"ема смерти в романе "Портрет Дориана Грея"

Оставшись наедине с собой, Дориан остается наедине и со своей совестью – именно эту роль играет портрет, отражающий отныне все плохое, что сделал и еще сделает Дориан. В ту ночь он замечает складку жестокости у рта изображенного, и это заставляет его принять решение поступить правильно с точки зрения морали – Дориан решает жениться. Более того, с наступлением благоуханного утра он слышит в своем сердце отголоски былой любви – и это уже не только жалость.

Уайльд оставил Дориану роль подопытного, наблюдаемого проповедником идей чистого искусства – вместе с Сибилой Вэйн умерла надежда на воскрешение души Дориана. Актриса сыграла свою последнюю роль в пьесе жизни, дав право Гарри Уоттону сказать: «Эта девушка, в сущности, не жила и, значит, не умерла… Оплакивайте же Офелию, если хотите. Посыпайте голову пеплом, горюя о задушенной Корделии. Кляните небеса за то, что погибла дочь Брабанцио. Но не лейте напрасно слез о Сибиле Вэйн. Она была еще менее реальна, чем они все». Выбор сделан – отныне портрет для Дориана станет не картиной, вопиющей к очищению совести, но способом насмехаться над роком – пусть страсти, грехи отныне ложатся печатью на скрытое под покрывалом ото всех изображение, сам же Дориан будет свободен от страха потерять очарование юности в поисках наслаждений – это ли не мечта каждого?

Любовь — это своеобразное единство красоты внешней и внутренней. Однако сам Дориан разрушил это единство, когда отверг Сибилу Вэйн. Эта девушка предложила ему то, о чём мечтал лорд Генри: любовь, которая стала бы искусством в реальной жизни. Именно поэтому Сибила утратила способность играть на сцене. Однако это единство оказалось недоступным Дориану Грею, он не понял ту, которая его любила.

1.2. Особенности философии жизни и смерти

        Две вечные темы духовной культуры человечества. О них размышляли пророки и основоположники религий, философы и моралисты, деятели искусства и литературы, педагоги и медики. Вряд ли найдётся взрослый человек, который рано или поздно не задумался бы о смысле своего существования, предстоящей смерти и достижении бессмертия. Только раннее детство или старческий маразм избавляют человека от необходимости решения этих проблем. Как бы то ни было, ответов на вопрос “Что такое жизнь?” – имеется слишком много. Каждая наука и тем не более каждое философское или религиозное учение предлагают свои варианты объяснений. Складывается впечатление, что ни одно из толкований сути жизни не будет убедительным до тех пор, пока не удастся постичь смысл смерти. Люди пытаются постигнуть тайну человеческого бытия, решить извечные вопросы: Что такое жизнь? Как продлить жизнь? Что есть смерть? Что будет после смерти? Способен ли человек предотвратить смерть и стать бессмертным? Что царит в нашем мире – жизнь или смерть?

       Смерть и потенциальное бессмертие – самая сильная приманка для философствующего ума, ибо все наши жизненные дела должны, так или иначе, соизмеряться с вечным. Человек обречён на размышления о смерти и в этом его отличие от животного, которое смертно, но не знает об этом. Правда, животные чувствуют приближение смерти, их предсмертное поведение чаще всего напоминает мучительные поиски уединения и успокоения. Наверное, смерть вообще – расплата за усложнение биологической системы. Одноклеточные практически бессмертны. Когда организм становится многоклеточным, в него как бы встраивается механизм самоуничтожения на определённом этапе развития, связанный с геномом.

Столетиями лучшие умы человечества пытаются хотя бы теоретически опровергнуть этот тезис, доказать, а затем и воплотить в жизнь реальное бессмертие. Однако идеалом такого бессмертия является не существование одноклеточного организма и не ангельская жизнь в лучшем мире. С этой точки зрения человек должен жить вечно, находясь в постоянном расцвете сил. Человек не может смириться с тем, что именно ему придётся уйти из этого великолепного мира, где кипит жизнь. Но, размышляя об этом, начинаешь понимать, что смерть, – пожалуй, единственное, перед чем все равны, что стирает неравенство, на котором основана земная жизнь.. В данном случае не так уж важно, кто «управляет» миром – Бог, Дух, Космический Разум, объективная реальность, законы Природы. Важно, что человек должен лишь осознать этот порядок и найти в его недрах, в его устройстве зазор для «относительной самостоятельности», в которой он будет видеть смысл своего бытия. философии смерть человека представляется неким таинством, понимаемым как поглощение его временем Вечности, как воссоединение с Богом. Поэтому идея бессмертия нередко связывается с идеей воскрешения.

        Жизнь разговаривает сама с собой, широко жестикулируя, несмотря на свою жадность. Она никогда никому не дает столько, сколько от нее требуют.

А смерть положила руки на колени и опустила голову. Кажется, дремлет. Она совсем не жадная. Она дает столько, сколько от нее не ожидают. Сполна.

Жизнь никогда не выходит победителем. А Смерть не умеет проигрывать.

Жизнь появляется в муках, криком приходя в этот мир.Смерть может придти и во сне.

