О некоторых особенностях архитектоники очерка Лескова «Леди Макбет Мценского уезда»

О некоторых особенностях архитектоники очерка Лескова «Леди Макбет Мценского уезда»

1. Шекспировское убийство 

Авторский жанровый подзаголовок «Леди Макбет Мценского уезда» (1864) –

очерк. То есть жанр документальный, предполагающий, что описываемые в нем события случились на самом деле. Между тем никаких прямых источников истории Лескова пока не обнаружено. Обычно комментаторы ссылаются на детские воспоминания писателя о случае в Орле: "Раз одному соседу старику, который зажился за семьдесят годов и пошел в летний день отдохнуть под куст черной смородины, нетерпеливая невестка влила в ухо кипящий сургуч... Я помню, как его хоронили... Ухо у него отвалилось... Потом ее на Ильинке (на площади) "палач терзал". Она была молодая, и все удивлялись, какая она белая..."¹.

Сюжетных пересечений между  этим эпизодом и событиями «Леди  Макбет»  – два: убийство постылого мужа и наказание преступницы. Этого все же недостаточно, чтобы счесть данное воспоминание источником лесковского очерка. Разве что сургуч, влитый в ухо старику, напоминает сцену убийства отца Гамлета из пьесы Шекспира и, возможно, именно эта деталь подтолкнула Лескова к мысли сопоставить свою героиню с леди Макбет Шекспира, указать на то, что и в Мценском уезде могут разыграться вполне шекспировские страсти. Излагаемые в «очерке» события в данном случае, похоже, вымышлены. Зато подобное жанровое определение давало писателю право ввести фигуру рассказчика, якобы повествующего нам о реальных событиях, о которых он сам слышал. Хотя если пытаться подыскивать точное жанровое определение истории Катерины Измайловой – это скорее новелла.

2. Пустыня. Возможности преодоления

«Леди Макбет Мценского уезда» – история любовной страсти и ее страшных последствий. Любовь молодой купеческой жены Катерины Измайловой к приказчику Сергею безумна и безудержна – буквально ничем не удержана, не ограничена. Коснемся сначала возможных ограничителей. Существовали ли преграды, которые все же смогли бы остановить Катерину Львовну и предотвратить трагедию?

В самом начале рассказчик пересказывает нам историю замужества Катерины Львовны. Девушка бедная, она вышла за состоятельного купца Зиновия Борисовича Измайлова не по любви, а потому что тот к ней посватался. Но пять лет, прожитые с супругом не принесли Катерине Львовне ни счастья, ни потомства. Последнее обстоятельство сильно огорчало и Зиновия Борисовича, который не желал остаться без наследника, и саму Катерину: «скука непомерная в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, и она рада бы, бог весть как рада бы она была понянчиться с деточкой». И попреки окружающих в том, что «неродица», ей надоели. Итак, первое, что как будто могло бы развеять скуку Катерины Львовны – «деточка».

Но заглянем вперед – развитие последующих событий показывает, что ребенок, даже и от страстно любимого Сергея, оказался Катерине не нужен, не интересен. Когда ей подали новорожденного в острожной больнице, «она только сказала: «Ну его совсем!» и, отворотясь к стене, без всякого стона, без всякой жалобы повалилась грудью на жестокую койку». В ней так и не проснулась мать, героиня настолько равнодушна к новорожденному, что нам не сообщается даже, какого пола младенец. Видимо, по умолчанию, это все же мальчик, так как дальше при упоминании о ребенке используется мужской род – сообщается, что он оставался «единственным наследником» измайловского состояния.

Конечно, равнодушие к собственному младенцу Катерины Львовны легко  объяснить тяжкой обстановкой –  она в остроге, оторвана от любимого, вся жизнь ее разрушена. И все же дело не только в остроге. Рассказчик спешит нам пояснить, что ее любовь, как «любовь многих слишком страстных женщин, не переходила никакою своею частию на ребенка». Действительно и до ареста никаких глубоких чувств по отношению к носимому во чреве дитяте Катерина Львовна не проявляла, будущий ребенок был для нее лишь картой в игре: почувствовав себя «в тягости», Катерина говорит о ребенке – «наш капитал будет». Ничего кроме расчета, беременность просто ускоряет поход Катерины Измайловой в Думу и вступление в права наследования состоянием мужа. А значит, можно предположить, что даже если бы Катерина родила от Зиновия Борисовича «деточку», вряд ли это заполнило бы ее тоскующее сердце.

Существует и второе средство избавления от «скуки купеческого дома» и Лесков на него тоже указывает – чтение. Однако и читать Катерина Львовна была «не охотница, да и книг к тому ж, окромя киевского патерика, в доме их не было». В этом нечитанном хозяйкой патерике содержится и скрытое указание на то, что религиозные утешения на Катерину Измайлову тоже не действовали. Череда церковных праздников, которые, конечно же, праздновались в традиционной купеческой среде, явно проходит не задевая ее сердца – во всяком случае рассказчик ни слова не сообщает нам о религиозности Катерины. Лишь однажды она вспоминает о богоявленской воде, которую суеверно хочет «взять на кровать», чтобы отвадить странного, являвшегося ей во сне кота.

