Модернизм и постмодернизм в культуре 20 века

ЛИТЕРАТУРА

Символизм

Часто путают три слова: декадентство, модернизм и символизм. Между  тем смысл их различен. Модернизм (от франц. «modern» - современный) – шире символизма Модернистами были все писатели, искавшие новые пути в литературе: акмеисты, футуристы и даже писатели, которых называли «неореалистами». В России начала XX века было модно подражать «туманным стихам» символистов, рядиться в блоковских «Незнакомок». Была в русских символистах одна черта, которая легко имитировалась людьми, никакого отношения к символизму не имеющими: необычная манера поведения. Собственно «символизм» - это литературное течение, сознательно взявшее символ за основу искусства. Сложность изучения русского символизма состоит в том, что все три элемента – модернизм, декадентство и собственно символизм – проявлялись в нем в неразрывном единстве.

Символизм был своеобразной попыткой эстетической попыткой уйти от противоречий реальной действительности в область «общих», «вечных» идей и «истин». Это обусловило отход  символистов от традиций демократической  русской мысли и от гражданских  традиций русской классической литературы к философско-идеалистической реакции  в эстетике, противопоставляемой  символистами эстетике революционно-демократической. Символизм не был явлением внутренне  однородным. Он представлял собой  сложное, исторически развивающееся  литературное направление, связанное  с именами крупнейших поэтов начала XX века. Русскими учителями нового направления  стали писатели XIX в. В начале 1900-х  гг. внутри символизма обозначались три  течения.

Первое из них на рубеже XIX-XX вв. было представлено группой писателей (Н.Минский, Д.Мережковский, З.Гиппиус и др.), связавших искусство с богоискательскими идеями, с идеями «религиозной общественности». Критика тогда же назвала их декадентами.

Второе течение (в нем главенствовали В.Брюсов и К.Бальмонт), заявившее о себе во второй половине 90-х гг., рассматривало новое направление как чисто литературное явление, как естественную закономерность в поступательном движении искусства слова. Этим писателям было свойственно импрессионистическое восприятие жизни и стремление к чисто художественному обновлению русской поэзии.

«Младшие» символисты – А.Блок, А.Белый, Вяч.Иванов, С.Соловьев, Эллис (Л.Л.Кобылинский) при своем вхождении в литературу выступили как приверженцы философско-религиозного понимания мира в духе поздней философии Вл.Соловьева.

Все три группы не были отделены друг от друга непроницаемой стеной. Они были объединены общим неприятием реалистического искусства. В то же время в среде самих символистов  постоянно шли ожесточенные споры.

Чтобы понять символизм, нужно  принять его несколько «театральное»  отношение к жизни как должное, как нечто естественное и даже необходимое. «Театральность» не была игрой. Русские символисты жили в  состоянии непрерывных ожиданий, причем не вполне определенных, но зато катастрофического размаха. Жизнь  в состоянии ожидания сделала  их чуткими к малейшим колебаниям духовной атмосферы. И потому творчество символистов – подвижно и переменчиво.

В литературе, живописи, музыке, в самом сознании людей конца XIX в. преобладали сине-серые цвета, пессимизм, ощущение бесцельности жизни. На исходе столетия стал ощутим разрыв времен: «старое отделилось от нового». С началом века мрачный дух  Шопенгауэра сменился влиянием Ницше, во всем чувствовалось веяние нового времени. Именно в эти годы приходит новое поколение символистов: Вяч.Иванов, А.Белый, А.Блок, Эллис (Лев Кобылинский), С.Соловьев.

Их жизнь – непрерывные  духовные скитания. Они запечатлеваются  непосредственно в творчестве и  во взглядах на искусство. В конце 1944 г. уже в преклонном возрасте Вяч.Иванов напишет в стихах своего рода «эстетический трактат» символизма, знамени которого он был верен всю жизнь:

Вы, чьи резец, палитра, лира,

Согласных муз одна семья,

Вы нас уводите из мира

В соседство инобытия.

И чем зеркальней отражает

Кристалл искусства лик  земной,

Тем явственней нас поражает

В нем жизнь иная, свет иной.