Жизнь в муках испускает последний вздох, забирая с собой все наши печали и заботы. А Смерть с легкостью отбирает даже любовь и счастье. Несмотря на то, что она забирает все, что мы успели и о чем мечтали, Жизнь не хочет идти в объятия Смерти. Несмотря на то, что она моложе ( у нее есть свой срок), в схватке с вечной Смертью она спотыкается, падает, болеет, получает увечья, становится инвалидом или калекой, но все же оглядывается назад, борясь до последнего. Даже прикованной к постели, со Смертью на плечах, она пытается бороться. А Смерть просто равнодушна. Знает, что от нее не уйти. Каждому дает миг жизни. Она оставляет Жизни только прошлое и миг. Смерть не знакома с будущим. А жизнь рассчитывает, что у нее есть завтра и послезавтра. Она иногда откладывает сказать свои последние слова. Иногда откладывает ласку и нежность. А смерть ничего не откладывает. И даже не торопит. У нее все на своих полочках. У нее нет графика и расписания. Она всегда рядом. Жизнь пытается о ней забыть и убежать. Строит космические планы. А Смерть висит у нее, Жизни, за спиной. Иногда спадает к ней под ноги.

Ощутив вкус жизни, мы не умеем останавливаться. Крутимся в колесе фортуны, думая, что будем жить долго. Забываем, что жизнь может прерваться в любую минуту. А завтра может не настать. Ощутив вкус Смерти, возвращение в этот мир невозможно. Каждая душа, независимо от наличия в ней веры или отсутствия ее, как таковой, почувствует вкус смерти.

Жизнь пытается играть судьбами. А смерть исполняет только одну роль. Игра в одни ворота. Конец - один.

От жизни человек требует все: любовь и ненависть, богатства и нищету( только не себе любимому), здоровье и болезни, красоту и уродство. А смерть безразлична ко всему. Ей неведомы чувства. Она одинаково добра и зла.Она стремится туда, где живет Одиночество. Жизнь взвалила ее себе на плечи и таскает по миру. Среди ледников и вечной мерзлоты. На дне океана и на поверхности воды. Высоко в небе и глубоко под землей. Иногда годами, десятилетиями. Бывает и больше века. Но это только иногда.

Место жизни мы часто меняем. Но о месте своей смерти нам неведомо.

" И не знает душа о том, что будет делать завтра. И  не знает душа, на какой земле  умрет" ( Священный Коран, 31-я сура, 34-й аят)

Последнее слово, последний для Жизни, но первый для Смерти шаг, остается в руках Смерти. Единственное, что смерть не может забрать - Имя. Имя, которое человек успевает сделать себе. Смерть отдает его Памяти.

Глава II. Содержание мотива смерти в романе  О. Уайльда  «Портрет Дориана Грея».

2.1. Философия жизни и смерти в романе «Портрет Дориана Грея»

Неизбежность отрицательных изменений пробуждала у Дориана Грея мысли о приближающейся смерти: Мне кажется, будто её чудовищные крылья уже шумят надо мной в свинцовой духоте.

Смерть как единственное спасение от морального разложения главного героя кладет конец страшной и уродливой жизни. Отталкивающий труп старика – вот что остается от Дориана. Портрет же, запечатлевший прекрасное лицо и светлую душу Дориана, снова сияет нетленной красотой. Потерпело поражение эгоистическое отношение к красоте, возведенной в единственную абсолютную ценность жизни.

Восторжествовала красота, не вступающая в противоречие с нравственностью, а расплатой за удовольствия явились старость, уродство и, в конечном итоге, смерть.

У Уайльда очень специфично соотношение вечного и временного: замкнутость и кратковременность земного существования отрицается через идею вечной молодости и нетленной красоты, смерть тождественна потере красоты, т.е. утрате жизнью основной - эстетической - своей составляющей, а хранителем красоты, т.е. вечного, всё же становится в итоге портрет, т.е. вечное соединяется с вечным в утверждении самоценности бесконечного эстетического бытия. В то же время человеческое бытие в итоге оказывается неизбежно завершающимся, хотя и представляющим собой воплощение эстетического поиска, но скорее выступающим в роли посреднического звена, замыкая как необходимая, но менее значительная составляющая цепь прекрасное — вечность («Войдя в комнату, они увидели на стене великолепный портрет своего хозяина во всем блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в груди лежит мертвый человек во фраке. Лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее. И только по кольцам на руках слуги узнали, кто это.»).

Важное значение Уайльд придаёт страху, который связан с осознанием и восприятием личностью своего существования как протекающего «лицом к смерти», и, как результат, отчаянию, возникающему как «исходная точка для достижения абсолютного».4 Понятие эстетической экзистенции, направленной на вечное и не предполагающей возможности восприятия личностью себя в качестве заведомого праха провоцирует этот страх. Сопротивлением таковому можно назвать то самое поэтическое возрождение как некое приобщение к вечности, но, поскольку эстетический человек перманентно пребывает в состоянии поиска источника эстетического вдохновения, то это можно рассматривать как попытку противостояния неизбежности стремления к небытию.