Еще одна возможная опора в борьбе со скукой – бытовые обряды купеческой жизни, традиции и ритуалы, соблюдение которых и придает существованию смысл – вспомним хотя бы их яростную ревнительницу Кабаниху из «Грозы» Островского, (Вообще отзвуки этой пьесы звучат в «Леди Макбет» постоянно, даже свою главную героиню Лесков называет также – но эта параллель рассматривалась исследователями так подробно², что мы не будем останавливаться на ней специально). У Лескова купеческий закон представляют свекор героини Борис Тимофеевич и ее муж Зиновий Борисович. Но для Катерины Измайловой все это – только тягостная обязанность: «В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе».

 В этом фрагменте мы находим объяснение, почему этикет купеческой жизни был так мучителен для Катерины Львовны. Ее душевный склад, ее воспитание – иные. Она склонна к «простоте и свободе», и – к движению. Юные годы ее обрисованы всего в двух фразах, однако сколько в этой зарисовке живого действия и движения: побежать, искупаться, обсыпать молодца шелухой… В доме Измайлова врожденной порывистости и энергии Катерины некуда выплеснуться. Недаром героиню так раздражили речи вернувшегося домой Зиновия Борисовича, который намекнул Катерине, что телесного наказания ей не избежать, выдрать ее на конюшне обещал ей и свекор – таков обычай, так разбираются с неверными женами. Можно предположить, что в беседе с Зиновием Борисовичем Катерину раздражает не только то, что муж (уже обреченный!) задумал ее «бойлом пужать», но и то, что вместо живой реакции живого человека на пусть и унизительные для него известия, Зиновий Борисович холодно откликается указанием на мертвый для героини закон – ее высекут. «И-их! терпеть я этого не могу», - скрипнув зубами, вскрикивает Катерина Львовна и именно после намеков мужа бежит за Сергеем.

Итак, ни «деточка», ни чтение, ни религия, ни обряды Катерину развлечь не могут. Существование ее переполняет пустота и праздность – работать руками ей ведь тоже не нужно. Эта пустота – ключевое звено в цепи последовавших преступлений.

Вы помните, с чего начинается первое любовное свидание Катерины Львовны  с приказчиком Сергеем. Героиня смотрит вечером из окна во двор, «шелушит» семечки - дополнительное указание на ее праздность, а вместе с тем и важное в данной ситуации эхо с ее девичеством, когда «подсолнечною лузгою» обсыпали «прохожего молодца». Вскоре во дворе появляется и «молодец». Увидев хозяйку, Сергей ей низко кланяется.

«Здравствуй, - тихо сказала ему  с своей вышки Катерина Львовна, и двор смолк, словно пустыня. – Сударыня! – произнес кто-то чрез две минуты у запертой двери Катерины Львовны». Словно пустыня… Чуть раньше сообщается, что по двору бегают цепные собаки, что люди расходятся по тому же двору спать – во дворе определенно стоит вечерний шум, звучат голоса, перекличка, наверняка не безмолвствуют и собаки, но все эти звуки исчезают, гаснут в наступившей вдруг тишине, в «пустыне».

Эта пустыня и тишина – субъективны, они воцаряется в сознании Катерины Львовны. В эту пустую горницу ее  души (ср. евангельский образ «выметенного и убранного» дома, символизирующего опустошенную душу, беззащитную перед нашествием нечистых духов – Лк: 11, 24-26) и заходит Сергей.

Приказчик вероятней всего действует по заранее намеченному плану – днем он смело заигрывает с хозяйкой и очевидно уже тогда понимает, что шансы на победу существуют. Хотя бы потому, что после того, как Сергей неожиданно «обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую грудь к своей красной рубашке», а потом «сжал и посадил тихонько на опрокинутую мерку» - «красная-раскрасная» Катерина Львовна, не одернула его, только «тихо пошла из амбара». Перед нами картина ее страшной растерянности, но не возмущения, не злобы – Сергею этого достаточно для дальнейших действий. «Девичур» он опытный; как узнаем мы от кухарки Аксиньи, из предыдущего дома его выгнали именно за любовные отношения с хозяйкой. «Всем вор взял - что ростом, что лицом, что красотой, и улестит и до греха доведет. А что уж непостоянный, подлец, пренепостоянный-непостоянный!», - замечает Аксинья.

И в вечер того же дня, не откладывая дела в долгий ящик, Сергей «позже всех» выходит из кухни – конечно, нарочно. Лишние свидетели ему не нужны, а в это время все разошлись. Сцена соблазнения предельно лаконична, Катерина Львовна с самого начала готова открыть ему дверь – Сергей понимает это лучше ее самой.

