Фразеологизм – значимая единица языка

 Нередко и в русском  и в английском языках возникают пословичные выражения, совпадающие с латинским аналогом по смыслу, но отличающиеся своеобразием в передаче образности; ср., например:

   Silence gives consent- Молчание- знак согласия(ср.: Qui tacet consentire videtur «Тот, кто молчит, видимо, соглашается»).

Крылатые выражения, афоризмы заключают в себе крупицы жизненного опыта и, как правило, не теряют своей актуальности с течением времени, дают возможность человеку образно и лаконично выразить свою мысль. Почти каждый фразеологический оборот, восходящий к латинскому прототипу, обладает особой эмоциональной окрашенностью и таит в себе глубинный смысл. Писатели и публицисты по-разному используют крылатые выражения, входящие в мировой фонд крылатых слов. Ср., например, у Карамзина:

Достигает человек и до понятия о самом себе, обращается от чувствований к чувствующему и, не будучи Декартом, говорит: «Cogito ergo sum»- мыслю, следственно, существую; что ж я?..

 Н.М. Карамзин, анализируя  состояние своего героя, дважды  использует это высказывание. Вначале звучит торжественная латынь, которая как бы помогает писателю воссоздать патетический характер ситуации. Однако особой экспрессивностью обладает именно калька цитаты, выражающая веру в скрытые возможности человека и дополненная вопросом: что ж я?.. с другой стороны, следует отметить, что параллельное употребление латинского и русского вариантов фразеологизма объясняется и тем, что в эпоху Карамзина использование латинских инструкций в ткани художественного текста было обычным. Менее типичным является использование именно переводного соответствия, которое, учитывая подготовленность читателя к восприятию текста, является как бы излишним. Значит, писатель придавал этому особый смысл.

   По-другому использована  калька этого же выражения  И.А. Гончаровым («Фрегат Паллада»):

    Cogito ergo sum- путешествую, следовательно, наслаждаюсь, перевёл я на этот раз знаменитое выражение…

 В данном контексте  фраза приобретает характер лёгкости, шутливости.

   Ср. совсем иной характер  употребления фразеологизма в современной публицистике :

   «Бастую- значит существую»…  Если ничего не изменится, 20 августа  местные российские издания проведут  предупредительную забастовку. (Косм. правда.- 1991.-3 авг.).

 Как известно, именно  крылатые слова способны приобретать  новый смысл, иногда существенно отличающийся от первоначального, приобретать новые стилистические оттенки; при этом компонентный состав и структура фразы могут трансформироваться. Ср.:

    Платонов-друг, но волейбол дороже? (Комс. правда.- 2004.- 29 янв.); В здоровых крысах- здоровый дух! (Там же.- 1991.- 18 мая); Пришёл. Увидел. И ушёл. (Там же.-2008.- 18 окт.); Деньги не пухнут. (Русск. культура.- 2005.- 30 марта.); Бойтесь шофёров, дары приносящих. ( Правда.2006.- 20 апр.); Не бойтесь данайцев…(Правда-2008- 10 ноября.).

 Отметим, что в современном  процессе подобные фразеологизмы  чаще всего используют в качестве  заголовков.

    В русском языке начала 90-х годов появился оборот homo soveticus. Несмотря на латинскую форму, выражение не является заимствованным, это исконно русское выражение в латинском написании, созданное, возможно, по модели латинского фразеологизма homo novus (букв. «человек новый»; выскочка, новый русский) (но, возможно, и по модели homo sapiens «человек разумный). Ср.:

    Всё-таки мы стали другими людьми  за эти странные годы. Конечно, ещё homo soveticus.  Но уже прямо ходящий. Даже яростно призывающие к возврату  рабства стали свободными, хотя, видимо,  не понимают, что сами эти их призывы и есть одно из проявлений  ненавистного им «плюрализма». (Моск. новости.- 1991.- 10 марта); Нормальные экономические отношения, связывающие людей разных национальностей, религий и убеждений, попадают под запрет. Все должны кормиться лишь из рук «хозяев». В том, конечно, случае, если ты любишь и уважаешь их и беспредельно веришь в любую изрекаемую ими глупость. каста «заключенных» постепенно превращается в толпу безынициативных людей, которые бояться заниматься производством, торговать. Медленно, но верно у большинства homo soveticus сложилась психология «зека» (Комс. првда.-2006.-17 мая).

