Ваш
Макар Девушкин.
Сентября 19.
Милостивая государыня,
Варвара Алексеевна!
Спешу вас уведомить,
друг мой, что Ратазяев нашел
мне работу у одного сочинителя.
Приезжал какой-то к нему, привез
к нему такую толстую рукопись
-- слава богу, много работы. Только
уж так неразборчиво писано, что
не знаю, как и за дело приняться;
требуют поскорее. Что-то всё об
таком писано, что как будто
и не понимаешь... По сорок копеек
с листа уговорились. Я к тому всё это пишу
вам, родная моя, что будут теперь посторонние
деньги. Ну, а теперь прощайте, маточка.
Я уж прямо и за работу.
Ваш верный друг
Макар Девушкин.
Сентября 23.
Дорогой друг мой,
Макар Алексеевич!
Я вам уже третий
день, мой друг, ничего не писала,
а у меня было много, много
забот, много тревоги.
Третьего дня был
у меня Быков. Я была одна,
Федора куда-то ходила. Я отворила
ему и так испугалась, когда
его увидела, что не могла
тронуться с места. Я чувствовала,
что я побледнела. Он вошел
по своему обыкновению с громким
смехом, взял стул и сел. Я
долго не могла опомниться, наконец
села в угол за работу. Он
скоро перестал смеяться. Кажется,
мой вид поразил его. Я так
похудела в последнее время;
щеки и глаза мои ввалились,
я была бледна, как платок... действительно,
меня трудно узнать тому, кто
знал меня год тому назад.
Он долго и пристально смотрел
на меня, наконец опять развеселился.
Сказал что-то такое; я не
помню, что отвечала ему, и
он опять засмеялся. Он сидел
у меня целый час; долго говорил
со мной; кой о чем расспрашивал.
Наконец, перед прощанием, он
взял меня за руку и сказал
(я вам пишу от слова и
до слова): "Варвара Алексеевна!
Между нами сказать, Анна Федоровна,
ваша родственница, а моя короткая
знакомая и приятельница, преподлая
женщина". (Тут он еще назвал
ее одним неприличным словом.)
"Совратила она и двоюродную
вашу сестрицу с пути, и вас
погубила. С моей стороны и
я в этом случае подлецом
оказался, да ведь что, дело
житейское". Тут он захохотал
что есть мочи. Потом заметил,
что он красно говорить не
мастер, и что главное, что объяснить
было нужно и об чем обязанности
благородства повелевали ему
не умалчивать, уж он объявил,
и что в коротких словах
приступает к остальному. Тут
он объявил мне, что ищет
руки моей, что долгом своим
почитает возвратить мне честь,
что он богат, что он увезет
меня после свадьбы в свою
степную деревню, что он хочет
там зайцев травить; что он
более в Петербург никогда
не приедет, потому что в Петербурге
гадко, что у него есть здесь в Петербурге,
как он сам выразился, негодный племянник,
которого он присягнул лишить наследства,
и собственно для этого случая, то есть
желая иметь законных наследников, ищет
руки моей, что это главная причина его
сватовства. Потом он заметил, что я весьма
бедно живу, что не диво, если я больна,
проживая в такой лачуге, предрек мне неминуемую
смерть, если я хоть месяц еще так останусь,
сказал, что в Петербурге квартиры гадкие
и, наконец, что не надо ли мне чего?
Я так была поражена
его предложением, что, сама не
знаю отчего, заплакала. Он принял
мои слезы за благодарность
и сказал мне, что он всегда
был уверен, что я добрая, чувствительная
и ученая девица, но что он
не прежде, впрочем, решился на
сию меру, как разузнав со всею
подробностию о моем теперешнем
поведении. Тут он расспрашивал
о вас, сказал, что про всё
слышал, что вы благородных правил
человек, что он с своей стороны
не хочет быть у вас в
долгу и что довольно ли
вам будет пятьсот рублей за
всё, что вы для меня сделали?