3. Провал коммуникации

Речи, которыми Сергей соблазняет Катерину – исключительно банальны³. Сергей говорит: «Песня поется: «без мила дружка обуяла грусть-тоска», и эта тоска, доложу вам, Катерина Ильвовна, собственному моему сердцу столь, могу сказать чувствительна, что вот взял бы я его вырезал булатным ножом из моей груди и бросил бы к вашим ножкам». Народная песня, затрепанные романтические штампы – «молодец» вызывающе не оригинален, пошл, но Катерина Львовна различить этого не в состоянии, в культурном отношении она неграмотна и принимает сбивчивые признания Сергея за чистую монету.

Сергей, в отличие от Катерины, обладает гораздо более богатым культурным «бэкграундом» - за его плечами традиции мещанской, лубочной и песенной культуры, и он умело пользуется их арсеналом. Катерина Львовна пришла словно бы ниоткуда, ее мир не окультурен, дик. Если взглянуть на эту пару сквозь призму романтической парадигмы, Катерине достается роль человека «естественного», Сергею – «цивилизованного», только высокий романтический конфликт здесь, разумеется, предельно снижен, опущен в контекст народной культуры. Перед нами леди Макбет, но Мценского уезда.

В более ранней повести  Лескова, «Житие одной бабы», где тоже описывается история запретной любви, любовное чувство молодых крестьян Степана и Насти впервые изливается в песне – Степан запевает, Настя подхватывает; влюбленные говорят на одном культурном языке, и это становится залогом их душевного родства. Ничего подобного нет в «Леди Макбет Мценского уезда» – там, где у Сергея готовая формула, расхожий образ – у Катерины Львовны не окультуренная искренность, ее собственное, от сердца идущее слово.

Неслучайно Катерина Львовна  так тонко чувствует красоту природы – а Сергей к ней равнодушен. Героиня «все смотрела сквозь бледнорозовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени, он сосредоточенно глядел на свои сапожки».

Родство внутреннего мира Катерины Львовны и природы подчеркивается и тем, что месяц, который стоит над измайловским садом, точно выкатился из сна Катерины – только что во сне она тоже видела месяц, который сменился страшным котом. И чудный пейзаж вокруг тем не менее кажется двоящимся – ведь свекор Катерины Борис Тимофеевич уже отравлен и погребен. «Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов». На фоне ночной симфонии «безобразная, черная тень» воспринимается как тень будущих событий, как мрачное предвестие «черного эшафота» и «черной грязи», которую будут месить арестанты.

4. Значащие детали 

4.1. Отравленный чай

Сцена в саду происходит уже после убийства Бориса Тимофеевича. Расправа свершилась мгновенно – уже на следующий день после того, как он застал Сергея, спускавшегося из невесткиной спальни и отхлестал «молодца» нагайкой, Борис Тимофеевич ужинал грибками, отравленными крысиным ядом. Это первое преступление, которое совершает Катерина Львовна. Совершает – словно бы без всякой внутренней борьбы. На протяжении повести мы неоднократно убеждаемся в том, что Катерина долго думать не умеет, предпочитая чувствовать и делать. Очевидно, именно в колдовскую, «золотую» ночь решено покончить и с мужем – Зиновием Борисычем.

В сцене убийства Зиновия Борисовича присутствует два странных обстоятельства. Зиновий Борисович вернулся домой тайком, надеясь застать у Катерины Львовны Сергея, ему не удалось этого только потому, что жена расслышала его шаги и успела выпустить Сергея в окно спальни. После неприветливой встречи с мужем она отправляется ставить самовар. Рассказчик сообщает, что ее не было полчаса, и Зиновию Борисычу это кажется слишком долгим: «Что ты там возилась долго?». Дальше Зиновий Борисыч намекает жене, что прекрасно осведомлен о том, как она проводила без него время и грозит ей наказанием. Катерину Львовну эти намеки раздражают, и она призывает спрятавшегося здесь же, в доме, Сергея. Она не просто его зовет — когда Сергей вошел, она «страстно поцеловала» его при муже, точно бы желая посмеяться над Зиновием Борисовичем. Только после этого и совершается убийство. Особенно любопытно замечание рассказчика, последовавшее после. Труп снесен в погребок, Катерина Львовна отмывает кровавое пятно на полу в спальне: «Вода еще не остыла в самоваре, из которого Зиновий Борисыч распаривал отравленным чаем свою хозяйскую душеньку, и пятно вымылось без сякого следа». Рассказчик дает нам ясно понять: чай, которым потчевала мужа Катерина, был ею отравлен. Очевидно, все тем же крысиным ядом.

Это убийства вызывает по крайней  мере два вопроса – во-первых, зачем Катерине Львовне понадобилось вовлекать в убийство Сергея? Во-вторых, почему она не захотела ждать, ведь Зиновий Борисович и так очень скоро бы умер, крысиный яд действует быстро. Маловероятно, что она таким образом желала сделать Сергея соучастником преступления, разделить с ним ответственность за убийство – гораздо больше ей хотелось унизить постылого мужа, отомстить ему за угрозы и за всю свою унылую жизнь. Очевидно и то, что страсть бушевала в ней уже с такой силой, что видеть ненавистного супруга она не могла уже ни мгновения. И Зиновий Борисович был отправлен на тот свет без лишних проволочек.