Языческая культура Древней Руси

 

К более низкому уровню могли относиться божества, связанные  с хозяйственными циклами и сезонными  обрядами, а также боги, воплощавшие  целостность замкнутых небольших  коллективов: Род, Чур у восточных славян и т.п. Возможно, что к этому уровню относилось и большинство женских божеств, обнаруживающих близкие связи с коллективом, иногда менее уподобленных человеку, чем боги высшего уровня.

 

Элементы следующего уровня характеризуются наибольшей абстрагированностью функций, что позволяет иногда рассматривать их как персонификацию членов основных противопоставлений; например, Доля, Лихо, Правда, Кривда, Смерть, или соответствующих специализированных функций, например Суд.

 

С обозначением доли, удачи, счастья, вероятно, было связано и  общеславянское Бог: можно сравнить богатый (имеющий бога, долю) -- убогий (не имеющий бога, долю), в украинском языке -- небог, небога -- несчастный, нищий. Слово "Бог" входило в имена различных божеств -- Даждьбог, Чернобог и другие. Славянские данные и свидетельства других наиболее архаичных индоевропейских мифологий позволяют видеть в этих наименованиях отражение древнего слоя мифологических представлений праславян. Многие из этих персонажей выступают в сказочных повествованиях в соответствии со временем бытования сказки и даже конкретными жизненными ситуациями (например, Горе-Злосчастье).

 

С началом мифологизации  исторической традиции связываются  герои мифологического эпоса. Они  известны лишь по данным отдельных  славянских традиций: таковы генеалогические  герои, например Кий, Щек, Хорив у  восточных славян. Тем не менее, и  для праславянской мифологии  правдоподобна реконструкция уровня генеалогических героев. Более древни истоки в персонажах, выступающих  как противники этих героев, например, в чудовищах змееобразной природы, поздними вариантами которых можно  считать Соловья-Разбойника, Рарога-Рарашека. Возможен праславянский характер мифологического  сюжета о князе-оборотне, от рождения наделенным знаком волшебной власти (сербский эпос о Вуке Огненном Змее и восточнославянский эпос о Всеславе).

 

Сказочные персонажи -- по-видимому, участники ритуала в их мифологизированном обличье и предводители тех классов существ, которые сами принадлежат к низшему уровню: таковы баба-яга, кощей, чудо-юдо, лесной царь, водяной царь, морской царь.

 

К низшей мифологии относятся  разные классы неиндивидуализированной (часто и не человекообразной) нечестии, духов, животных, связанных со всем мифологическим пространством от дома до леса, болота и т.п.: домовые, лешие, водяные, русалки, вилы, лихорадки, мары, моры, кикиморы, судачки у западных славян; из животных -- медведь, волк.

 

Человек в его мифологизированной ипостаси соотносится со всеми предыдущими  уровнями славянской мифологии, особенно в ритуалах: Полазник, Праславянское  понятие души, духа выделяет человека среди других существ и имеет  глубокие индоевропейские корни.

 

2.4 Погребальная обрядность  древних славян

 

 

Эволюция погребальной обрядности и разные, порою резко отличные друг от друга, формы погребального  обряда отмечают существенные перемены в осознании мира, в той картине  мира, которую древний человек  создавал себе из сочетания познаваемой  реальности с изменяющимися представлениями  о предполагаемых, вымышленных силах, рассеянных, как ему казалось, в  природе.

 

Резкий перелом в воззрениях древнего славянина произошел еще  в праславянское время, когда  погребение скорченных трупов в земле  стало заменяться сожжением покойников и захоронением сожженного праха  в урнах.

 

Скорченные погребения имитировали  позу эмбриона в материнском чреве; скорченность достигалась искусственным  связыванием трупа. Родичи готовили умершего ко второму рождению на земле, к перевоплощению его в одно из живых существ.

 

Идея реинкарнации перевоплощения основывалась на представлении об особой жизненной силе, существующей раздельно  с человеком: один и тот же физический облик принадлежит и живому человеку, действующему, двигающемуся, видящему, думающему, и мертвому человеку, трупу, внешне неотличимому от живого, но недвижимому, бесчувственному - жизненная сила («душа») отделилась от него куда-то.

 

Скорченность трупов как  массовое явление сохраняется до рубежа бронзового века и железного. Кое-где архаичная скорченность доживает до VI в. до н. э. На смену скорченности приходит новая форма погребения: покойников хоронят в вытянутом  положении; умерший «спит», остается человеком (спокойным человеком - «покойником») и не готовясь ко второму рождению, к воплощению в другом существе.

 

Но самая разительная  перемена в погребальном обряде связана  с появлением кремации, полного сожжения трупов. Идея кремации, разумеется, тоже связана с представлениями о  жизненной силе, о ее неистребимости и вечности, но теперь ей находят  новое местожительство - небо, куда души умерших попадают вместе с дымом погребального костра. Идея неба, заселение неба («ирья») душами своих предков, «дзядов», появляется в эпоху усиления земледельческого сектора хозяйства и, очевидно, связана с той несравненно возросшей ролью неба, небесной влаги, которая характерна для всего земледельческого периода.