Когда же я ему объяснила,
что вы для меня то сделали,
чего никакими деньгами не
заплатишь, то он сказал мне,
что всё вздор, что всё это
романы, что я еще молода и
стихи читаю, что романы губят
молодых девушек, что книги
только нравственность портят
и что он терпеть не может
никаких книг; советовал прожить
его годы и тогда об людях
говорить; "тогда, -- прибавил он, -- и людей
узнаете". Потом он сказал, чтобы я поразмыслила
хорошенько об его предложениях, что ему
весьма будет неприятно, если я такой важный
шаг сделаю необдуманно, прибавил, что
необдуманность и увлечение губят юность
неопытную, но что он чрезвычайно желает
с моей стороны благоприятного ответа,
что, наконец, в противном случае, он принужден
будет жениться в Москве на купчихе, потому
что, говорит он, я присягнул негодяя племянника
лишить наследства. Он оставил насильно
у меня на пяльцах пятьсот рублей, как
он сказал, на конфеты; сказал, что в деревне
я растолстею, как лепешка, что буду у него
как сыр в масле кататься, что у него теперь
ужасно много хлопот, что он целый день
по делам протаскался и что теперь между
делом забежал ко мне. Тут он ушел. Я долго
думала, я много передумала, я мучилась,
думая, друг мой, наконец я решилась. Друг
мой, я выйду за него, я должна согласиться
на его предложение. Если кто может избавить
меня от моего позора, возвратить мне честное
имя, отвратить от меня бедность, лишения
и несчастия в будущем, так это единственно
он. Чего же мне ожидать от грядущего, чего
еще спрашивать у судьбы? Федора говорит,
что своего счастия терять не нужно; говорит
-- что же в таком случае и называется счастием?
Я по крайней мере не нахожу другого пути
для себя, бесценный друг мой. Что мне делать?
Работою я и так всё здоровье испортила;
работать постоянно я не могу. В люди идти?
-- я с тоски исчахну, к тому же я никому
не угожу. Я хворая от природы и потому
всегда буду бременем на чужих руках. Конечно,
я и теперь не в рай иду, но что же мне делать,
друг мой, что же мне делать? Из чего выбирать
мне?
Я не просила у
вас советов. Я хотела обдумать
одна. Решение, которые вы прочли
сейчас, неизменно, и я немедленно
объявляю его Быкову, который
и без того торопит меня
окончательным решением. Он сказал,
что у него дела не ждут,
что ему нужно ехать и что
не откладывать же их из-за
пустяков. Знает бог, буду ли
я счастлива, в его святой, неисповедимой
власти судьбы мои, но я решилась.
Говорят, что Быков человек
добрый; он будет уважать меня;
может быть, и я также буду
уважать его. Чего же ждать
более от нашего брака?
Уведомляю вас обо
всем, Макар Алексеевич. Я уверена,
вы поймете всю тоску мою.
Не отвлекайте меня от моего
намерения. Усилия ваши будут
тщетны. Взвесьте в своем собственном
сердце всё, что принудило меня
так поступить. Я очень тревожилась
сначала, но теперь я спокойнее.
Что впереди, я не знаю. Что
будет, то будет; как бог
пошлет!..
Пришел Быков; я
бросаю письмо неоконченным. Много
еще хотела сказать вам. Быков
уж здесь!
В. Д.
Сентября 23.
Маточка, Варвара Алексеевна!
Я, маточка, спешу
вам отвечать; я, маточка, спешу
вам объявить, что я изумлен.
Всё это как-то не того... Вчера
мы похоронили Горшкова. Да, это
так, Варенька, это так; Быков
поступил благородно; только вот,
видите ли, родная моя, так вы
и соглашаетесь. Конечно, во всем
воля божия; это так, это
непременно должно быть так,
то есть тут воля-то божия
непременно должна быть; и промысл
творца небесного, конечно, и
благ и неисповедим, и судьбы
тоже, и они то же самое. Федора
тоже в вас участие принимает.
Конечно, вы счастливы теперь
будете, маточка, в довольстве
будете, моя голубочка, ясочка
моя, ненаглядная вы моя, ангельчик
мой, -- только вот, видите ли, Варенька,
как же это так скоро?.. Да, дела... у господина
Быкова есть дела -- конечно, у кого нет
дел, и у него тоже они могут случиться...