Некоторые латинские обороты в иноязычной форме могут стягиваться в русском языке в одно слово. Так, в «Словаре иностранных слов» (1989) зафиксировано следующее употребление латинских выражений: альма-матер (alma mater «мать кормилица»), априори ( a priori «изначально»), факсимиле (fac simile «делай подобное»), нотабене, нотабена (nota bene «заметить хорошо»), перпетуум- мобиле (perpetuum mobile «вечно движущееся»), постфактум (post factum «после сделанного»), проформа (pro forma «ради формы»), синекура (sine cura «без заботы») и мн.др.

    Среди заимствованных в иноязычной форме фразеологизмов можно выделить обороты, восходящие к своему первоисточнику- греческому языку: Ars longa, vita brevis est – Жизнь коротка, искусство вечно- Art is long, life is short; Quos (quem) Deus perdere vult, prius dementat- Кого Бог захочет погубить, того он сначала лишит разума- Whom God would ruin, he first deprives of reason; Cornu copiae- Рог изобилия-  The horn of plentu.

Заметим, что как в английском, так и в русском языках целый ряд латинских фразеологизмов стал известен в результате перевода с французского (правда, английским языком определённая часть фразеологизмов латинского происхождения была заимствована без языка- посредника; в распространении же латинских фразеологизмов в русском языке французский сыграл значительную роль).

     Изучение тех или иных языковых фактов через призму культурного, литературного взаимодействия и обогащения языков позволяет повысить мотивацию учебной деятельности. Одной из точек соприкосновения языковых дисциплин, как было сказано выше, является наличие универсалий в системах европейских языков

Глава 7.

Французская фразеология в русской поэзии.

 

 О влиянии французской  литературы и искусства на  русское общество второй половины XVIII- начала XIX в сказано не мало как историками, так и литературоведами. Уже с 60-х годов XVIII в. французский язык вводится как обязательный предмет в казённых и учебных заведениях России, появляются и первые французы- гувернёры. Связи с Францией становятся более тесными в период царствования Екатерины II: переписка с писателями- просветителями, приглашение образованнейших воспитателей, официальное признание в «Наказе» Екатерины полезности произведений французской литературы. «Мы теперь,- писал В.О. Ключевский,- с трудом можем себе представить, какая масса французских произведений была переведена на русский язык в царствование Екатерины и поступила в книжные лавки».

Эти связи с французским миром, литературным и политическим, не могли не отразиться в русской действительности рубежа  XVIII- XIX вв. Оставляя в стороне исторические последствия этих контактов, обратимся к фактам влияния столь распространённого в России французского языка на русский и, в частности, к образным выражениям, появившимся в языке поэтических произведений.

    Пословные переводы (кальки) французских фразеологизмов выделяются во французско- русских словарях начала XIX в. соответствующей пометой: «plaines (f, pl) de l’air- (стихотв.) воздушные страны, равнины»; «le temps devore tout- (в стихотв.) время поглощает, пожирает». Ср.:

                        И память юного поэта

                         Поглотит медленная Лета.

                         Забудет мир меня…

                                                      (П у ш к и н).

 Некоторые традиционные  поэтические фразеологизмы, по данным  словарей первой трети XIX в., не имели аналогичной формы выражения в русском языке. Их существование в этот период можно определить лишь при анализе языка отдельных поэтов. Так оборот le jour tombe, переведённый традиционно, имеет значение «смеркаться». Пушкин же употребил кальку с французского: Дни лета клонились к осени. Из более ранних примеров французских поэтических фразеологизмов, также не отраженных в указанных источниках, можно привести hauts faits (m, pl)- «славные деяния, подвиги». Ср. у Радищева:

                     О дар небес благословенный,

                      Источник всех великих дел,

                      О вольность, вольность, дар бесценный,

                     Позволь, чтоб раб тебя воспел.

                                                              («Вольность»).

Однако актуальность, повторяемость и последующая фиксация в словарях не являются  исключительными свидетельствами существования калек с французского в русской поэзии. Поэты, выросшие с детства в атмосфере, наполненной французским языком, воспитанные французами и на французских романах, непроизвольно обращались в своём творчестве к выразительным образам французского литературного языка. Поэтический дар позволял им освободиться от заданного штампа (пословного перевода). Обычно подобные образы рассматриваются как авторские поэтические метафоры. Приведённые ниже примеры дают возможность проследить истоки этих метафор.