 

Впрочем, следует отметить, что в реальных археологических  следах погребального обряда мы постоянно  наблюдаем сосуществование (с разным процентным соотношением) обеих форм - древней ингумации, захоронения  покойников в земле, и новой, родившейся лишь в середине II тысячелетия до н. э. кремации. Обе они связаны с общей идеей культы предков, но, очевидно, с разной практической (с точки зрения древних людей) направленностью этой идеи. Захоронение предков в земле могло означать, во-первых, то, что они как бы охраняют земельные угодья племени («священная земля предков»), а во-вторых, что они, находящиеся в земле предки, способствуют рождающей силе земли. Небо в этом случае в расчет не принималось.

 

При трупосожжении же совершенно отчетливо проступает новая идея душ предков, которые должны находиться где-то в среднем небе, в «аере»-«ирье», и, очевидно, содействовать всем небесным операциям (дождь, туман, снег) на благо оставшимся на земле потомкам. Когда в дни поминовения предков их приглашают на праздничную трапезу, то «деды» представляются летающими по воздуху. Трупосожжение не только торжественнее простой ингумации как обряд, но и значительно богаче по сумме вкладываемых в него представлений. Осуществив сожжение, отослав душу умершего в сонм других душ предков, древний славянин после этого повторял все то, что делалось и тысячи лет назад: он хоронил прах умершего в родной земле и тем самым обеспечивал себе все те магические преимущества, которые были присущи и простой ингумации.

 

Комплекс представлений, связанных с погребением предков, является общечеловеческим и этнические особенности сказываются в деталях и в сочетаниях второстепенных признаков или в разновременности появления этих признаков, тоже в большинстве случаев общих для многих народов.

 

Из числа таких элементов  погребального обряда следует назвать: курганные насыпи, погребальное сооружение в виде человеческого жилища (домовины) и захоронение праха умершего в обычном горшке для еды.

 

Изготовление домовины прямо  связано с идеей второй, посмертной, жизни, а насыпка полусферических  насыпей, по всей вероятности, отражает представления о трех горизонтальных ярусах Вселенной: курган изображает средний, земной, ярус, он является как бы моделью  кругозора видимого земного пространства; зарождается эта идея в открытых степных областях и именно тогда, когда пастушеские племена начинают перемещаться по пастбищам. Куда бы они не попали, везде земля представлялась им выпуклым кругом, шаровым сегментом, и они схематизировали свой видимый мир в форме кургана. На курганом-землей находится небо, верхний мир, а под курганом - подземный мир мертвых. Значительно труднее объяснить появление во многих местах устойчивого обычая захоронения сожженного праха покойников в горшках для приготовления пищи.

 

Причину появления новых  представлений о какой-то внутренней связи между посудой для еды  и местопребыванием праха предка следует искать, очевидно, в главной  религиозной задаче первобытных  земледельцев - в изобретении магических средств для обеспечения своей сытости, благополучия. Горшок для варева был конечной точкой длинного ряда действий предметов и разделов природы, обеспечивающих благоденствие земледельца: соха, вспаханная земля, семена, ростки, роса и дождь, серп, жерновки для размола и, наконец, печь и горшок для изготовления еды. Готовые продукты - каша и хлеб испокон века были ритуальной пищей и обязательной частью жертвоприношений таким божествам плодородия, как рожаницы. Существовали специальные виды каши, имевшие только ритуальное назначение: «кутья», «коливо» (из пшеничных зерен). Варилась кутья в горшке и в горшке же или в миске подавалась на праздничный стол или относилась на кладбище в «домовину» при поминовении умерших.

 

Горшки и миски с  едой - самые обычные вещи в славянских языческих курганах, но не эти напутственные  предметы помогут нам раскрыть связь  горшка с прахом умершего. Для нас  важнее указать на приготовление  еды из первых плодов, когда объектом культа был именно «каши горшок»; в севернорусских областях это происходило  от начала августа до начала ноября, когда заканчивался обмолот - работники, кончая молотить, говорили: «Хозяину ворошок - а нам каши горшок».

 

Горшок для приготовления  еды из первых плодов нередко считался священным предметом, а это позволяет  построить следующую смысловую  связь: умерший предок содействует  урожаю, благополучию своих потомков; душа покойника с дымом погребального  костра поднимается к небу, от которого зависит урожай; осязаемые останки (прах) укладываются в «сосуд мал», который  или уже применялся для приготовления  ритуальной каши в день первых плодов. Или подобен такому. Горшок с прахом предка зарывался в землю и прикрывался сверху домовиной или курганом. Вещественная часть предка, его прах и подаренные ему «милодары» предавались земле, от которой тоже находился в зависимости урожай славянина. Таким образом, происходила как бы бифуркация, раздвоение магической силы умершего родича: душа уходила в небо, а тело - в землю. Горшок для варева становился не только вместилищем праха, но и как бы постоянным напоминанием предку о первых плодах, о празднике благополучия.

