портрет и характер Ивана Денисовича выстраиваются из неповторимых черт: образ Шухова собирательный, типический, но вовсе не усредненный. Сам А.Солженицын признается, что иногда собирательный образ выходит даже ярче, чем индивидуальный, вот странно, так получилось с Иваном Денисовичем».¹

В портрете Шухова встречаются  типические детали, делающие его почти  неразличимым, когда он находится в огромной массе зэков, в лагерной колонне: двухнедельная щетина, «бритая» голова, «зубов нет половины», «ястребиные глаза лагерника», «пальцы закалелые»  и т.д. Одевается он точно так же, как основная масса зэков-работяг. Однако в облике и повадках солженицынского героя есть и индивидуальное, писатель наделил его немалым числом отличительных особенностей. Даже лагерную баланду Щ-854 ест не так, как все: «В любой рыбе ел он все, хоть жабры, хоть хвост, и глаза ел, когда он на месте попадались, а когда вываливались и плавали в миске отдельно – большие рыбьи глаза – не ел. Над ним за это смеялись. И ложка у Ивана Денисовича имеет особую метку, и мастерок у персонажа особенный, и лагерный номер у него начинается на редкую букву. Писатель создал художественный образ судьбы человека, а не документальный портрет.