Ритуал

Непостоянство обычая - достаточно очевидный факт. Однако нередко вера в быстроту изменения обычаев  оказывается сильно преувеличенной, ибо внимание привлекают как раз  сравнительно небольшие отличия  от того, что социально установлено. Сравнение сегодняшней американской жизни с жизнью средневекового английского  города в более широкой перспективе  культурной антропологии может доказать, напротив, относительное постоянство  культуры, а не тенденцию к ее изменению.

Дисгармония, постепенно накопляющаяся  благодаря использованию орудий и изобретений или другим манипулятивным типам поведения, обогащающим культурный фонд общественных профессий, ускоряет процесс изменения обычая. Например, внедрение автомобилей сначала не ощущалось как обычай, непременно опрокидывающий заведенные ранее традиции, но с течением времени все обычаи, относившиеся к нанесению визитов и к другим способам проведения свободного времени, серьезно видоизменились под влиянием автомобиля как технического изобретения. Подчеркнутая вежливость при социальном взаимодействии, ощущаемая как препятствие к свободному использованию этого нового энергетического источника, постепен-но устраняется или сокращается. Дисгармония, появляющаяся вследствие возникновения новых ценностей, также способствует изменению в обычаях. Например, более вольные манеры современной женщины (по сравнению с гораздо более конвенционализованным поведением женщин в прошлые века) объясняются тем, что возникла новая установка относительно женщины и ее отношения к мужчине. Влияние других народов, например, введение в обиход западного общества чая и кофе и распространение парламентаризма в разных странах, трактуются как детерминанты изменения (в большей мере антропологами, нежели историками и социологами). Излюбленные примеры того, как выдающиеся личности влияют на становление моды, большей частью относятся к области легенды и вызваны желанием подчеркнуть действие более безличных факторов, которые в целом гораздо более важны, чем конкретные личные факторы. По мере постепенного распространения обычая, который в значительной степени символичен и характерен для избранной части населения, основная причина для его воспроизводства постепенно ослабляется, так что он либо отмирает вовсе, либо приобретает совершенно новую функцию.

Этот механизм особенно заметен  в жизни языка. Выражения, считающиеся  яркими или шикарными вследствие их хождения в привилегированных  кругах, вскоре перенимаются широкими массами и со временем умирают  по причине своей банальности. Прежде чем может быть сформулирована воистину удовлетворительная теория культурных изменений, необходимо как можно  глубже и точнее постичь суть межличностного взаимодействия, особенно в том, что  касается бессознательной передачи чувств.

Дольше всего живут  те обычаи, которые либо соответствуют  столь фундаментальным человеческим потребностям, что едва ли могут  быть всерьез изменены, либо по самой  своей сути могут быть с легкостью  функционально переинтерпретированы. Пример постоянства первого типа - обычай матерей вскармливать ребенка грудью. От этого правила нередко отходят, однако и современная Америка, и более примитивные племена сохраняют в качестве обычая такой способ поведения, который, очевидно, тесно связан с природной жизнью человека. Примером постоянства второго типа, которое можно назвать адаптивным постоянством, служит язык, склонный к стабильности и вместе с тем постоянно подвергающийся переинтерпретации в соот- ветствии с запросами той цивилизации, которую он обслуживает. Например, слово robin в США обозначает дрозда - птицу, сильно отличающуюся от малиновки - той английской птицы, которую оно обозначало первоначально. Это слово могло бы и дальше функционировать с изменившимся значением, потому что оно есть символ и, таким образом, способно к безграничному переосмыслению.

Термин <пережиток> не следует  применять к обычаю, имеющему четко  определенную функцию, которая явно отличается от его первоначальной роли и культурной значимости. Употребление слова <пережиток> в упомянутом расширительном смысле может привести егок утрате какого бы то ни было смысла, ведь тогда пришлось бы считать пережитками почти все современные обычаи окружающего нас общества. Но есть и некоторые такие обычаи, под которые трудно подвести какое бы то ни было рациональное основание и которые могут рассматриваться аналогично рудиментарным органам в биологии. Как пример такого пережитка часто приводят декоративные пуговицы на современной одежде. Использование римских цифр наряду с арабскими может также считаться пережитком. Однако вообще-то предпочтительнее было бы не употреблять это слово слишком вольно, ибо весьма нелегко доказать, что какой-либо обычай (независимо от того, насколько бесполезным он стал или насколько далек от своего первоначального применения) совершенно лишен всякого (даже символического) значения.