И про себя даемся диву,

Что не приметили  досель,

Как ветерок ласкает  ниву

И зелена под снегом ель.

В 1910-е гг. символизма как школы уже не существует. На смену ему приходят новые поэтические  течения. Завершил символизм как  литературное течение И.Анненский. Именно после его смерти в 1909 г. обозначился  кризис символизма. В Анненском уже  содержатся зерна и даже ростки дальнейшего  развития русской поэзии. Но при  этом символисты не перестали быть символистами. Ни Иванов, ни Белый, ни Блок в собственном творчестве не отрекались от символизма. Их поэзия насыщается реалистическими  деталями, но в целом – это  тот же символизм. Название поэмы  Блока «Двенадцать» - символ. Символом становятся и блоковские «Скифы». И в этом состоянии символизм пережил все прочие литературные течения начала века.

Символизм как творчество завершился только с кончиной своего последнего представителя Вячеслава  Иванова – в 1949 году…

Акмеизм

«Акмеизм» (от греч. «акме» - высшая степень чего-либо, цветущая сила) называли еще «адамизмом» (мужественный и твердый взгляд на жизнь).

Акмеисты: Н.С.Гумилев, О.Э.Мандельштам, А.А.Ахматова, С.М.Городецкий, М.А.Зенкевич, Г.И.Иванов, В.Н.Нарбут, Е.Ю.Кузьмина-Караваева – заявили о себе в 10-е гг. XX в. почти одновременно с футуристами. Важным отличием от футуристов было то, что, отталкиваясь от символизма как исчерпавшего свой исторический срок поэтического течения, акмеисты, тем не менее, продолжали считать себя наследниками символизма. Своего рода «промежуточными» фигурами между символизмом и акмеизмом оказались И.Ф.Анненский, серьезно повлиявший на становление Гумилева и Ахматовой, а также поэт, прозаик и критик Михаил Алексеевич Кузмин. Идея приемственности, а не разрыва, особенно ясно выражена в программной статье признанного вождя акмеистов Николая Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» (1913). В мягкой форме Гумилев также указывал на роковые ошибки символистов: «Русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом. Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию мифа».

Акмеисты оказались  чрезвычайно энергичны в своей  деятельности. В 1911-1914 гг. они объединились в группу «Цех поэтов», возглавляемую  Гумилевым. В 1912-1913 гг. основали собственный  журнал «Гиперборей» (редактор – переводчик М.Л.Лозинский). Выпустили также несколько  альманахов «Цеха поэтов».

Поэзия акмеистов  тяготела к воссозданию трехмерного  мира, его предметности. Ее привлекал  внешний, большей частью эстетизированный быт, «дух мелочей прелестных и воздушных» (М.Кузмин) или же подчеркнутый прозаизм житейских реалий.

Увлечение предметностью, предметной деталью было так велико, что даже мир душевных переживаний  нередко воплощался в поэзии акмеистов  в какой-нибудь вещи. В стихотворении  Гумилева «Я верил, я думал…» так  же предметна метафора тоскующего сердца – фарфоровый колокольчик. Любование  «мелочами», эстетизация их мешали поэтам увидеть мир больших чувств и реальных жизненных пропорций. Мир этот нередко выглядел у акмеистов игрушечным, аполитичным, вызывал впечатление искусственности и эфемерности человеческих страданий. Опираясь на поэтический опыт символистов, акмеисты часто обращались к паузному и свободному стиху, к дольнику. Различие между стиховой практикой акмеистов и символистов проявлялось не столько в ритмике, сколько в ином отношении к слову в стихе. У акмеистов стих ближе к разговорному строю речи и подчинен в основном ее смыслу. В целом поэтическая интонация у акмеистов несколько приподнята и часто даже патетична. Но рядом с нею нередко звучат сниженные обороты обыденной речи вроде строки «Будьте так любезны, разменяйте» (стихотворение Мандельштама «Золотой»). Особенно часты и разнообразны такие переходы у Ахматовой. Именно ахматовский стих, обогащенный ритмом живого языка, оказался самым значительным вкладом акмеизма в культуру русской поэтической речи.

