Значение мифов Древней Греции для формирования и развития изобразительного искусства и литературы

           Вдруг  ворвался  Неоптолем;  он  преследовал  смертельно  раненного  сына Приама,  Полита. Ударом копья поверг Неоптолем Полита на землю к ногам отца. Бросил копьем в Неоптолема Приам, но оно, как слабая  трость,  отскочило  от доспехов  сына  Ахилла.  Схватил  в гневе Неоптолем Приама за седые волосы и вонзил ему в грудь свой острый меч. Погиб Приам в том городе, в котором  жил столько  лет,  правя  великой Троей. Не спасся никто из сыновей Приама. Даже внук его, сын Гектора -- Астианакс, был убит: его сбросили  с  высоких  стен Трои,  вырвав  из  рук  несчастной Андромахи. Убил Менелай во дворце спящего Деифоба, женой которого после смерти Париса стала Елена. В гневе убил  бы  и прекрасную Елену Менелай, но удержал его Агамемнон. Богиня же Афродита вновь пробудила  в груди Менелая любовь к Елене. С торжеством повел он ее к своему кораблю.

Дочь Приама, вещая Кассандра, искала спасения в святилище  Афины-Паллады. Там нашел ее сын Оилея, Аякс. Припала Кассандра к статуе Афины, обняв руками изображение  богини. Грубо схватил ее Аякс и с такой силой рванул от статуи, что упала священная статуя на пол храма и разбилась. Разгневались  на  Аякса греки,  разгневалась и великая богиня. Впоследствии жестоко отомстила она за это Аяксу.

            Из всех героев Трои спаслись лишь Эней, вынесший на руках из Трои  своего старого  отца  Анхиза и маленького сына Аскания. Пощадили греки и троянского героя Антенора. Его пощадили греки за то, что он всегда  советовал  троянцам выдать грекам прекраснокудрую Елену и похищенные Парисом сокровища Менелая.

            Долго  пылала  еще Троя. Клубы дыма поднимались высоко к небу. Оплакивали боги гибель великого города. Далеко был виден пожар Трои. По столбам дыма  и громадному  зареву  ночью  узнали  окрестные  народы, что пала Троя, которая долго была самым могущественным городом в Азии.

 

1.2.2 Одиссей на  острове Циклопов

После долгого плавания прибыл я  с моими спутниками к земле  свирепых циклопов, не знающих законов. Не занимаются они земледелием, но, несмотря на это, земля все дает им в изобилии сама. В пещерах живут  великаны-циклопы, каждый знает лишь свою семью, не собираются они на народные собрания. Не сразу пристали мы к  их земле. Мы вошли в залив небольшого острова, расположенного недалеко от острова  циклопов. Ни один человек никогда  не посещал этого острова, хотя он был очень плодороден. На этом острове  водились в изобилии дикие козы, а так как никогда не видели эти козы человека, то не пугались они  и нас. Причалив к берегу ночью, мы спокойно уснули на берегу, а утром занялись охотой на коз. На каждый из моих кораблей досталось по девяти коз, для корабля же, на котором плыл я сам, взял я их десять. Целый день отдыхали мы после охоты, весело пируя на берегу. До нас доносились с земли циклопов их голоса и блеяние их стад. На следующее утро решил я плыть на своем корабле к земле циклопов, чтобы узнать, что это за народ. Быстро переплыли мы неширокий пролив и пристали к берегу. У самого моря увидели мы пещеру, заросшую лавровыми деревьями и огороженную оградой из громадных камней. Взял я с собой двенадцать надежных товарищей, захватил мех с вином и пищей и вошел в пещеру циклопа. Как узнали мы после, этот циклоп был страшно свиреп, он жил отдельно от других и одиноко пас свои стада. Не похож он был, как и все циклопы, на остальных людей. Это был великан, обладал он чудовищной силой и имел только один глаз во лбу. Когда мы вошли к нему в пещеру, его не было дома, он пас стада. В пещере циклопа в корзинах лежало множество сыров, в ведрах и чашах стояла простокваша. В пещере были устроены ограды для ягнят и козлят. Спутники мои стали уговаривать меня, захватив лучших ягнят и козлят и взяв сыров, бежать на корабль, но я, к несчастью, не послушал их. Мне хотелась посмотреть на самого циклопа. Наконец, пришел и сам циклоп. Бросил он громадную вязанку дров на землю у входа в пещеру. Увидав циклопа, в страхе забились мы в самый темный угол пещеры. Циклоп же загнал в пещеру свое стадо, завалил скалой вход в нее и стал доить коз и овец. Подоив их, он развел огонь, чтобы приготовить себе пищу. Тут увидел он нас и грубо спросил громовым голосом:

— Кто вы такие? Откуда вы пришли? Верно, без дела скитаетесь вы по морям, причиняя всем народам несчастья?

