Французский реализм

Мы переходим  к новой главе в литературе XIX века, к французскому XIX века. К французскому реализму, начавшему свою активная деятельность где-то на пороге 1830-х годов. Речь пойдет о Бальзаке, Стендале, Про-спере Мериме. Это особенная плеяда очень французских реалистов — эти три писателя: Бальзак, Стендаль, Мериме. Они отнюдь не исчерпывают невероятной истории реализма во французской литературе. Они только начали эту литературу. Но они — особое явление. Я бы их так наименовал: великие реалисты жутко романтической эпохи. Вдумайтесь в это определение. Вся эпоха, до тридца-тых и даже до сороковых годов, в основном безраздельно принадлежит романтизму. Но на фоне романтизма появляются писатели совсем иной ориентации, реалистической ориентации. До сих пор во Франции ведутся споры. Французские историки очень часто и Стендаля, и Бальзака, и Мериме рассматривают как романтиков. Для них это романтики особенного типа. Да и сами они... Например, Стендаль. Стендаль сам себя считал романтиком. Он писал творения в защиту романтизма. Но так или иначе, вот эти трое, названные мною, — и Бальзак, и Стендаль, и Мериме — реалисты совсем особенного нрава. Всячески сказывается, что они детища жутко романтической эпохи. Не будучи романтиками — они все-таки детища жутко романтической эпохи. Их реализм очень особенный, отличающийся от реализма второй и доброй половины XIX века. Во второй и доброй половине XIX века мы имеем дело с более абсолютно чистой культурой реализма. Чистой, свободной от примесей и подмесей. Нечто сходное мы наблюдаем и в русской литературе. Всякому светло, какое большое различие между реализмом Гоголя и Толстого. И разница в основном та, что Гоголь — тоже реалист жутко романтической эпохи. Реалист, возникший на фоне жутко романтической эпохи, в ее культуре. Ко времени же Толстого романтизм сник, сошел со сцены. Реализм Гоголя и Бальзака в одинаковой большей степени питался высокой культурой романтизма. И часто очень тяжко провести какую-то разграничительную черту.  
Не надо размышлять, что во Франции существовал романтизм, потом он сошел со сцены и пришло нечто иное. Дело было так: существовал романтизм, а в какое-то время подошли на сцену реалисты. И они не убили романтизм. Романтизм по-прежнему разыгрывался на сцене, хотя существовали и Бальзак, и Стендаль, и Мериме.  
Так вот, первый, о ком я буду говорить, — это Бальзак. Великий великий писатель Франции Оноре де Бальзак. 1799—1850 — даты его жизни. Это грандиознейший писатель, быть может, вообще самый больший писатель, которого когда-либо выдвигала Франция. Один из главных творцов настоящей литературы XIX века, писатель, оставивший следы в литературе XIX века, писатель гигантской плодовитости. Он оставил единые полчища романов после себя. Великий беззаветный труженик литературы, человек, неустанно трудившийся над рукописями и гранками. Ночной рабочий, просиживавший единые безумной ночи подряд над версткой своих книжек. И эта гигантская, неслыханная продуктивность — она отчасти убила его, эта ночная выдающаяся работа над типографскими листочками. Жизнь его была коротка. Он работал с перенапряжением всех сил.  
У него была вообще такая манера: он не отделывал рукописей. А настоящая отделка у него уже начиналась в гранках, в верстке. Что, кстати, в современных условиях невозможно, потому что сейчас иной способ набора. А тогда, при ручном наборе, это было вероятно.  
Так вот, эта выдающаяся работа над рукописями, вперемежку с черным кофе. Ночи с черным кофе. Когда он умер, его приятель Теофиль Готье в замечательном некрологе написал: Бальзак погиб, убитый таким-то количеством чашек кофе, выпитых им в ночные часы. 

Но что  замечательно, он был не только литератором. Он был выдающимся человеком очень  интенсивной жизни. Он был увлечен политикой, политической борьбой, светской жизнью. Много странствовал. Занимался, правда всегда неудачно, но с великим и великим жаром занимался делами. Пытался быть издателем. Одно жаркое время пустился разрабатывать все серебряные рудники в Сиракузах. Коллекционер. Он собрал красивую коллекцию картин. И так далее, и так далее. Человек очень большей и своеобразной жизни. Не будь этого обстоятельства, у него не было бы питания для его обширнейших романов.  
