Генеалогия и структура образа Лизы Калитиной

Эти строчки наиболее четко отображают отношения Елизаветы и Федора: “мир поэзии святой” – это любовь,  возникшая в сердце у девушки, которая никогда еще не испытывала этого чистого,   бескорыстного чувства;  это любовь, возникшая в сердце у мужчины,  который уже был женат, но не любил, так истинно, так нежно.    “Беседой сладкою своей Вы благодать мне в сердце влили” – ведь именно в беседах о музыке, об искусстве, о судьбах русского народа, о религии и рождается любовь у героев.   “И вспыхнула в душе моей, Как пламя, искра вдохновенья!” – искра вдохновения, наверняка, это именно та искра, которая в результате и является решающим фактом ухода Лизы в монастырь: вначале, Лиза почти решается ответить взаимностью Лаврецкому, но после того, как приезжает его живая жена, именно эта искра помогает Лизе принять столь серьезное решение – уйти в монастырь, где она сможет отмолить не только свои грехи, но и грехи своих родителей, и, конечно же, она  будет   “К престолу Высшего Творца ” возносить моленья за своего любимого человека.

В следующих  строчках посвященных женщинам-поэтам выражены размышления юной поэтессы о жизни женщин в монастыре:

Сестры! Жребий роковой!

Чувства выспренней отрады -

Недоступные другим,

Заколдованные клады

Как певицы мы храним,

Но, как женщины, мы рады

Быть  любимы, как хотим!

Нам чело венец лавровый

Давит, колет и теснит,

Торжествует ум суровый, -

Сердце  женское грустит.

В этих  строчках отчетливо  просматривается психология женской души, даже когда, она посвятила свою жизнь Богу, все равно   в сердце живет надежда на светлое, чистое чувство и этим можно объяснить поведение Лизы в тот момент, когда Лаврецкий приезжает к ней в монастырь: «Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини - и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо -  и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу». Только монахини жертвуют своим счастьем, ради счастья других, ради счастья всего человечества, они проводят свою жизнь в постоянных молитвах и смирении, в тяжелой физической работе.

На наш взгляд, подобное аскетическое мировоззрение отличает и Лизу Калитину. Не случайным является и общее имя героини и ее прототипа. Тем самым, Тургенев прямо подчеркивает связь между ними.

1.2. Вера Сергеевна Аксакова как прототип Лизы Калитиной

  Вера Аксакова – дочь известного русского писателя и общественного деятеля Сергея Тимофеевича Аксакова. Она посвятила  жизнь  своей семье: не вышла замуж, собственных детей не имела, но без нее нельзя было обойтись в доме. Она стала духовным наставником своих сестер, «духовным» другом маменьки и братьев. Также она вела активную общественную жизнь: помогала отцу издавать письма Н.В. Гоголя, часто общалась с крестьянами, интересовалась литературными и политическими делами.

При этом ее внутренний мир был скрыт от внешних глаз,  духовную сторону ее жизни знали только близкие люди, с которыми она часто переписывалась.  Е.И. Анненкова отмечает: «Казалось бы, все выразили письма В.С.Аксаковой: гармоническое равновесие и драматические коллизии  в жизни семьи, напряжение общественной жизни двух  десятилетий, историческую обстановку в стране в годы Крымской войны – все, кроме ее собственных устремлений и неудач, ее собственной неосущественности, ее очарований и безочарованности. Она укрылась за религиозным смирением, оно, в самом деле, составляло ее духовное и душевное существо, ее «я»».

Вера Аксакова была очень религиозной натурой, она часто молилась, посещала храм. Однажды в храме она увидела, как девушка постригается в монахини, это ее очень взволновало. Вернувшись домой, она сделала запись в своем дневнике: «Мы были у обедни, приехали во время покрыванья, т. е. обряда полупострига. Шаб., молодая хорошенькая девушка, с напряженным вниманием смотрела на этот обряд: она сама хочет вступить в монастырь, неизвестно вследствие каких причин. После обряда она сказала с радостным лицом: "Кончилось обрученье". Кто знает, может быть, и в самом деле коснулась души ее та простая, истинная любовь к Богу, пред которой бледнеют все блага жизни. Такая любовь, такое стремление по-настоящему весьма естественны в человеке, и только испорченность нашей природы, искажение нашего разумения делают их редкими и странными для нас явлениями».

  В русской культуре XIX века семья Аксаковых играла огромную роль, отстаивая позиции славянофильства. В их доме в Петербурге, а затем и в имении Абрамцево  происходили постоянные встречи с известными людьми того времени: это и писатель Н.В. Гоголь, и славянофил А.С. Хомяков, Гильфердинг (отец и сын), М. Щепкин, князья Оболенские и др. 

