Трагизм и величие советской культуры

Трагизм и величие  советской культуры

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Содержание

Введение

1. Советская культура: падения и взлеты, надежды и свершения
2. Сталинский период
3. Культура в военные годы
4. Культура в послевоенные годы

Заключение

Список литературы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение 

Взгляд на историю мировой культуры позволяет увидеть одну закономерность: чем дальше в глубь веков обращаем мы взор, тем большими отрезками времени приходится нам оперировать. Сначала мы имеем дело с тысячелетиями, потом — с большими эпохами, охватывающими несколько веков, потом с веками, каждый из которых имеет свою специфику, затем счет начинает идти на десятилетия. Естественно и то, что чем ближе к нашим дням, тем большее количество имен и фактов требуют пристального внимания и анализа. Такова и культура советского периода: в ней множество явлений, каждое из них входит в несколько различных систем взаимодействий; переплетаясь, они составляют специфику культурной жизни эпохи.

Многое в советской культуре еще требует своего изучения, пересмотра, еще не создано сколько-нибудь стройного  взгляда на это обширное по времени  и событиям, противоречивое по своей  структуре и сущности явление. Большинство  имен, событий, идей, действий и свершений  еще ждут своих теоретиков. Мы же попытаемся выделить лишь некоторые, с  нашей, точки зрения, существенные стороны  культуры социалистической России.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1 Советская культура: падения и взлеты, надежды и свершения

 

Октябрьская революция подняла  с мест огромные человеческие массы, которые пришли в движение в процессе непримиримого противостояния. Одни считали, что рушится мир и вместе с ним привычный, казавшийся незыблемым и вечным порядок, другие видели в революции осуществление многовековой мечты о свободе, мире, земле и полагали, что пришел час особой справедливости, при которой все, что создается, будет принадлежать самим создателям. Но ни у тех, ни у других в сознании еще не было ясного представления о том, какие проблемы встанут на пути общества, каким образом должна складываться жизнь за гранью революционного процесса. И сторонники, и противники революции вступили в иной круг отношений с миром и друг с другом, полагаясь более на эмоциональное восприятие мира, чем на трезвый анализ и четкое видение целей. Можно сказать, что мощным психологическим двигателем поступков целых социальных слоев была та или иная эмоция. Через эту эмоцию воспринимались привычные понятия добра и зла, чести, совести, верности и предательства, порядочности и непорядочности. “С нами или против нас” — таков был определяющий принцип отношений. Он ложился в основу перераспределения мест в обществе, взаимодействия социальных слоев друг с другом и с государством. Именно это рождало те крайности в оценках, действиях, политике, которые привели к репрессиям и, в конечном счете, к последующему тоталитаризму.

Процесс такой перемены во всей своей  глубине отразился в трилогии А.Н.Толстого “Хождение по мукам”; книга И. Бабеля “Конармия” достаточно явно выделяет противоречия, которые формировали жесткую конструкцию будущего “военного коммунизма”. Но в круговороте гражданской войны рождались и романтические идеалы мирового коммунизма:

Он хату покинул, пошел  воевать,

Чтоб землю в Гренаде  крестьянам отдать. [М. Светлов, “Гренада”]

Трагедия этих светлых идеалов, искренней веры в торжество человеческого  начала заключается в том, что, столкнувшись с реальной действительностью, они  вынуждены были либо разбиться в  борьбе за свое утверждение в жизнь, либо выродиться в громкую фразу, лозунг, либо смениться скепсисом  и цинизмом.

Но, тем не менее, именно вера как особого рода эмоциональное состояние, состояние, за которым стоит будущее (а оно всегда прекрасно!), легло в основу беспримерного энтузиазма, связанного с подъемом экономики, с индустриализацией, с созданием своей армии, своих кадров. Эта вера рождала веселый молодой азарт преодоления трудностей, ощущение свежего ветра, как в известной картине Рылова “В голубом просторе”. Даже такие поэты, как С. Есенин, М. Цветаева, А. Блок, В. Брюсов, отнюдь не на основе социального заказа писали слова о признании революции, о ее светлых перспективах и о надеждах, связанных с этими перспективами. Так отозвалась М. Цветаева на экспедицию челюскинцев:

Сегодня да здравствует 

Советский Союз!

За вас каждым мускулом

Держусь — и горжусь:

Челюскинцы — русские! [316, с. 183]

Созданное в России государство  было уникальным по самой своей сути: ни одного аналога нигде в мире не было, и то горделивое чувство, которое  испытывали его создатели, было искренним, не вымученным, не конъюнктурным. Многие люди переживали состояние, похожее  на бесшабашность юности.