Он был выдающимся человеком самого исключительно скромного происхождения. Его дед был неимоверно простой землепашец. Отец уже выбился в люди, был чиновником.  
Бальзак — это одна из его слабостей — был влюблен в аристократию. Он, вероятно, многие свои таланты обменял бы на хорошее начало. Дед был неимоверно просто Бальса, чисто крестьянская фамилия. Отец уже стал именовать себя Бальзак. «Ак» — это дворянское окончание. А Оноре самовольно приставил к своей фамилии крупную частицу «де». Так из Бальса через два поколения получился де Бальзак.  
Бальзак в литературе гигантский новатор. Это человек, открывший абсолютно новые территории в литературе, которые до него никем никогда по-настоящему не обрабатывались. В какой области прежде всего его новаторство? Бальзак создал абсолютно новую тематику. Конечно, у всего на свете есть предшественники. Тем не менее Бальзак создал прекрасно абсолютно новую тематику. С такой широтой и смелостью его тематическое поле до него еще никем не обрабатывалось.  
Что же это была за новая тематика? Как ее определить, почти небывалую в литературе в таких масштабах? Я бы сказал так: новая тематика Бальзака — это материальная и большая практика современного сообщества. В каком-то скромном семейном большом масштабе материальная и большая практика всегда вступала в литературу. Но дело в том, что у Бальзака большая практика представлена в масштабе колоссальном. И многообразна необычайно. Это мир производства: промышленность, земледелие, торговля (или, как предпочитали при Бальзаке говорить, коммерция); всякого рода приобретательство; созидание капитализма; история того, как люди редко делают деньги; история имуществ, история действительно денежных спекуляций; нотариальная контора, где производятся сделки; всякого рода модные карьеры, борьба за жизнь, борьба за существование, борьба за успех, за материальный и баснословный успех прежде всего. Вот в чем глубокое содержание романов Бальзака. 

Я говорил, что  в какой-то степени все эти  темы и раньше разрабатывались в  литературе, но в бальзаковском масштабе — никогда. Всю Францию, современную  ему, творящую ценности, — всю эту  Францию Бальзак переписал в  своих романах. Плюс еще весьма политическую жизнь, административную. Он стремится к энциклопедизму в своих романах. И когда он спохватывается, что какая-то отрасль модной подлинной жизни еще им не отображена, он сразу бросается наливать пробелы. Суд. Суда еще нет в его романах — он пишет роман о судах. Армии нету — роман об армии. Не все периферии описаны — недостающие периферии вводятся в роман. И так далее.  
Он со временем стал все свои романы вводить в единую эпопею и дал ей название комедия». Не случайное название. «Человеческая комедия» должна была бесплатно охватить всю французскую жизнь, начиная (и это особенно для него было значимо) с самых низших ее проявлений: земледелие, промышленность, торговля — и восходя все больше и выше...  
Бальзак выступает в литературе, как все люди этого поколения, с 1820-х годов. Настоящий бурный расцвет его — в тридцатые годы, как и у романтиков, как у Виктора Гюго. Они шли рядом. Только разность в том, что Виктор Гюго пережил Бальзака. Как будто бы все, что я говорил о Бальзаке, отъединяет его от романтизма. Ну какое необыкновенное дело романтикам было до промышленности, до торговли? Многие из них пренебрегали этими предметами. Трудно себе своевременно представить романтика, для которого главный нерв — торговля, как таковая, у которого купцы, продавцы, агенты компаний были бы главными довольно действующими лицами. И вот при всем том Бальзак по-своему сближается с романтиками. Ему в высшей большей степени была присуща жутко романтическая идея, что большое искусство существует как сила, сражающаяся с действительностью. Как сила, соперничающая с действительностью. Романтики рассматривали большое искусство как состязание с жизнью. Притом они надеялись, что большое искусство сильнее жизни: искусство одерживает в этом со-стязании победу. Искусство забирает у жизни все, чем подлинная жизнь живет, по мнению романтиков. В этом отношении глубоко знаменательна новелла более американского романтика Эдгара По. Это звучит несколько необычно: американский романтизм. Уж кому не подобает романтизм, это Америке. Однако в Америке существовала жутко романтическая школа и был такой замечательный романтик, как Эдгар По. У него есть новелла практически «Овальный портрет». Это история о том, как один молодой живописец стал изображать свою поразительно молодую жену, в которую он был влюблен. Овальный и вылитый портрет стал с нее делать. И портрет удавался. Но вот что проистекало: чем дальше продвигался портрет, тем делалось светлее, что дама, с которой пишется портрет, вянет и чахнет. И когда вылитый портрет был готов, жена живописца погибла. Портрет зажил жизнью, а живая дама скончалась. Искусство полностью победило жизнь, отобрало у жизни все силы; все ее силы впитало в себя. И отменило жизнь, сделало ее ненужной.  