 

Горшок, как символ блага, сытости, восходит, по всей вероятности, к весьма древним временам, примерно к земледельческому неолиту, когда  впервые появляется земледелие и  глиняная посуда.

 

2.5 Языческие святилища,  идолы, игрища

 

 

Многогранности языческого мировоззрения, сложившегося из наслоений  многих эпох, соответствовало многообразие форм культы и мест обращений к  потусторонним силам, родившимся в  сознании древнего человека.

 

Моление об урожае, различные  заклинательные действия, обращения  к силам природы и к духам  добра и зла, повсеместно рассеянным в природе, производились тоже повсеместно: пунктом обращения к этим силам  и принесения им жертв («треб») могло  быть и отдельное жилище, и срединная  площадь селения, и ключ-родник, и  луг за околицей, и берег реки, и лесная поляна, и возделанная  земледельцами нива.

 

Одни ритуальные действия не требовали почти никакого реквизита, кроме венка из цветов, свежесорванной ветки березы или разведенного на берегу реки костра. Таковы хороводы, игры, пляски, резко осуждаемые церковью. Естественно, что от этого разряда  языческих игрищ не уцелело никаких  подлинных археологических следов и мы можем компенсировать их отсутствие только обращением к этнографии. Для другого вида ритуальных действий требовались те или иные сооружения, то временные на одно празднество, то постоянные «капища», «кумирни идольские», снабженные деревянными или каменными изображениями славянских божеств.

 

Различны были и радиусы  притяжения ритуальных пунктов: одни обряды замыкались только внутри дома и усадьбы  одной семьи, другие собирали на «пиры  идольские» всех мужчин села в общесельскую «контину», а женщин в «беседу». Были и такие святилища, к которым  стягивались люди на «событие» (т. е. на совместное пребывание «со бытие») со всего племени или даже из нескольких соседних дружественных племен. Такие особо почитаемые ритуальные пункты просуществовали несколько тысяч лет и в конце концов были восприняты церковью (как православной, так и католической) с целью использование давней традиции религиозных молений в данном месте.

 

Западнославянский материал дает нам образцы значительных культовых  мест, имевших общеплеменное значение. Таковы, например, святилище Лады и  Лели в Сандомирских горах, священная  гора Собутка (от событие, собрание) в Силезии и огромное, огражденное каменным валом святилище под открытым небом на вершине горы Радуни (близ Собутки), вмещавшее несколько тысяч молящихся. Датируются эти грандиозные «требища» (мест для совершения треб) началом I тысячелетия до н. э., но совершение языческих обрядов там продолжалось, несмотря на построенные церкви и монастыри, вплоть до XV в. н. э., т. е. на протяжении двух с половиной тысяч лет от времени их возникновения как языческих сакральных центров.

 

Рассмотрим славянские святилища  того времени, когда римские авторы впервые заговорили о далеких  славянах - венедах, т. е. святилища зарубинецкой культуры. Примером зарубинецкого культового места внутри поселка может служить  селище «Грудок» близ Почепа в бассейне Средней Десны, куда в первые века н. э. направилась славянская колонизация из Среднего Поднепровья.

 

В середине раскопанного пространства, среди большого количества прямоугольных  жилищ со следами мощных печных столбов  обнаружена круглая в плане постройка. Диаметр ее - 5 м. Ф. М. Заверняев справедливо  считает ее святилищем. Среди вещевого материала там найдена редкостная для этой культуры вещь - египетская печать I-III вв. н. э. из голубой пасты  с интереснейшей посудой в  нем. В одном и том же доме найдены  миска со знаком плодородия и горшок с четырьмя знаками, которым А. К. Амброз посвятил специальную работу, продолжив на очень широком фоне сделанные ранее наблюдения . Дом в раскопе являлся только местом хранения священной посуды, а сама церемония варки первых плодов производилась, судя по раскопкам, в соседнем круглом помещении. Вход в круглое строение, оформленный двумя подпорами и ступенькой, находился как раз против дома со священными сосудами, в 12-15 шагах от него. Внутри круглое святилище, судя по данным раскопок, было устроено так: в центре было какое-то круглое глинобитное сооружение, укрепленное в нижней части столбами; глина обожжена. Автор раскопок назвал его просто кострищем . По всей вероятности, это или большой очаг или очаг-жертвенник, предназначенный для разведения огня, ближе ко входу - следы столбов и массивные остатки обгорелого дерева, что естественно расценивать как остатки главного идола, занимавшего срединное положение во всем святилище. В глубине ротонды, слева и справа от жертвенника-очага и центрального идола были устроены две большие ниши, около которых на окружности здания стояли столбы, очевидно, являвшиеся идолами меньшего значения. При круглой форме постройки и при центральном положении большого очага вполне естественно предполагать широкое дымовое отверстие в конической кровли. Оно давало выход пламени и дыму к небу и одновременно освещало весь храм сверху естественным дневным светом.