После Октябрьской революции возникли сложные отношения новой власти с деятелями культуры. С одной  стороны, представители интеллигенции  всячески поддерживались и поощрялись: даже в голодной Москве в период гражданской войны художникам и  ученым выделялись, хоть и скудные, пайки. С другой стороны, общий низкий уровень культуры не позволял развернуться таланту многих, среди них трагические судьбы М. Цветаевой, И. Гумилева (1886—1921), О. Мандельштама и таких столпов, как С. Есенин, В. Маяковский, чье понимание этого обстоятельства привело к конфликту с официальной идеологией и к смерти.

Две противоположности двигали  русскую культуру довоенного времени: немыслимая тяга к свету знаний, к строительству долгожданного  царства свободы для всего  трудового народа и тяжелое недоверие  к проявлению любого рода интеллигентности, свойственное средневековому обскуранту. Оба эти взаимоисключающих фактора  в соединении с развившимся тоталитаризмом создали для России условия изолированности  от развития европейской культуры, что привело страну к отставанию в области материальной культуры и к последующим трагическим  обстоятельствам Великой Отечественной  войны и более поздних лет.

Тем не менее, Россия этого времени дала миру огромное количество прекрасных произведений в самых разных областях культурной деятельности: в науке, искусстве, общественной мысли. Может быть, в том и выражалась главная особенность культурного феномена России: она на протяжении многих веков развивалась скорее вопреки, чем благодаря тем или иным обстоятельствам. Все, что представляет для западных теоретиков “загадку русской души”, сформировалось именно в противостоянии захватчикам и правителям, Востоку и Западу, стихийным и военным бедствиям, а часто и просто самим себе. Это противостояние позволило выкристаллизовать особый искренний голос, звучащий в каждом проявлении истинных ценностей русской культуры.

На гребне этой волны в России рождается такое уникальное явление  как особая детская литература, с  установкой, что “для детей надо писать, как для взрослых, только значительно лучше”. Можно сказать, что возникает особый пласт культуры — культура детства, с ее специфическими формами организации, с детским театром, музыкой, формами самодеятельности детей. Культура для детей несла в себе самый большой заряд оптимизма и веры в советские идеалы.

Во многом этот радостный оптимизм был частью идеологического воздействия, которое велось всеми способами, используя любые формы передачи информации; образование, воспитание, повседневная жизнь — все было пронизано идеологией социализма. Инакомыслие  не только не принималось, но и было тяжелейшим образом наказуемо, о  чем написано в наши дни довольно много. Но мы не должны сбрасывать со счетов и то, что все искусство, вся  система воспитания создавали положительный  образ человека, наделенного лучшими  чертами, о которых мечтало человечество многие века. Пусть во многом этот образ  был искусственным, плакатным, а  проблемы, возникавшие вокруг деяний этого идеального героя, сводились  в основном к частным случаям  и были легко преодолеваемы, а  враги — во многом смешны и несерьезны, но это был образ порядочного, справедливого, честного и, главное, гуманного  человека. Можно сказать, что главным  напряжением времени практически  во все времена советского периода  было резкое несоответствие идеала и  реальности, искусства и действительности. В искусстве советского периода  чаще преобладало долженствование, чем данность, желаемое, а не реалии времени. То же самое положение было и в области морали, и в области  философии. Может быть, эта уверенность  в достижимости идеального состояния  в каком-то вполне обозримом будущем  и была главным двигателем достижений в производстве, науке, образовании.

Б. Яковлев. Транспорт налаживается. 1923 год

Культура этого времени пестра, многослойна, мозаична, но при этом она составляет сложную системную  целостность. Гуманизм, человечность, искренние чувства и высокие  идеалы соединялись в ней с  бесстрастной и бесчеловечной машиной  административно-командной системы  власти, с тоталитаризмом, а гордость историческими достижениями народа выливалась в официальное прославление государственной системы.

Уже в начале советского периода  сложилась и выросла проблема многих последующих лет — противоречие между лозунгом и реальностью. Лозунг обычно обращен к внешней, формальной стороне поведения людей, он формирует  и внешнюю сторону идеологии. Демонстративная сторона жизни  должна была соответствовать новым, советским установкам и призывам. Существо же этих установок не осмысляется, не дискутируется. Для массы слабо  образованных или вообще не образованных людей лозунг заменяет многие истины, он функционирует как доктринальная  вера, вера в букву, а не смысл  лозунга. Это обстоятельство представляет собой прямую дорогу к формализму, как в каждом проявлении повседневной жизни, так и в искусстве (хотя именно здесь формализм официально порицается), в философии, морали. Это  явление ярко описано в повести  А. Н. Толстого “Гадюка”, героиня которого, силой обстоятельств брошенная в пекло гражданской войны и поверившая простым и понятным представлениям о коммунистической морали, сталкивается с такими сторонами обывательского образа жизни, которые в ее сознании так и не смогли совместиться с лозунгами эпохи.