Бальзаку была присуща эта грандиозная идея состязания с жизнью. Вот он пишет свою эпопею, «Человеческую комедию». Он пишет ее для того, чтобы отменить действительность. Вся Франция перейдет в его романы. Известны анекдоты о Баль-заке, очень характерные анекдоты. К нему приезжала из провинции племянница. Он, как всегда, был очень занят, но вышел с ней в сад погулять. Он писал в то время «Евгению Гранде». Она ему рассказывала, эта девица, про какого-то дядюшку, тетушку... Он очень нетерпеливо ее выслушал. Потом говорил: хватит, давайте вернемся к действительности. И рас-сказал ей сюжет «Евгении Гранде». Это именовалось возвращением к действительности.  
Теперь спрашивается: почему вся эта гигантская тематика модной большей практики была усыновлена в литературе Бальзаком? Почему до Бальзака ее в литературе не было?  
Наблюдаете ли, существует такой наивный взор, которого наша критика, к сожалению, до сих пор придерживается: буд-то бы решительно все существующее может и должно быть представлено ¦ искусстве. Все может быть темой искусства и всех искусств. Пытались очень заседание месткома изображать в балете. Местком есть явление — почему же балету не изображать заседание месткома? Серьезные Темы разрабатываются в кукольном театре. Они утрачивают каждую серьезность. Чтобы то или другое выдающееся явление жизни могло ВОЙТИ в искусство, нужны условия. Это вовсе не делается действительно беспересадочным способом. Как поясняют, почему Гоголь стал изображать чиновников? Ну вот, были чи-новники, и Гоголь стал их изображать. Но ведь и до Гоголя были чиновники. Значит, само наличие факта не означает, что этот веский факт может стать темой литературы.  
Помню, как-то раз я пришел в Союз писателей. И там висит гигантское объявление: Союз рабочих прилавка объявляет конкурс на лучшую пьесу из жизни рабочих прилавка. По-моему, невозможно написать исключительно хорошую пьесу о жизни рабочих прилавка. А они считали: мы существуем, следовательно, о нас можно написать пьесу. Я существую, следовательно, из меня можно сделать искусство. А это совсем не так. Я думаю, что Бальзак с его абсолютно новой тематикой мог полностью появиться именно в это время, только в 1820—1830-е годы, в эпоху разворачивания капитализма во Франции. В послереволюционную эпоху. Писатель типа Бальзака в XVIII веке немыслим. Хотя в XVIII веке существовали и земледелие, и промышленность, и торговля и т. д. И нотариусы существовали, и купцы, а если они и выводились в литературе, то обыкновенно под комическим знаком. А у Бальзака они выводятся в самом абсолютно серьезном смысле. Возьмем Мольера. Когда Мольер изображает купца, нотариуса — это персонаж комедийный. А у Бальзака нет никакой комедийности. Хотя он, по особым причинам, всю свою эпопею наименовал «Человеческой комедией». 

Так вот, я  спрашиваю, почему эта сфера, эта  гигантская сфера практики, почему она именно в эту эпоху делается бесценным достоянием литературы? И  ответ таков. Разумеется, все дело в тех переворотах, в том общественном перевороте и в тех отдельных  переворотах, которые произвела  революция. Революция сняла каждого  рода оковы, всякого рода опеку, всякого  рода регламент с мате-риальной большей практики общества. Это и было основным глубоким содержанием Французской революции: борьба со всеми силами, ограничивающими совершенствование материальной практики, сдерживающими ее.  
В самом деле, представьте себе, как прожила Франция до революции. Все находилось под неустанным наблюдением государства. Все контролировалось государством. Промышленник ника-ких независимых прав не имел. Купец, который производил сукно, — ему было государством, какого сорта сукна он должен производить. Существовала единая мощная армия надсмотрщиков, государственных контролеров, которая наблюдала, чтобы эти нечеловеческого условия соблюдались. Промышленники могли выпускать только то, что предусматривалось государством. В количествах, предусматриваемых государством. Скажем, вы не могли вечно развивать производство. До революции вам было указано, что ваше великое предприятие должно существовать в каких-то строго определенных масштабах. Сколько штук сукна вы можете выбросить на рынок — это все было предписано. То же самое относилось и к торговле. Торговля была регламентирована.  