Обычай бывает прочнее  и стабильнее в примитивных обществах, чем в современных. Примитивная группа - меньше, поэтому в ней психологически необходима ббльшая степень конформизма. В более сложном коллективе, насчитывающем гораздо большее число членов, нарушение обычая со стороны нескольких отдельных индивидов, которые, в свою очередь, могут стать стимулом для более широкомасштабных изменений в культуре всего общества, не так сильно отражается на сплоченности данной группы, ибо остальные члены группы чувствуют поддержку подавляющего большинства своих соплеменников и могут действовать далее и не опираясь на поддержку девиантов (индивидов с отклонениями в поведении). Примитивное общество так-же не имеет такой письменной традиции, к которой можно было бы апеллировать как к безличному арбитру в области обычаев, и поэтому вкладывает больше энергии в сохранение того, что переносится от старших поколений к младшим в процессе практической деятельности и согласно устным традициям. Наличие документов освобождает индивида от необходимости нести личную ответственность за непрерывное воспроизводство обычая. Обычно придается излишнее значение реально, а не символически консервирующей силе написанного слова.

У примитивных народов  обычай склонен развивать некоторую  степень сакральности как следствие своей связи с магическими и религиозными процедурами. Если некоторый тип деятельности связан с ри- туалом, склонным, в свою очередь, ассоциироваться с легендой, которая в сознании представителя данной группы объясняет подобного рода деятельность, то тогда решительный отход от традиционно со- храняемой схемы поведения ощущается как святотатство и угроза безопасности этой группы, В примитивных обществах имеет место также гораздо меньшая степень разделения труда, чем у нас. Это значит, что силы, способствующие экспериментированию при решении технических проблем, там во столько же раз меньше.

В современном мире обычай, как правило, гораздо консервативнее в сельских районах, чем в городе, по той же причине, по которой обычай более стабилен у примитивных  народов (см. выше). Более сильный  разброс сельского населения, вообще говоря, означает не более интенсивную  культивацию форм обычая, а скорее компенсаторное стремление уравновесить своим конформизмом угрозу, создаваемую  разобщенностью.

Внутри сложного коллектива, такого, какой можно найти в  современных городах, обычай, как  правило, в целом более стабилен в менее развитых группах. Многое зависит от символики обычая. Есть некоторые типы обычаев, особенно таких, как символика статуса, склонных к большей сохранности в более  образованных или состоятельных  группах, чем в менее образованных. Например, современный американский обычай замужних женщин сохранять девичью  фамилию не спешит укореняться среди  самых состоятельных слоев общества, и в этом они смыкаются с  необразованным большинством, в то время как среди интеллектуально  среднего класса этот обычай понемногу  распространяется.

Различные степени консерватизма  в обычаях могут быть проил- люстрированы поведением отдельного индивида, так как он вступает в весьма различные типы социального взаимодействия (social participation). Например, в Англии один и тот же индивид может в бытность лондонцем выступать реформатором обычая, но, проживая в сельской местности, настаивать на сохранении деревенских обычаев. Сотрудник американского университета может презирать обычаи, на- ходясь в своем факультетском клубе, но свято блюсти религиозный обычай по воскресеньям в церкви. Верность обычаю или отступление от него - это не просто функция темперамента или личности, но также одно из проявлений символизации многообразного участия в общественной жизни.