    В русской поэзии известен образ «жители лесов», «лесные жители», являющийся точным переводом французского habitants (m, pl) des forest. У Пушкина находим:

                     Житель рощи торопливый,

                      Будь же скромен, о ручей!

                                                           («Леда»).

Эту метафору (ручей- житель рощи) можно рассматривать как пример наполнения значения оборота (точнее, его дублета) новым содержанием, смежным с исходным.

    Более «закодированной» для современного читателя является широко известная пушкинская антитеза:

             Унылая пора! очей очарованье!...  

     Противопоставление, на первый взгляд, заключается в восприятии осенней природы. Но ниже поэт описывает подъем физических и творческих сил именно в это время года- унылую пору.

    Во французском языке XIX в. saison (f) morte- «глухая пора» (то время, когда художник не работает за неимением дела); впоследствии - источник полукальки мертвый сезон. В современном русском языке устойчивое сочетание мёртвый сезон обозначает период затишья в делах, в торговле, в туризме, значение оборота не связано с творческим спадом и, тем более, благодаря лексическому оформлению перевода, не ассоциируется с глухой, унылой порой при описании природы. Для современников же Пушкина индивидуально-авторская метафора унылая пора имела более широкое значение, чем осень, и поэтому шире воспринималась антитеза, на которой построено стихотворение.

    По аналогии с известными образами французского языка в русской поэзии создавались новые, индивидуальные образы с использованием компонентов и/или структуры оборота-источника. Так, оборот c’est le feu et l’eauпереводится как «это огонь и вода» (о двух вещах, имеющих противные свойства), «противоположные характеры»; a pales ombres (f, pl)- (в стихотв.) «души умерших». Таковы переводы фразеологизмов во французско-русских словарях первой половины XIXв. (дословный перевод второго оборота- бледные тени). Ср. известные пушкинские строки, в которых сравнительно легко выделить метафоры, французские по происхождению, но в авторской интерпретации:

                         Они сошлись: волна и камень,

                         Стихи и проза, лёд и пламень,

                         Не столь различны меж собой.

                                                        («Евгений Онегин»);

                         Вы нас уверили, поэты,

                         Что тени лёгкою толпой

                         От берегов холодной Леты

                         Слетаются на брег земной.

                                                         («Люблю ваш сумрак…»).

 Один и тот же  фразеологизм мог служить источником  кальки, отражающей перифрастичность  поэтического стиля французского  языка и воспринимаемой как  штамп, например, montagnes (f, pl) chenues- покрытые снегом горы >седые горы, вершины (П у ш к и н), и мог послужить импульсом для создания нового в русской поэзии образа: Кавказ седой (Л е р м а н т о в).

    Пожалуй, наиболее оторванными от оборота-источника являются поэтические образы, аналогичные по значению французским, но сохраняющие в поэтическом тексте лишь один или несколько основных по смыслу компонентов. Кальки этих оборотов не отмечены в русской фразеологии. Связь поэтического образа и французского фразеологизма обнаруживается лишь при сопоставлении фразеологических данных французского и русского языков и примеров метафорического использования отдельных лексических единиц в поэтических произведениях. Так, калька французского  jus (m) de trellie отсутствует в русском языке; в XIX в. этот оборот переведён как «вино всякое, виноградное, мускатное». Виноградные посадки, тем более (treilles)- беседки, дающие «сок» (вино), не характерны для средней полосы России. Использование оборота может быть мотивированным только при описании южных, тёплых краёв. Этим образом, французским по происхождению, и воспользовался Пушкин в стихотворении «Дон»:

                     Приготовь же, Дон заветный,

                     Для наездников лихих

                     Сок кипучий, искрометный

                     Виноградников твоих.

    Авторская перифраза в этих строках не столь красочна, как во французском языке (ср.: сок виноградников - сок беседки из виноградных лоз), но, во всяком случае, использование слова сок в метафорическом значении, которое не было ему свойственно в русском языке, навеяно французским фразеологизмом.

    Более выразительны строки, где прозаическое  понятие «сон» выражено метафорой - мак: