Художественная проза М.Н. Муравьева

        Еще один отрицательный пример  приводится в истории «блудного  сына» Дремова, Ефремона. Молодой  человек, обидевшись на приемного  отца за его, якобы, суровое обращение, ушел из дома. Автор нашел его в Бернове, «искушенного несчастием», поумневшего, вступившего на путь истинный.  Картина возвращения блудного сына завершает произведение. Порядок восстановлен, жизнь вернулась в нужное русло и течет дальше – от пятницы к пятнице и так без конца.

Так называемый «одиссеев  комплекс», противопоставление Странника  и Домоседа, станет одной из самых  важных тем в русской литературе первой половины XIX века, причем именно идиллия является жанром, активно  воплотившим эту тему («Теон и Эсхин» Жуковского, «Странствователь и Домосед» Батюшкова, «Ганц Кюхельгартен» Гоголя и др.).      

         Идиллия Муравьева перерастает  границы предместья и приобретает  значение государственной утопии  в главе шестой, где дается картина всеобщего благоденствия и целесообразности: «Возвращаясь из Никольского, я имел случай видеть по дороге людей разного состояния и наблюдать их вблизи. Какое движение одушевляет целое общество!  Земледельцы, рассеянные по полям, напоминают житницы государства. Обозы с товарами идут медлительно к месту назначения своего. Сокровища стекаются в города и питают рукоделья и художества, между тем как правление, устремляя все части к пользе целого общества, дарует всем покровительство законов» (С.79). Эта картина государства-гармонии соотносится с рассуждениями Муравьева о необходимости общественного служения и с мыслью о любви к отечеству, которая пронизывает все произведение, а воспитание патриотического чувства является главной задачей Муравьева-наставника.

       Каждый  член  общества, изображенного в «Обитателе  предместья», занимает свое функционально  значимое место в системе взаимоотношений.  Всех объединяет патриотизм, общие  праздники, общие могилы. Деды  передают внукам  и правнукам  свой опыт, место убитого солдата занимает его сын, заблуждающиеся исправляются, блудный сын вернулся к отцу, земледелец  пашет и сеет и хранит патриархальные обычаи, чиновник действует «по совести», всех объединяет и общая вера.

       Движение художественного  времени от пятницы к пятнице одновременно дискретно и циклично – таково свойство идиллического хронотопа. Грамматическое настоящее время, характерное для дневника или путевых заметок, переходит в прошедшее, когда автор говорит об истории или вспоминает о прошлом: «Письмо Иринеева действует. Оно возбудило во мне цепь приятных воспоминаний». Если бы в русской языке было время l’ imparfait, незаконченное прошедшее, как во французском, Муравьев обратился бы к нему, поскольку все события, им описываемые, имеют свойство повторяться. Поездки в Никольское и Берново – обычное явление, после них  всегда – возвращение домой. Круг времени – от пятницы к пятнице, от лета к осени, от дедов к внукам, от настоящего к прошедшему, к истории, вновь настоящее… Круг пространства – дом, ландшафт вокруг дома, дорога, Никольское, Берново, дом. Исторический и историко-культурный контексты активно функциональны. Муравьев вводит примету настоящего времени, имеющую историческое значение в жизни государства и общества – мир со Швецией. Кроме того, он подчеркивает приверженность европейской культуре, древние и современные авторы соседствуют на книжных полках. «Присутствие» времени в повести не случайно – Муравьев одним из первых  русских поэтов начал изображать времена года и время суток, стремясь постичь сущность, целесообразность движения в природе и в человеческой жизни.

      Таким образом,  повесть М.Н. Муравьева как  бы вбирает в себя несколько  разновидностей идиллии: сельскую, патриархальную, семейную, «кабинетную», или идиллию «уединения», и  создает свою идиллию – утопию, воплотившую нравственный, этический идеал и идеал государственного устройства.