Вообще обычай называют ограничительным  фактором (constraining force). Общеизвестен конфликт между волей индивида и социальным давлением, но даже самый сильный и самоуверенный индивид вы- нужден прибегать к помощи обычая. Большей частью это делается затем, чтобы таким образом усилить влияние своей личной воли на общество, чего нельзя добиться без безоговорочного достижения общественного согласия. Свобода, достигаемая отказом от соблюдения обычая, - это, по сути дела, субъективная свобода бегства, а нереальная свобода завоевания. Обычай помогает значительно экономнее изучить личность; он есть символическое утверждение солидарности данной группы. Побочным продуктом этих фундаментальных функций обычая является более чувствительная ценность, происходящая из способности связать настоящее с прошедшим и таким образом установить более крупное <ego> во времени, которое дополняет своим авторитетом более крупное <ego>, представленное коллективом - в той степени, в которой оно функционирует в настоящем.

Формулировка обычаев  в сфере прав и обязанностей индивидов  в их многообразных отношениях ведет  к становлению закона. Когда речь идет о примитивных обществах, то употреблять термин <закон> нежелательно, хотя это часто делается и приводит к размыванию понятий. Это допустимо  лишь в том случае, когда управление конвенциональной деятельностью становится эксплицитным, становится прерогативой конкретных лиц или группы лиц. Нет  таких обществ, которые были бы полностью  свободны от сковывающей силы не выраженного  явно закона, но поскольку есть также  много примитивных обществ, знакомых с некоторыми правовыми процедурами, то представляется предпочтительным говорить о законе лишь в последнем случае. Например, у небольшого числа племен американских индейцев освященные обычаем обязательства (customary obligations) трактуются данным коллективом как правовая система с регулятивными функциями. Психологически закон преобладает, а институционально - нет. Это резко контрастирует с правовой процедурой, развитой большинством африканских племен. Здесь царит не просто обычай (в <имплицитном> смысле), а абсолютно эксплицитное признание правил управления и наказания за их нарушение, с развитыми методами обнаружения виновности и правом наказывать, принадлежащим королю. На примере американского права можно показать, что разница между обычаем и законом состоит не в отличии устной традиции от письменной формулировки обычая. Обычай может перерасти в закон задолго до появления письменности и неоднократно перерастал, как нетрудно убедиться. Когда обычай имеет психологическую силу закона, но не контролируется обществом с помощью эксплицитных наказаний, тогда он может быть назван этикой, или, попросту говоря, нравственностью. В более простых формах общества трудно отличить право от этики. И то, и другое восходит к обычаю, но несколько по-разному. Мирская, или человеческая, суверенность все больше и больше отличается от социально рассеянной, сверхъестественной, или безличной суверенности. Обычаи, контролируемые суверенностью первого рода, - это законы (law); обычаи, контролируемые суверенностью второго рода,- это этика.

Факторы, способствующие формированию обычая, большей частью носят совершенно безличный характер и коренятся  в самом факте человеческих взаимоотношений. Есть также более осознаваемые фак-торы, способствующие воспроизводству обычая. Важнейшие из них - это право и религия, особенно религия в форме организованной церкви и духовенства. Есть также организации, которые ощутимо заинтересованы в сохранении обычаев, грозящих выйти из употребления.

В современном мире нередко  наблюдается довольно слабый националистический мотив, опирающийся на несколько  искусственное поощрение архаических  обычаев. Многие ритуалы современных  шотландских кланов не являются исконно  консервативными, а скорее носят  вторичный характер.

Если сложные формы  сознательной манипуляции мыслями  и действиями, управляющие современным  обществом, не включать в понятие <обычай>, то можно сказать, что сила обычаев  постепенно уменьшается. Такое ослабление действия обычаев обусловлено следующими факторами: возрастающее разделение труда с его тенденцией делать переходы ко все менее и менее однородному обществу; рас- пространяющееся рационалистическое мироощущение, в свете которого мотивация обычая большей частью блекнет; усиливающаяся тенденция разрыва с местной традицией и, наконец, все большее значение, придаваемое индивидуальности. Скрытый идеал современного мышления, по-видимому, состоит в том, чтобы разбить обычаи на два полярных типа: один полюс будет составлять индивидуально обусловленная привычка, а другой - широкомасштабное институциональное планирование крупных мероприятий, проводимых человечеством.