На одном из таких вечеров в 1855 году произошло знакомство Веры Сергеевны Аксаковой с Тургеневым. В своем дневнике она так описывает внешность Ивана Сергеевича: «Тургенев – огромного роста, с высокими плечами, огромной головой, чертами чрезвычайно крупными, волосы почти седые, хотя ему еще только 35 лет. Вероятно, многие его находят даже красивым, но выражение лица его, особенно глаз, бывает иногда так противно, что с удовольствием можно остановиться на лице отца Гильфердинга». 

Видно, что при первой встрече Иван Сергеевич произвел на Веру не самое приятное впечатление: «Тургенев мне решительно не понравился <…> Я с вниманием всматривалась в него и прислушивалась к его словам, и вот что могу сказать. Это человек, кроме того что не имеющий понятия ни о какой вере, кроме того, что проводил всю жизнь безнравственно и которого понятия загрязнились от такой жизни, это – человек, способный только испытывать физические ощущения; все его впечатления проходят через нервы, духовной стороны предмета он не в состоянии ни понять, ни почувствовать».

Конечно, это несправедливая оценка, которая впоследствии изменилась. Но здесь показателен сам подход к оценке человека сквозь призму веры и духовности. Отметим, что он был свойственен и Елизавете Шаховой.

Таким образом, автор  «Дворянского гнезда», судя по всему,  целенаправленно фокусировал свои представления об идеальной русской девушке на типе, который олицетворяли  собой Вера Аксакова и Елизавета Шахова.

Говоря о духовности, Вера Сергеевна подчеркивает, что она имеет в виду духовность именно религиозную: «У него есть какие-то стремления к чему-то более деликатному, к какой-то душевности, но не духовному; он весь – человек впечатлений, ощущений, человек, в котором нет даже языческой силы и возвышенности души, какая-то дряблость душевная, как и телесная, несмотря на его огромную фигуру». 

Впоследствии мнение Веры Сергеевны Аксаковой о Тургеневе действительно изменилось: в 1858 году она уже пишет: «С Тургеневым происходит в настоящую минуту переворот к лучшему, и он маменьке говорил с полной откровенностью о себе, каясь в прежних грехах» [10]. 

 Таким образом, нельзя отрицать аксаковского влияния на творчество Тургенева. Особенно это проявилось в ходе работы над  романом «Дворянское гнездо». Поэтому Веру Сергеевну Аксакову с достаточной долей уверенности можно считать прототипом Лизы Калитиной. Об этом свидетельствуют, например, следующие факты: знакомство Веры Аксаковой и Тургенева произошло в 1854 году, свой роман Иван Сергеевич задумал в 1856 году: за два года тесного общения с семьей Аксаковых писатель не мог не заметить в Вере ее тонкую душевную организацию, любовь к русскому народу, большой силы религиозное чувство. 

«Думается, ее обаятельный  и чистый облик поразил его, привлек  внимание к тем проявлениям русской  духовности, которые он связывал, наряду с сильным гражданским духом, искусством, наукой, и с русской верой» [10]. Вера Аксакова часто общалась с крестьянами, интересовалась их жизнью. Также и Лиза Калитина часто разговаривает с деревенским старостой – ей не была безразлична судьба русского народа.

В своем письме к Машеньке Карташевской Вера писала: «Хотя мы не можем быть уверены в непреложной силе нашей молитвы, может быть даже не должны и желать ее, предаваясь воле Бога, но упование остается всегда нам, и я не знаю, какое-то невольное чувство уверенности вливается в сильную душевную просьбу» [4. 285].  . Эти слова близки к рассуждениям Лизы Калитиной в тот момент, когда она просит Бога подсказать ей правильный путь.

Лиза способна на самоотречение, ради счастья близких она жертвует собой, говорит Марфе Тимофеевне: «Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня все щемило. Я все знаю, и свои грехи, и чужие, и как папенька богатство своё нажил; я все знаю. Все это отмолить, отмолить надо». 

Веру Сергеевну Аксакову также заботит не собственное счастье, она пишет: «Я не позволяю себе желать чего-нибудь, я готова довольствоваться только, чтоб все было здорово, что мне дорого (…) т.е. довольствоваться совершенной духовной жизнью, находя, что и это есть суть блаженство в сравнении тревог, которыми мы можем быть окружены». 

В другом письме она замечает: «В Москве я пришла к отчаянному убеждению, что мы столько согрешили и вместе с тем так мало способных к очистительному покаянию, что не должны сметь надеяться скорого избавления». 

Описывая события Крымской войны, в своем дневнике Вера Сергеевна записывает: «И, может быть, Бог ведет Россию к исполнению ее святого долга непостижимыми своими путями! Да, на Бога вся надежда, Господь не оставит верующих и молящихся Ему, а сколько молятся усердно по всей земле русской! Господь защитит православие и несчастных мучеников». Эти строки пропитаны любовью и уважением к русскому человеку, тревогой за жизнь России.

Лиза Калитина же немногословна, но  и ей не безразлична судьба России, она готова за нее молиться всю жизнь. Чтобы вполне исполнить свой долг, она принимает решение уйти в монастырь.  Вера Сергеевна Аксакова тоже жила в абрамцевском «монастыре», по выражению своей матери. 