       В следующем  произведении Муравьева, “Эмилиевы  письма”(оно не завершено), развиваются  темы, поставленные в «Обитателе  предместья».     Главная мысль «Эмилиевых писем» – о гармонии природы и культуры. Берново и Никольское, «места обетованные», в которых Эмилий ощущает полноту жизни. Культура представлена именами Руссо, Геснера, Клопштока, Мармонтеля, Гретри, Томсона, Парни, Нивернуа, писателей, которые создали литературные течения, воспринятые Муравьевым. Это сентиментализм и это в его рамках возникшая т.н. «легкая поэзия». Среди древних имен предпочтение отдается Гомеру, Вергилию и Горацию.

     Вновь конструируется  особый мир, в своей основе  идиллический, построенный на принципах близости к природе, добродетели и гуманности. Возникает тема золотого века, как будто автор стремится сблизить две эпохи и возвысить настоящее до эстетического эталона: «Мы позабыли различие состояний и помнили только, что мы люди. Мне показалось, что вижу явление из златого века, когда под тению дуба какой-нибудь Патриарх вкушал простые яства посреди своего рождающегося семейства» ⁹.

     Описанный  мир насквозь эстетизирован. Эмилий (текст написан от его имени)  сравнивает зрелище природы с ее описаниями у Гомера, Вергилия, Горация. Сетуя на то, что он недостаточно внимания уделяет труду земледельцев, решил вместе с Васенькой пойти на поле, чтобы стать свидетелями его трудов. «Мы возьмем с собою Виргилиевы Георгики, и в виду падающего источника, прочтем прелестный эпизод второй книги о похвале сельской жизни»¹⁰. В этом сочинении оппозиция деревни городу подчеркнута более явно, причем она касается и культурных ценностей: в городе пышные увеселения, Корнель, Расин, Вольтер, а в деревне царствует Гомер.

     Центральное  место в «Эмилиевых письмах»  занимает портрет идеального  помещика, и проблема эта, живо  волновавшая Муравьева, поставлена  в небольших отрывках, текст которых  опубликован Л.Росси¹¹. Эти тексты содержат следы единого замысла и, судя по всему, также предназначались для учебных целей. Это отрывки «Феона», «Утро», условно названные тексты «Осень», «Алетов», «Общество Феоны», «После обеда». Во всех названных произведениях описаны эпизоды из жизни семьи вдовы Феоны, прообразом которой является сестра писателя, Федосья Никитична.

Л.И. Кулакова указала на то, что  Муравьев впервые в русской лирике открыл тему семьи. Сестре посвящено  стихотворение «К Феоне» (1778 или 1779). О  горячей привязанности брата  и сестры свидетельствуют дошедшие до нас письма, полные любви и заботы. Стихотворение рисует очаровательный образ молодой вдовы:

                                           И с ними милая, живая

                                           Вдова осьмнадцати годов,

                                           Котора, скорбь позабывая,

                                           Не думает в супружний ров

                                           Вослед за скучной Артемизой

                                           Влачить печальные стопы;

                                           Не отгоняет мрачной ризой

                                           Любовей и забав толпы,

                                           Но остроумными словами

                                           Забавит наши вечера;

                                           По струнам бегает перстами,

                                           Как записные мастера;

                                           Из Виланда и Гагедорна

                                           Стихи читает наизусть;

                                           Резва, свободно, беспритворна,

                                           Не знает, что такое грусть.¹²

 

Семья – это та самая  среда, которую прежде всего стремились «образовывать» просветители, поскольку именно в семье человек получает свои первые впечатления. Место действия во всех отрывках – дом Феоны на