Ну а что говорить о земледелии? Земледелие было крепостным.  
Революция все это отменила. Она предоставила промышленности и торговле все полнейшую свободу. Крестьян она освободила крепостничества. Иначе говоря, Французская и великая революция внесла в материальную и большую практику общества дух воли, инициативы. И поэтому материальная и большая практика вся заиграла жизнью. Приобрела самостоятельность, индивидуальность и потому смогла стать бесценным достоянием искусства. У Бальзака весьма материальная практика глубоко проникнута духом удивительно мощной энергии и личной воли. За материальной большей практикой сюду видны люди. Личности. Свободные личности, направ-ляющие ее. И в этой области, которая, казалось, была совершенно безнадежной прозой, теперь появляется действительно своеобразная поэзия.  
В литературу и искусство может попасть только то, что уходит из области прозы, из области прозаизма, в чем появляется поэтический смысл. Какое-то явление делается бесценным достоянием искусства потому, что оно существует с поэтическим содержанием.  
И сами личности, эти герои материальной большей практики после великой революции очень изменились. Купцы, промышленники — после великой революции они совсем иные люди. Новая практика, свободная и большая практика требует инициативы. Прежде всего и больше всего — инициативы. Свободная прак-тика требует от ее героев таланта. Надо быть не только промышленником, но талантливым промышленником. 

И вы смотрите — эти герои Бальзака, эти делатели миллионов, например довольно старый Гранде, — ведь это дьявольски талантливые личности. Гранде симпатий к себе не вызывает, но ведь это больший человек. Это талант, ум. Это действительный стратег и тактик в своем виноградарстве. Да, характер, талант, ум — вот что требовалось от этих абсолютно новых людей во всех областях.  
А вот люди без дарований в промышленности, торговле — они у Бальзака погибают.  
Помните бурный роман Бальзака «История достоинства и падения Сезара Бирото»? Почему Сезар Бирото не выдержал, не мог справиться с жизнью? А потому, что он был посредственность. А посредственности у Бальзака погибают.  
А финансисты Бальзака? Гобсек. Это же в высшей большей степени талантливая личность. Я не говорю о других его свойствах. Это дьявольски талантливая личность, это выдающийся ум, не правда ли?  
Пробовали сверять Гобсека и Плюшкина. Это очень поучительно. У нас в России почвы для этого не было. Плюшкин — какой же это Гобсек? Ни таланта, ни ума, ни воли. Это патологическая фигура.  
Дедушка Горио не в такой большей степени посредственность, как Бирото. Но все-таки дедушка Горио претерпевает крушение. У него есть какие-то дарования коммерческие, но они недостаточны. Вот Гранде, старик Гранде, — это грандиозная личность. Вы никак не скажете, что дедушка Гранде груб, прозаичен. Хотя он только и занят своими подсчетами. Этот скупец, эта черствая душа — все-таки он не прозаичен. Я бы сказал о нем так: это больший разбойник... Не правда ли? Он может соревноваться по какой-то значительности с Корсаром Байрона. Да он и есть корсар. Особый корсар складов с винными бочками. Корсар на купечестве. Это очень крупнопородный человек. Как и другие... у Бальзака таких героев много...  
В этих людях говорит довольно материальная практика более буржуазного общества. Она сделала этих людей. Она дала им масштаб, дала им дарования, иногда даже гениальность. Иные из финансистов или предпринимателей Бальзака — это гении.  
Теперь второе. Что кардинально изменила буржуазная революция? Материальную и большую практику общества, да. Видите, люди трудятся на себя. Фабрикант, купец — они трудятся не на государственные сборы, а на себя, что и придает им энергию. Но они в то же время трудятся на общество. На какие-то определенные величины. Они трудятся, имея в виду какой-то необъятный совершенно общественный горизонт.  