При всех тяжелых и тягостных  факторах советской действительности, при всей ее двойственности нужно  все-таки отметить мощный рост образования, создание системы обучения, доступного самой широкой публике. Строительство  школ, вузов, университетов, массовое стремление молодежи к получению образования, а не документа о нем,— такой  же признак новой эпохи, как и  всеобщая идеологизация всей страны, как преследование инакомыслия, как всеобщая и тотальная зависимость общества от раз и навсегда выработанных лозунгов.

Эта двойственность отразилась и в  науке: в отличие от предыдущих столетий, интенсивно развивается экспериментальная  и фундаментальная наука, производство расширяет свои связи с ней, стремительно накапливают новые знания и опыт естественные науки. Этого же нельзя сказать о гуманитарном знании, которое сразу же было ограничено официальной идеологией, признающей лишь марксистский взгляд на гуманитарную сферу. Всенародное изучение марксизма приводит к упрощенному его пониманию, тем более, что изучается не суть марксизма, но наиболее понятные обывателю постулаты, часто выброшенные из контекста и превращенные в некое подобие лозунга (“Бытие определяет сознание”). Советское общество провозглашается лишенным противоречий, и таким образом, официально объявленная диалектика как единственный метод познания уничтожается по своей сути. Не могло быть и речи о рассмотрении марксистских положений с точки зрения новых реалий действительности. Философия, которая в средние века была служанкой богословия, становится служанкой политического курса единственной партии. Лишь отдельным теоретикам, занятым гносеологией¹, удалось добиться некоторых результатов: работы П. Копнина, Б. Кедрова, Э. Ильенкова были тонким ручейком философской мысли за многие десятилетия советской власти. А. Ф. Лосев, чьи работы в области эстетики и философии еще до сих пор не опубликованы полностью, был репрессирован и лишь после реабилитации, больной и почти слепой, получил право преподавания.

 

 

 

 

2 Сталинский период

Одним из самых тягостных и угрюмых  этапов существования отечественной  культуры в советский период был  начавший усиливаться с 30-х годов  культ личности Сталина — явление сложное, неоднозначное и противоречивое. Именно в этот период сложилось своеобразное состояние общества, почти магически воспринимающего слово как свершившийся факт. Страна была объявлена государством, создавшим самую передовую культуру в мире, а все успехи общества связывались с одним-единственным человеком, который представлялся компетентным буквально во всех сферах государственной, экономической, научной, художественной и любой другой деятельности. Газеты и радио довершали эту картину, а реальные достижения в индустриализации и некоторых социальных сферах, подкрепленные надеждой на светлое будущее, были основой энтузиазма масс. Все, что противоречило оптимистической картине, созданной в средствах массовой информации, считалось временными трудностями или происками вредителей. Любые попытки реалистического взгляда на общество, предложения оптимальных способов решения трудных проблем оценивались как разрушительные, вредительские и противоречащие великим целям общества.

Но главным парадоксом времени  оставалось то, что провозглашенное  республиканское государство на самом деле было государством почти  самодержавным (не действовало лишь право наследования власти). Выборы постепенно превратились в фикцию, во всенародный праздник демонстрации единого взгляда на политику и  того Единственного, который может  осуществлять ее.

На этом фоне развитие образования, научной и художественной жизни  подвергается все большей регламентации. Желание же рапортовать о нескончаемых победах рождало самые большие  пороки общества — показуху и штурмовщину. В системе образования эти пороки оборачивались снижением уровня общей образованности, а следовательно, утверждались раз и навсегда заданные школьные и вузовские программы и расписанные поурочно курсы учебных дисциплин. Не особенно образованным “выдвиженцам” поручается руководство самыми различными сферами производства, сельского хозяйства, науки и искусства. Наука начинает ставиться во все большую зависимость от идеологии, инициатива делается наказуемой, а непокорные или мыслящие люди попадают под беспощадную метлу “чисток”.

Может быть, несколько менее пострадали от бесконечных чисток и некомпетентного  руководства точные и прикладные науки. Благодаря этому смогли развиваться  физика, в том числе и ядерная, космонавтика, биология, физиология, медицина. Однако и здесь началось наступление  на такие сферы науки, как генетика и кибернетика. Обе эти отрасли знания (генетика в 30-е годы, а кибернетика — в послевоенные) были названы “буржуазной псевдонаукой”, а ученые, работавшие в этих областях,— Я. И. Вавилов (1887—1943), А. И. Берг (1893—1979) подвергнуты репрессиям. Гуманитарные же науки должны были соблюдать “принцип партийности”. Здесь также произошло то, что характеризует мировоззренческий уровень культуры этого времени — превращение марксизма в особую форму религии, требующую доктринальной веры. Все сложнейшие философские проблемы были заменены “Вопросами ленинизма”, написанными Сталиным, и “Кратким курсом истории ВКП(б)”.