— Все мы греки, — ответил я циклопу, — плывем из-под Трои. Нас занесло сюда бурей. Мы умоляем тебя принять нас дружелюбно, как гостей. Ведь ты знаешь, что карает Зевс того, кто обижает странников и не оказывает им гостеприимства.

— Видно, что издалека пришел ты сюда, чужеземец! — свирепо крикнул мне циклоп, — коль думаешь, что боюсь я твоих богов. Какое дело мне до Зевса! Не боюсь я гнева Зевса! Не намерен я щадить вас! Делать буду я то, что захочу! Скажи, где твои корабли!

Понял я, зачем спрашивает меня циклоп о моем корабле, и ответил ему:

— Бурей разбило мой корабль о прибрежные утесы, лишь я со своими спутниками спасся.

Ничего не ответил мне циклоп. Быстро схватил он своими громадными руками двух моих спутников, ударил их об землю и убил. Затем он сварил их, рассекши их тела на части, и съел. В неописуемый ужас пришли мы и  стали молить Зевса о спасении. Циклоп же, окончив свой ужасный  ужин, спокойно растянулся на земле  и заснул. Я хотел убить его, обнажил меч, но, взглянув на громадную  скалу, которой завален был вход, понял, что так не спастись нам. Наступило  утро. Снова циклоп убил двух моих спутников. Съев их, выгнал он стадо из пещеры, а вход завалил скалой. Долго придумывал я средство, как спастись, наконец, придумал. В пещере нашел я громадное  бревно, похожее на мачту. Циклоп, наверно, хотел из него сделать себе дубину. Отрубил я мечом конец бревна, заострил его, обжег на углях Й  спрятал. Вечером вернулся со стадом циклоп. Опять убил он двух моих спутников  и, кончив свой отвратительный ужин, хотел  лечь спать. Но я подошел к нему и предложил чашу вина. Выпил вино циклоп, потребовал еще, сказав мне:

— Налей мне еще да скажи, как зовут тебя, я хочу приготовить тебе подарок.

Налил я циклопу вторую чашу, он потребовал третью, налил я и третью. Подавая ее, сказал я циклопу:

— Ты хочешь знать мое имя? Меня зовут Никто.

— Ну, слушай же, Никто, тебя съем я последним, это будет моим подарком тебе, — так ответил мне со смехом циклоп. Выпил он третью чашу, охмелел, повалился на землю и заснул.

Тогда дал я знак товарищам, схватили мы заостренный конец бревна, разожгли его на костре и выжгли им глаз циклопу. Заревел он от страшной боли, вырвал из глаза дымящийся кол и стал звать на помощь других циклопов. Сбежались  они и стали спрашивать:

— Что случилось с тобой, Полифем? Кто обидел тебя? Не похитили ли у тебя твои стада? Зачем ты разбудил нас?

Им отвечал, дико взревев, Полифем:

— Меня не силой, а хитростью губит Никто!

Рассердились циклопы и крикнули Полифему:

— Если никто тебя не обидел, то незачем тебе так реветь! Если же ты заболел, то такова воля Зевса, а ее никто не изменит.

С этими словами удалились циклопы.