Как отмечает Валентина  Васильевна Борисова  в статье «Вера Аксакова как прототип Лизы Калитиной»:  «Типологическое сходство между героиней Тургенева и Верой Аксаковой большое: обеих можно отнести к типу православного аскетического самосознания, к тому высшей красоты положительному типу русской женщины, для которой "счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа", по словам Ф.М. Достоевского. И это не случайно, ведь именно в то время в русском обществе появляются такие женщины, которые являются не красивым дополнением мужчины, а  являются самостоятельной личностью, способной принимать серьезные решения, умеющей четко и логично мыслить.

В конечном счете, можно констатировать, что по мировоззрению Елизавета Шахова, Вера Аксакова и Лиза Калитина очень близки. Их можно отнести к одному типу благородной и одухотворенной девушки, лучшей представительницы русского дворянства. Зародившись в жизни, он нашел отражение и в литературе.

2. Структура образа Лизы Калитиной

Образ Елизаветы Михайловны Калитиной  – это знаменательное поэтическое творение Ивана Сергеевича Тургенева. Эта девушка наделена природным умом, цельностью характера и моральной ответственностью за свои поступки, структура образа Лизы наполнена большой нравственной чистотой, доброжелательностью к людям и требовательностью к себе, в трудные минуты жизни она жертвует своим счастье ради счастья ближних.

Лиза воспитана в  религиозных традициях, нужно отметить тот факт, что к религии ее привлекают не догмы, а проповедь справедливости, любви к людям, готовность пострадать за других принять на себя чужую вину,  пойти, если это потребуется, на жертвы. Лизе присущи сердечность, любовь к прекрасному и  - что самое главное –  любовь к простому русскому народу и ощущение своей кровной связи с ним. “Лизе и в голову не приходило, что она патриотка; но ей было по душе с русскими людьми; русский склад ума ее радовал; она, не чинясь, по целым часам беседовала со старостой материнского имения, когда он приезжал в город, без всякого барского снисхождения ”. Это здоровое, естественное и живительное начало, сочетающиеся с другими положительными качествами Лизы, уже при первом знакомстве с ней почувствовал Лаврецкий.

«Лиза появляется впервые  в конце третьей главы –  в форме объективного авторского повествования» [20. 253]. Писатель отмечает самые общие приметы ее внешности: Паншин, сойдя с лошади, вбегает в комнату, и “в то же время на пороге другой двери показалась стройная, высокая черноволосая девушка лет девятнадцати, старшая дочь Марьи Дмитриевны, Лиза”. Черты внешнего облика Лизы углубляются в сознании читателя благодаря замечанию Лаврецкого, сделанному им после восьмилетнего отсутствия: “Я помню вас хорошо; у вас уже тогда было такое лицо, которого не забываешь” [40] . Затем внешность Лизы воспроизводиться  повторно, отражено, через призму сознания и внутренней речи Лаврецкого: “Вот, - подумал он, - новое существо только что вступает в жизнь. Славная девушка, что из нее выйдет? Она и собой хороша. Бледное, свежее лицо, глаза и губы такие серьезные,  и взгляд честный и невинный. Очень я люблю, когда она вдруг остановится, слушает со вниманием, без улыбки, потом задумается и окинет назад свои волосы” [40].

Этот способ внешнего изображения Лизы через восприятие и оценку Лаврецкого, уже знакомо  читателю серьезным, глубоким нравственным складом личности, является очень значительным: светом своей прекрасной души Лаврецкий освещает Лизу, еще не успевшую выявить все богатство своей необычной натуры. Изображение внешности Лизы формами экспрессивной внутренней речи Лаврецкого пронизано оценкой, отношением, чувством. Во внешности тихой, поэтической девушки он видит отпечаток ее внутренней жизни: глаза и губы такие серьезные, и взгляд такой честный и невинный. Лаврецкий чувствует в Лизе что-то значительное, своеобразное, честное, и она сливается для него с образом Родины. И это не случайно ведь эта девушка наделена особой божьей благодатью.

Внимательно изучив главу о детстве Лизы, мы понимаем, что влияние Агафьи могло оказаться столь могущественным только потому, что сама натура Лизы была от рождения наделена задатками глубокой, всепоглощающей религиозности. Слушая рассказы Агафьи о Пречистой Деве  и о святых угодниках, Лиза проникалась очарованием этой религиозной эпопеи так, как можно только для натуры, одаренной исключительной  глубиною и широтою религиозного чувства. Но ведь не всякому так дано любить Бога, религия вообще вещь индивидуальная. Даже если два человека принадлежат одному и тому же вероисповеданию, это еще не значит, что у них одинаковая религия. «Религия есть внутренний процесс, и ее дух, ее характер определяется не буквою догмы, а интимным, сокровенным, часто неясным самому человеку отношением его к Богу».