Эстетическая теория Уайльда основана на преклонении перед прекрасным, ей чужд страх смерти как физического уничтожения. Это не бессилие человека перед вечностью, а скорее, ужас перед возможностью утраты красоты. Страх возникает не от осознания близости и неизбежности смерти, а от неминуемой утраты красоты тела, которая влечёт за собой и неспособность наслаждаться прекрасным.5 Понятия «старость» и «смерть» являются фактически синонимичными: потеря молодости ассоциируется с потерей красоты, что означает в свою очередь смерть — если не физическую, то, возможно, даже более страшную — эстетическую. («Мнет молодость, а с нею красота — и вот вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они вам будут казаться горше поражений. Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас»).

Сосредоточенность на внешнем препятствует соприкосновению человека с верой. Такая отстранённость от Бога обусловливает неоднозначность поступков героя, отсутствие чётких ориентиров (за исключением, конечно, основного - наслаждения). В стремлении к наслаждению он не задаётся нравственными вопросами. Вопросы религии играют значительную роль в философии Дориана Грея не случайно последней из человеческих экзистенции является именно религиозная. Следовательно, если рассматривать три экзистенции как объединенные между собой стадии процесса, сходного с эволюцией, т.е. подразумевать непосредственную связь между ними (где каждая является качественно новым уровнем существования), то логично предположить, что ценностно религиозная экзистенция важнее, существенней эстетической. У Уайльда нет непосредственной идеи греховности поступков героя, высказанной напрямую, как не возникает у него и религиозных мотивов, однако необратимое изменение лица героя на портрете, потеря им внешней привлекательности даёт вполне однозначную оценку происходящему: превращение прекрасного в уродливое как искажение жизни, потеря ею главного для Уайльда - эстетического - начала говорит само за себя.6 Т.е. коннотация такой интерпретации понятия о достижении эстетического наслаждения явно отрицательна.

Наслаждение как самоцель влечёт за собой предосудительные поступки и приводит к нарушению разумного миропорядка. Но подобное мировосприятие, основанное на преклонении перед красотой, вполне оправданно эстетически, следовательно, соединённое с направленностью личности в глубину её самой, а не сосредоточенностью на внешнем, может считаться верным, когда оно не влечёт за собой возможность забвения каких-либо морально-этических норм. Это убеждение происходит из убеждённости авторов во взаимосвязи внутренней и внешней составляющих эстетического существования. Действительно, искажение внутреннего содержания в сторону его обезображивания не может не повлечь за собой распад понятия «эстетизм» в человеческой жизни и, как следствие, к его постепенному разложению.

Выдвижение в романе на первый план проблемы времени обусловлено эстетической проблемой противостояния литературы и живописи и попыткой преодоления жанровых барьеров. Уайльд, знакомый с теорией Лессинга о том, что живопись разворачивается в пространстве, а литература - во времени, в своем романе предпринял попытку преодоления этих жанровых барьеров.

Тем не менее, метаморфозы времени имеют в романе не только эстетическую подоплеку. Именно глубинное сказочно-мифологическое обоснование, связанное с проблемой преодоления законов времени, помогает постигнуть сущность происходящих с героем процессов. Указанный выше участок романа фиксирует точку, начиная с которой до этого момента синкретичное (недифференцированное) романное время расщепляется на «конкретно-бытовое» (время земной биографии героя) и «сказочно-мифологическое» (время портрета). «Реальное» время, охватывающее в романе почти двадцать лет, оказывается дискретным.7

С момента «раздвоения» личности Дориана сказочно-мифологический контекст романа заметно расширяется, актуализируя корпус сюжетов о чудесной Стране вечной молодости и пребывании там различных героев, широко представленный в кельтской мифологической традиции (например. «Ойсин и Тир На Н-Ог», «Приключения Кормака в Обетованной Стране» и др.). Страна Юности, является одновременно и одним из наиболее устойчивых его наименований, и его основной характеристикой.

Рождение портрета, навсегда зафиксировав облик молодого прекрасного юноши, останавливает ход времени, инициируя тем самым мифологический сюжет о «Стране Вечной молодости». Дерзкое желание Дориана нарушает естественные законы течения времени и существования материн. Поэтому в романе «сказочно-мифологическое» время разрабатывается в двух взаимосвязанных направлениях: это и вечность, с которой сопрягается тема «вечной юности», и символический годичный цикл, обусловливающий актуализацию календарной символики времен года, в русло которой сложившаяся в произведении фантастическая ситуация направляет «жизнь» портрета. Картина рождается и «оживает» на символической границе между весной и летом: фатальные изменения лица на портрете, связанные с убийством Холлуорда (оно, как подчеркивается в романе, случилось в ноябре), происходят осенью-зимой, ассоциируясь с последним жизненным этапом: и. наконец, завершение символического жизненного круга (портрет «умирает», чтобы возродиться и обрести вечное совершенство) приходится опять на границу весны и лета: «Парк теперь чудо как хорош! Сирень там цветет так пышно, как цвела только в тот год, когда я впервые встретил вас». - говорит лорд Генри Дориану в их последнюю встречу.