Настало утро. С громкими стонами  отодвинул от входа скалу Полифем  и стал выпускать в поле стадо, ощупывая руками спину каждой овцы и каждой козы. Тогда, чтобы спасти товарищей, я связал по три барана и под среднего привязал по одному из своих товарищей. Сам же я, вцепившись руками в густую шерсть громадного барана, любимца Полифема, повис  под ним. Прошли бараны с привязанными под ними моими спутниками мимо Полифема. Последним шел баран, под которым  висел я. Остановил его Полифем, стал ласкать его и жаловаться на свою беду, на то, что обидел его  дерзкий Никто. Наконец, пропустил  он и этого барана. Так спаслись мы от верной гибели. Скорей погнали  мы стадо Полифема к кораблю, где  ждали нас товарищи. Не дал я  товарищам оплакивать погибших. Быстро вошли мы на корабль, захватив овец Полифема, и отплыли от берега. Когда  отплыли мы на такое расстояние, на которое слышен голос человека, я громко крикнул циклопу:

— Слушай, циклоп! Своей жестокостью ты сам навлек на себя кару Зевса. Больше не будешь ты убивать и пожирать несчастных странников.

Услыхал меня циклоп, в ярости поднял он утес и бросил его в море. Чуть не раздробил нос корабля утес. Взволновалось море от падения в  него утеса. Громадная волна подхватила мой корабль и бросила на берег. Но шестом оттолкнул я корабль, снова  поплыли мы в море. Отплыв, я крикнул  Полифему:

— Знай, Полифем, что тебя ослепил Одиссей, царь Итаки.

Завыл от злости дикий циклоп и  громко воскликнул:

— Сбылось пророчество, данное мне прорицателем! Я думал, что Одиссей — грозный великан, а не такой ничтожный червяк, как ты!

Стал молить Полифем отца своего Посейдона, чтобы покарал он меня за то, что лишил я его зрения. Схватил он утес еще больше первого  и бросил в море. Упал утес за кормой корабля. Громадная волна подхватила мой корабль и бросила далеко в море. Так спаслись мы. Счастливо  достигли мы острова, где ждали нас  остальные корабли. Там принесли мы богатые жертвы богам. Проведя ночь на берегу этого острова, на следующий день отправились мы в дальнейший путь по безбрежному морю, скорбя о погибших товарищах.

1.2.3 Одиссей и  Пенелопа

Когда Телемах ушел спать, в пиршественную  залу пришла со своими рабынями Пенелопа. Рабыни поставили для своей госпожи  около очага стул из слоновой кости, отделанной серебром, а сами стали  убирать стол, за которым пировали женихи. Рабыня Меланто опять стала  поносить Одиссея, гнать его из дома и грозить ему, что бросит в  него горячей головней, если он не уйдет. Мрачно взглянул на нее Одиссей и  сказал:

- Что ты сердишься на меня? Правда, я нищий! Уж такой выпал  мне на долю жребий, а было  время, когда и я был богат;  но всего лишился я по воле  Зевса. Может быть, и ты лишишься  скоро красоты, и возненавидит  тебя твоя госпожа. Смотри, вернется  Одиссей, и придется тебе ответить  за твою дерзость. Если же и  не вернется он, то дома Телемах,  он знает, как ведут себя  рабыни. Ничего не скроется от  него!

Услыхала слова Одиссея и  Пенелопа и гневно сказала она  Меланто:

- На всех злишься ты, словно  цепная собака! Смотри, я знаю, как  ты ведешь себя! Придется тебе  заплатить головой за твое  поведение. Разве ты не знаешь, что я сама позвала сюда  этого странника? 

Приказала поставить Пенелопа около  очага стул для Одиссея и, когда  он сел около нее, стала расспрашивать  его об Одиссее. Рассказал ей странник, будто некогда принимал он сам  как гостя Одиссея на Крите, когда  тот, застигнутый бурей, пристал  к берегам Крита по дороге в  Трою. Заплакала Пенелопа, услыхав, что видел странник двадцать лет  тому назад Одиссея. Желая проверить, правду ли говорит он, спросила его  Пенелопа, как был одет Одиссей. Ничего не было легче страннику, как описать  свою же собственную одежду. С мельчайшими  подробностями описал он ее, и поверила тогда ему Пенелопа. Странник же стал уверять ее, что жив Одиссей, что недавно был он в стране феспротов, а оттуда поехал в Додону [1] вопросить там оракула Зевса.

- Скоро вернется Одиссей! - говорил  странник, – раньше чем кончится  год, раньш, чем наступит еще  новолуние, вернется Одиссей. 