берегу Волги. Феона, идеальная  помещица, любящая и разумная мать, образованная женщина, обладающая вкусом, чувством юмора, мягкая в обхождении, это образ, органично вписывающийся в комплекс «идеального общества». Ни в «Обитателе предместья», ни в «Эмилиевых письмах» подобного образа нет. Дело не только в том, что «для Муравьева светский салон, в центре которого должны были находиться просвещенные  рафинированные женщины, имел принципиальное значение как потенциальная колыбель той «легкой поэзии», которую он хотел насадить в России по образу Франции уже конца 1770-х гг.»¹³. Хотя действительно, как в светском салоне, члены «общества Феоны» весьма красноречивы и остроумны, видимо, потому что хозяйка выдерживает стиль, так сказать. Ее  дети читают, Алетов поет и т.д. – все, как в «лучших домах…» Но это не самое важное. Муравьев подчеркивает, что Феона – стержень, на котором держится семья: она и хозяйка отменная, и воспитательница для своих детей, приобщающая их к нравственному образу жизни. Старшая дочь, пятнадцатилетняя Еглея, уже усвоила уроки матери, помогает всем несчастным. Примечательна беседа между гостями и хозяевами в отрывке «Алетов». Русский язык соседствует с французским, обсуждаются планы Алетова, звучат шутки, затем Алетов поет, и возникает, между делом,  очень серьезная тема. Госпожа Осанова пожалела о том, что композитор Паизиелло уехал в Италию.

                                                «Г.Алетов

Ему теперь очень хорошо в Неаполе. Король его жалует, все его любят. Сочинения его нравятся обществу. Чего ж ему желать более, когда  он все это находит в своем  отечестве? В прекрасном климате, и  в таком большом городе как  Неаполь.

                                                   Феона

Особливо в отечестве. Я с  вами совершенно согласна. Не помните  эти прекрасные стихи Бернисовы: нигде солнце не сияет так ясно, нигде нет такого чистого воздуха, такой прозрачной воды, как в том  месте, где мы увидели свет.

                                                Алетов

А я на это скажу вам, Сударыня, отечество в тех местах, где  сердце заключено.

                                                  Еглея

Так мое отечество, маменька, везде, где вы.

                                                 Зилия

А мое, где вы и где сестрица.»¹⁴.

Таким образом с помощью незатейливых текстов Муравьев решал свои задачи преподавателя. «Так, именно форма писем-дневника сентиментального человека, обращенных к другу, который не принимает участия в действии, обеспечивает отождествление читателя с адресатом и его стремление в этом статусе понять и сочувствовать пишущему, стать на его точку зрения»¹⁵.

    «Высокие» слова в  устах женщины появились в  результате изменений, происшедших в женском мире. Как отметил Ю.М. Лотман, появляется женская и детская библиотека, в литературе появляется образ читающей девушки и женщины. Вторая половина XVIII века и первая половина XIX «отвела женщине особое место в русской культуре, и связано это было с тем, что женский характер в те годы, как никогда, формировался литературой. Именно тогда сложилось представление о женщине как наиболее чутком выразителе эпохи – взгляд, позже усвоенный И.С. Тургеневым и ставший

характерной чертой русской литературы XIX века»¹⁶. В письмах М.Н. Муравьева сестре отразился сложившийся в «эпоху чувствительности» культ дружбы с женщиной как с существом, более глубоким и тонким, чем мужчина, и способным облагородить окружающих своим влиянием. «Не можно, любезная сестра, чтоб мужчина… столько мог быть счастлив сердцем, как женщина… Он столько отвлечен от себя своим правом, должностями», - пишет Муравьев и просит сестру «укрепить союз, основанный на узах родства и взаимопонимания»¹⁷.

       Письма Муравьева  и все его творчество позволяют сделать вывод, что  идеал писателя вырос на родной, российской почве, обильно удобренной европейской культурой. В результате этого синтеза в России образовался особый феномен – русская усадьба, сложнейший экономический и эстетический комплекс¹⁸.  Упоминаемое в «Обитателе предместья» Берново – это имение Ивана Петровича Вульфа; Никольское, или Черенчицы, по предположению М.В. Строганова, это новоторжское имение Н.А. Львова. В Третьяковской галерее находятся рисунки М.Н. Воробьева, запечатлевшие виды этой усадьбы. «Пусть выдержаны эти ландшафты в условном классическом вкусе, пусть похожи ели и сосны на южные кипарисы и пинии - они тем не менее документы частично утраченных сооружений, документы тем более ценные, что ведь именно так выглядела классическая архитектура в глазах на античный лад настроенных строителей русских усадеб»¹⁹. Последнее замечание А.Н. Греча (историка, председателя Общества изучения русской усадьбы) – «…на античный лад настроенных …» - особенно важно, поскольку указывает на эстетические пристрастия  хозяев и их гостей, в частности, Муравьева.  В своей замечательной работе «Венок усадьбам» Греч воспроизвел и образ Никольского.