видел я его, как он от вас выходил. Видный,
видный мужчина; даже уж и очень видный
мужчина. Только всё это как-то не так,
дело-то не в том именно, что он видный
мужчина, да и я-то теперь как-то сам не
свой. Только вот как же мы будем теперь
письма-то друг к другу писать? Я-то, я-то
как же один останусь? Я, ангельчик мой,
всё взвешиваю, всё взвешиваю, как вы писали-то
мне там, в сердце-то моем всё это взвешиваю,
причины-то эти. Я уже двадцатый лист оканчивал
переписывать, а между тем эти происшествия-то
нашли! Маточка, ведь вот вы едете, так
и закупки-то вам различные сделать нужно,
башмачки разные, платьице, а вот у меня,
кстати, и магазин есть знакомый в Гороховой;
помните, как я вам еще его всё описывал.
Да нет же! Как же вы, маточка, что вы! ведь
вам нельзя теперь ехать, совершенно невозможно,
никак невозможно. Ведь вам нужно покупки
большие делать, да и экипаж заводить.
К тому же и погода теперь дурная; вы посмотрите-ка,
дождь как из ведра льет, и такой мокрый
дождь, да еще... еще то, что вам холодно
будет, мой ангельчик; сердечку-то вашему
будет холодно! Ведь вот вы боитесь чужого
человека, а едете. А я-то на кого здесь
один останусь? Да вот Федора говорит,
что вас счастие ожидает большое... да ведь
она баба буйная и меня погубить желает.
Пойдете ли вы ко всенощной сегодня, маточка?
Я бы вас пошел посмотреть. Оно, правда,
маточка, совершенная правда, что вы девица
ученая, добродетельная и чувствительная,
только пусть уж он лучше женится на купчихе!
Как вы думаете, маточка? пусть уж лучше
на купчихе-то женится! Я к вам, Варенька
вы моя, как смеркнется, так и забегу на
часок. Нынче ведь рано смеркается, так
я и забегу. Я, маточка, к вам непременно
на часочек приду сегодня. Вот вы теперь
ждете Быкова, а как он уйдет, так тогда...
Вот подождите, маточка, я забегу...
Макар Девушкин.
Сентября 27.
Друг мой, Макар
Алексеевич!
Господин Быков сказал,
что у меня непременно должно
быть на три дюжины рубашек
голландского полотна. Так нужно
как можно скорее приискать
белошвеек для двух дюжин, а
времени у нас очень мало. Господин
Быков сердится, говорит, что с
этими тряпками ужасно много
возни. Свадьба наша через пять
дней, а на другой день после
свадьбы мы едем. Господин Быков
торопится, говорит, что на
вздор много времени не нужно
терять. Я измучилась от хлопот
и чуть на ногах стою. Дела
страшная куча, а, право, лучше,
если б этого ничего не было.
Да еще: у нас недостает блонд
и кружева, так вот нужно
бы прикупить, потому что господин
Быков говорит, что он не
хочет, чтобы жена его как
кухарка ходила, и что я непременно
должна "утереть нос всем помещицам".
Так он сам говорит. Так вот,
Макар Алексеевич, адресуйтесь, пожалуйста,
к мадам Шифон в Гороховую
и попросите, во-первых, прислать
к нам белошвеек, а во-вторых,
чтоб и сама потрудилась заехать.
Я сегодня больна. На новой
квартире у нас так холодно
и беспорядки ужасные. Тетушка
господина Быкова чуть-чуть дышит
от старости. Я боюсь, чтобы
не умерла до нашего отъезда,
но господин Быков говорит,
что ничего, очнется. В доме
у нас беспорядки ужасные. Господин
Быков с нами не живет, так
люди все разбегаются, бог знает
куда. Случается, что одна Федора
нам прислуживает: а камердинер
господина Быкова, который смотрит
за всем, уже третий день неизвестно
где пропадает. Господин Быков
заезжает каждое утро, всё сердится
и вчера побил приказчика дома,
за что имел неприятности с
полицией... Не с кем было к
вам и письма-то послать. Пишу
по городской почте. Да! Чуть
было не забыла самого важного.
Скажите мадам Шифон, чтобы
блонды она непременно переменила,
сообразуясь со вчерашним образчиком,
и чтобы сама заехала ко
мне показать новый выбор. Да скажите
еще, что я раздумала насчет канзу; что его нужно вышивать крошью.