Рада была бы верить ему Пенелопа, но не могла, – ведь столько лет  ждала она Одиссея, а он все  не возвращался. Велела Пенелопа рабыням  приготовить для странника мягкое ложе. Поблагодарил ее Одиссей и  попросил, чтобы старая Эвриклея прежде омыла ему ноги.

Эвриклея охотно согласилась омыть  ноги страннику: он и ростом, и всем своим видом, и даже голосом напоминал  ей Одиссея, которого она когда-то сама вынянчила. Принесла Эвриклея воды в  медном тазу и наклонилась, чтобы  омыть страннику ноги. Вдруг бросился ей в глаза рубец на его ноге. Хорошо знала она этот рубец. Некогда  нанес глубокую рану Одиссею кабан, когда охотился он с сыновьями  Автолика на склонах Парнаса. По этому-то рубцу Эвриклея узнала Одиссея. Опрокинула она от изумления таз с водой. Слезы заволокли ей глаза, и дрожащим от радости голосом сказала она:

- Одиссей, ты ли это, мое  дорогое дитя? Как не узнала  я тебя раньше!

Эвриклея хотела сказать и Пенелопе, что вернулся, наконец, ее муж, но Одиссей  поспешно зажал ей рот рукой и  тихо промолвил:

- Да, я Одиссей, которого ты  вынянчила! Но молчи, не выдавай  моей тайны, иначе ты погубишь  меня. Берегись сообщить кому-либо  о моем возвращении! Суровой  каре подвергну я тебя и  не пощажу, хотя ты и моя  кормилица, когда я буду наказывать  рабынь за их проступки, если  узнают они от тебя, что я  вернулся.

Поклялась Эвриклея хранить тайну. Радуясь возвращению Одиссея, принесла она еще воды и омыла ему  ноги. Пенелопа не заметила, что произошло; ее вниманием завладела богиня Афина.

Когда Одиссей сел опять у  огня, стала жаловаться на свою горькую  судьбу Пенелопа и рассказала о сне, который видела недавно. Она видела, будто орел растерзал всех ее белоснежных  домашних гусей, и все женщины  Итаки оплакивали их вместе с нею. Но вдруг орел прилетел обратно, сел  на крыше дворца и человеческим голосом  сказал: "Пенелопа, это не сон, а  знамение того, что совершится. Гуси - это женихи, я же Одиссей, который  скоро вернется".

Одиссей же сказал Пенелопе, что сон  ее, как и сама она видит, так  ясен, что его не стоит и толковать. Но не могла даже такому сну поверить Пенелопа, она не верила, что вернется, наконец, Одиссей. Она сказала страннику, что решила на следующий день испытать женихов: вынести лук Одиссея и предложить им натянуть его и попасть в поставленную цель; того из них, кто исполнит это, решила она выбрать себе в мужья. Посоветовал Пенелопе странник не откладывать этого испытания и прибавил:

- Прежде чем кто-нибудь из  женихов натянет лук и попадет  в цель, вернется Одиссей. 

Так разговаривала со странником Пенелопа, не подозревая, что говорит с Одиссеем. Но было уже поздно. Хотя Пенелопа готова была всю ночь напролет говорить со странником, все же пора ей было идти на покой. Встала она и пошла в  свой покой со всеми рабынями, и  там погрузила ее в сладкий  сон богиня Афина.

Одиссей же, устроив себе ложе из кожи быка и овчин, лег на него, но не мог  заснуть. Он все думал о том, как  отомстить женихам. Приблизилась к  его ложу богиня Афина; она успокоила  его, обещала свою помощь и сказала, что уже скоро кончатся все  его бедствия.

Наконец, усыпила Одиссея богиня Афина. Но недолго он спал, разбудил его громкий плач Пенелопы, сетовавшей на то, что не дают боги вернуться  Одиссею. Встал Одиссей, убрал свое ложе и, выйдя на двор, стал молить Зевса  послать ему доброе знамение в  первых словах, которые он услышит  в это утро. Внял Зевс Одиссею, и  раскатился громовой удар по небу. Первые же слова, услышанные Одиссеем, были слова  рабыни, моловшей на ручной мельнице муку. Она желала, чтобы это был последний  день, который, пируя, проведут женихи в доме Одиссея. Обрадовался Одиссей. Теперь он знал, что поможет ему  Зевс-громовержец отомстить женихам.