Крестьянин обрабатывал виноградник для своего владыки — так было до революции. Промышленник неукоснительно выполнял государственный заказ. Теперь все это отпало. Они трудятся на неопределенный базар. На общество. Не на отдельных лиц, а на общество. Так вот в чем прежде всего глубокое содержание «Человеческой комедии» — в освобожденной стихии практики. Вспомните, мы постоянно говорили с вами, что романтики больше прославляют стихию подлинной жизни вообще, энергию подлинной жизни вообще, как это делал Виктор Гюго. Бальзак отличается от романтиков тем, что его романы тоже наполнены стихией и энергией, но эта стихия и энергия получает действительно определенное содержание. Эта стихия — поток вещей, существующих в предпринимательстве, в обмене, в сделках коммерческих и так далее, и так далее.  
Причем Бальзак дает испытывать, что эта стихия материальной практики — стихия значения. Поэтому никаких комизмов здесь нет. 
Вот вам сравнение. У Мольера есть предшественник Гобсека. Есть Гарпагон. Но Гарпагон ведь забавная, комическая фигура. А если вы снимете все забавное, то получится Гобсек. Он может быть отвратительным, но не смешным. 

И вы смотрите — эти герои Бальзака, эти делатели миллионов, например довольно старый Гранде, — ведь это дьявольски талантливые личности. Гранде симпатий к себе не вызывает, но ведь это больший человек. Это талант, ум. Это действительный стратег и тактик в своем виноградарстве. Да, характер, талант, ум — вот что требовалось от этих абсолютно новых людей во всех областях.  
А вот люди без дарований в промышленности, торговле — они у Бальзака погибают.  
Помните бурный роман Бальзака «История достоинства и падения Сезара Бирото»? Почему Сезар Бирото не выдержал, не мог справиться с жизнью? А потому, что он был посредственность. А посредственности у Бальзака погибают.  
А финансисты Бальзака? Гобсек. Это же в высшей большей степени талантливая личность. Я не говорю о других его свойствах. Это дьявольски талантливая личность, это выдающийся ум, не правда ли?  
Пробовали сверять Гобсека и Плюшкина. Это очень поучительно. У нас в России почвы для этого не было. Плюшкин — какой же это Гобсек? Ни таланта, ни ума, ни воли. Это патологическая фигура.  
Дедушка Горио не в такой большей степени посредственность, как Бирото. Но все-таки дедушка Горио претерпевает крушение. У него есть какие-то дарования коммерческие, но они недостаточны. Вот Гранде, старик Гранде, — это грандиозная личность. Вы никак не скажете, что дедушка Гранде груб, прозаичен. Хотя он только и занят своими подсчетами. Этот скупец, эта черствая душа — все-таки он не прозаичен. Я бы сказал о нем так: это больший разбойник... Не правда ли? Он может соревноваться по какой-то значительности с Корсаром Байрона. Да он и есть корсар. Особый корсар складов с винными бочками. Корсар на купечестве. Это очень крупнопородный человек. Как и другие... у Бальзака таких героев много...  
В этих людях говорит довольно материальная практика более буржуазного общества. Она сделала этих людей. Она дала им масштаб, дала им дарования, иногда даже гениальность. Иные из финансистов или предпринимателей Бальзака — это гении.  
Теперь второе. Что кардинально изменила буржуазная революция? Материальную и большую практику общества, да. Видите, люди трудятся на себя. Фабрикант, купец — они трудятся не на государственные сборы, а на себя, что и придает им энергию. Но они в то же время трудятся на общество. На какие-то определенные величины. Они трудятся, имея в виду какой-то необъятный совершенно общественный горизонт.  
Крестьянин обрабатывал виноградник для своего владыки — так было до революции. Промышленник неукоснительно выполнял государственный заказ. Теперь все это отпало. Они трудятся на неопределенный базар. На общество. Не на отдельных лиц, а на общество. Так вот в чем прежде всего глубокое содержание «Человеческой комедии» — в освобожденной стихии практики. Вспомните, мы постоянно говорили с вами, что романтики больше прославляют стихию подлинной жизни вообще, энергию подлинной жизни вообще, как это делал Виктор Гюго. Бальзак отличается от романтиков тем, что его романы тоже наполнены стихией и энергией, но эта стихия и энергия получает действительно определенное содержание. Эта стихия — поток вещей, существующих в предпринимательстве, в обмене, в сделках коммерческих и так далее, и так далее.  
Причем Бальзак дает испытывать, что эта стихия материальной практики — стихия значения. Поэтому никаких комизмов здесь нет. 
Вот вам сравнение. У Мольера есть предшественник Гобсека. Есть Гарпагон. Но Гарпагон ведь забавная, комическая фигура. А если вы снимете все забавное, то получится Гобсек. Он может быть отвратительным, но не смешным.