Мир усадьбы разнообразен – на любой вкус: в нем и картинная  галерея, и театр, и обильные обеды, и чудесные парки. Но и церковь, и библиотеки. Усадьба создает впечатление гармоничного существования, идиллии в самом полном ее воплощении.  Однако воспитывались в этой идиллии вовсе не  «домоседы», а «странствователи», люди с активной гражданской позицией – все декабристы-Муравьевы из их числа.

        Провозглашенная  сентименталистами идея «человеческой  личности и индивидуальности»   к началу XIX века уже не была актуальной. Личность стала нуждаться в «контексте» - историческом, национальном, возникает потребность в новой многотомной истории России, в определении национального характера. Широко известные открытия в этих областях (исторический труд Карамзина, споры о народности литературы на страницах Дружеского литературного общества и пр.), творчество писателей – современников Муравьева, которые были, несомненно, более одаренными художниками, чем он,  история публикации произведений писателя, оттеснили  его творчество, значение которого в истории отечественной словесности получило достойную оценку лишь в последней трети ΧΧ столетия.

 

      

¹ Муравьев М.Н. Обитатель предместья // Русская сентиментальная повесть. М., 1979. С. 81. Далее цитирую по этому изданию, страница указана в тексте.

²  Стенник Ю.В. Пушкин и русская литература ΧVIII века. Спб., 1995. С. 83.

³ Муравьев М.Н. Стихотворения. Л., 1967. С. 194.

⁴ Стенник Ю.В. Пушкин и русская литература XVIII века. С. 83.

⁵ Лотман Ю.М. Поэзия Карамзина //  Лотман Ю.М. Карамзин. Спб., 1997. С.435.

⁶ О реальной основе некоторых образов повести см.: Строганов Михаил. Две старицких осени Пушкина: Литературоведческие очерки. Тверь, 1999. С. 93-109.

⁷ См. об этом: Баткин Л.М. Мотив «разнообразия» в «Аркадии» Саннадзаро и новый культурный смысл античного жанра // Античное наследие в культуре Возрождения. М., 1984. С. 159-171.

⁸ Муравьев М.Н. Полное собр. соч. Ч. 3. Спб., 1820. С. 256.

⁹ Муравьев М.Н. Полное собр. соч. Ч. ΙΙ. Спб., 1819. С. 138. 

¹⁰ Там же. С. 142.

¹¹ Росси Л. Сентиментальная проза М.Н. Муравьева: Новые материалы //  ΧVΙΙΙ век. Сб. 19. Спб., 1995. С. 114-146.

¹² Муравьев М.Н. Стихотворения. Л., 1967. С. 181.

¹³ Росси Л. Сентиментальная проза М.Н. Муравьева. С. 126.

¹⁴ Росси Л. Сентиментальная проза М.Н. Муравьева. С. 144-145.

¹⁵ Там .е. С. 128

¹⁶ Лоиман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (ΧVΙΙΙ - начало XIX века). Спб., 1994. С. 64.

¹⁷ Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. С. 360.

¹⁸ См. об этом: Кошелев В.А. Лирика Фета и русская «усадебная поэзия» (К постановке проблемы // А.А. Фет. Проблемы изучения жизни и творчества. Курск, 1994. С. 19-20. Подробнее о культурологической модели русской усадьбы см.: «…В окрестностях Москвы». Из истории русской усадебной культуры 17-19 веков. М., 1979; Мир русской усадьбы: Очерки. М., 1995; Резвельт П. Усадебная культура грибоедовского времени // Известия РАН. Серия литературы и языка. 1995. Т. 54. №4. С. 52-55; Мир русской провинции и провинциальная культура. СПб., 1997 и др.