Да еще: буквы для вензелей на платках
вышивать тамбуром; слышите ли? тамбуром,
а не гладью. Смотрите же не забудьте, что
тамбуром! Вот еще чуть было не забыла!
Передайте ей, ради бога, чтобы листики
на пелерине шить возвышенно, усики и шины
кордонне, а потом обшить воротник кружевом
или широкой фальбалой. Пожалуйста, передайте,
Макар Алексеевич.
Ваша
В. Д.
P. S. Мне так совестно,
что я всё вас мучаю моими
комиссиями. Вот и третьего дня
целое утро бегали. Но что делать!
У нас в доме нет никакого
порядка, а я сама нездорова.
Так не досадуйте на меня, Макар
Алексеевич. Такая тоска! Ах, что
это будет, друг мой, милый
мой, добрый мой Макар Алексеевич!
Я и заглянуть боюсь в мое
будущее. Я всё что-то предчувствую
и точно в чаду в каком-то
живу.
P. S. Ради бога, мой друг, не позабудьте
чего-нибудь из того, что я вам
теперь говорила. Я всё боюсь,
чтобы вы как-нибудь не ошиблись.
Помните же, тамбуром, а не гладью.
В. Д.
Сентября 27.
Милостивая государыня,
Варвара Алексеевна!
Комиссии ваши все
исполнил рачительно. Мадам Шифон
говорит, что она уже сама
думала обшивать тамбуром; что
это приличнее, что ли, уж не
знаю, в толк не взял хорошенько.
Да еще, вы там фальбалу написали,
так она и про фальбалу говорила.
Только я, маточка, и позабыл,
что она мне про фальбалу
говорила. Только помню, очень
много говорила; такая скверная
баба! Что бишь такое? Да вот
она вам сама всё расскажет.
Я, маточка моя, совсем замотался.
Сегодня я и в должность
не ходил. Только вы-то, родная
моя, напрасно отчаиваетесь. Для
вашего спокойствия я готов
все магазины обегать. Вы пишете,
что в будущее заглянуть боитесь.
Да ведь сегодня в седьмом
часу всё узнаете. Мадам Шифон
сама к вам приедет. Так вы
и не отчаивайтесь; надейтесь,
маточка; авось и все-то устроится
к лучшему -- вот. Так того-то,
я всё фаль-балу-то проклятую, --
эх, мне эта фальбала, фальбала! Я бы к вам
забежал, ангельчик, забежал бы, непременно
бы забежал; я уж и так к воротам вашего
дома раза два подходил. Да всё Быков, то
есть, я хочу сказать, что господин Быков
всё сердитый такой, так вот оно и не того...
Ну, да уж что!
Макар Девушкин.
Сентября 28.
Милостивый государь,
Макар Алексеевич!
Ради бога, бегите сейчас
к брильянтщику. Скажите ему, что
серьги с жемчугом и изумрудами
делать не нужно. Господин Быков
говорит, что слишком богато, что
это кусается. Он сердится; говорит,
что ему и так в карман
стало и что мы его грабим,
а вчера сказал, что если бы
вперед знал да ведал про
такие расходы, так и не связывался
бы. Говорит, что только нас
повенчают, так сейчас и уедем,
что гостей не будет и чтобы
я вертеться и плясать не
надеялась, что еще далеко до
праздников. Вот он как говорит!
А бог видит, нужно ли мне
всё это! Сам же господин
Быков всё заказывал. Я и
отвечать ему ничего не смею:
он горячий такой. Что со
мной будет!
В. Д.
Сентября 28.
Голубчик мой, Варвара
Алексеевна!
Я -- то есть брильянтщик
говорит -- хорошо; а я про себя
хотел сначала сказать, что
я заболел и встать не могу
с постели. Вот теперь, как время
пришло хлопотливое, нужное, так
и простуды напали, враг их
возьми! Тоже уведомляю вас, что
к довершению несчастий моих
и его превосходительство изволили
быть строгими, и на Емельяна
Ивановича много сердились и
кричали, и под конец совсем
измучились, бедненькие. Вот я вас
и уведомляю обо всем. Да еще
хотел вам написать что-нибудь,
только вас утруждать боюсь.
Ведь я, маточка, человек глупый,
простой, пишу себе что ни
попало, так может быть, вы там
чего-нибудь и такого -- ну, да уж
что!