Значительно по своей  художественной ценности литературное наследие Н.С.Гумилева. В его творчестве преобладала экзотическая и историческая тематика, он был певцом «сильной личности». Гумилеву принадлежит большая роль в развитии формы стиха, отличавшегося  чеканностью и точностью. Напрасно акмеисты так резко отмежевали себя от символистов. Те же «миры иные»  и тоску по ним мы встречаем  и в их поэзии. Этим объясняется  неприятие ими Великой Октябрьской  социалистической революции. Но судьба их не была однородной. Одни из них эмигрировали; Н. Гумилев якобы «принял активное участие в контрреволюционном заговоре»  и был расстрелян. В стихотворении  «Рабочий» он предсказал свой конец  от руки пролетария, отлившего пулю, «что меня с землею разлучит».

И господь воздаст  мне полной мерой 

За недолгий мой  и краткий век.

Это сделал в блузе  светло-серой 

Невысокий старый человек.

«Цех поэтов»  просуществовал недолго, до первой мировой  войны. Попытка его возобновления  в 1920 г. была прервана политикой большевиков  в области литературы. Но главным  образом конец «Цеха» был связан с расстрелом Гумилева в 1921 г. Такие  поэты, как С.Городецкий, А.Ахматова, В.Нарбут, М.Зенкевич не смогли эмигрировать. Например, А.Ахматова, которая не поняла и не приняла революцию, покинуть родину отказалась. Не сразу вернулась  она к творчеству. Но Великая Отечественная  война вновь пробудила в ней  поэта, поэта-патриота, уверенного в  победе своей Родины («Myжество», «Клятва» и др.). А.Ахматова в своей автобиографии писала, что для нее в стихах «...связь моя со временем, с новой жизнью моего народа».

Футуризм

Заявив о себе, как и акмеизм, в 10-е годы XIX в., русский футуризм сразу же привлек  всеобщее внимание – возможно, потому, что в наиболее радикальной форме  отражал дух раскола, который  носился в воздухе времени. Основным его принципом был отказ от старой культуры (от «старья», по любимому выражению В.Маяковского). Русские  футуристы в большинстве отдавали предпочтение городской культуре перед деревенской, искали новые формы выразительности: звукоподражание, «свободный синтаксис», словотворчество, приемы плаката, графический стих (знаменитая лесенка Маяковского) и т.д. Слово «футуризм» происходит от латинского «futurum», т.е. «будущее». Русский футуризм складывался из борьбы и взаимодействия нескольких основных группировок.

- Кубофутуризм

Самой значительной была группа «кубофутуристов», или «будетлян» (неологизм Хлебникова) под названием «Гилея». В нее входили братья Давид и Николай Бурлюки, Елена Гуро, Василий Каменский, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц, Владимир Маяковский, Велимир Хлебников. Некоторые из них были не только поэтами, но и художниками (Д.Бурлюк, Е.Гуро, отчасти Хлебников и Маяковский). Что наложило на поэзию кубофутуристов печать «новой живописности». Одним из оружий футуристов была их способность не только «брать за глотку», но и «брать глоткой». Внешняя манера поведения, вызывающие одежды, голосовые данные – играли первостатейное значение. В поисках «самовитого слова» (ценного «само в себе», вне всякого конкретного смысла) они писали стихи, в которых принципиально отсутствовал смысл, но которые, по замыслу создателей, несли в себе какой-то «сверхсмысл». Образцом поэзии этого рода можно считать знаменитое «стихотворение» Крученых:

Дыр бул щыл

Убеш щур

скум

вы со бу

р л эз

Эта поэзия была реакцией на обветшалость традиционных эстетических форм. В то же время футуризм Маяковского  имел традиционные корни в русской культуре XIX в. Это анархизм Бакунина, «реальная критика» Чернышевского и Добролюбова, эстетический нигилизм Писарева, пафос опрощения Льва Толстого… Союзниками футуристов были художники- авангардисты, входившие в объединения «Бубновый валет», «Ослиный хвост» и «Союз молодежи». В оформлении футуристических книг принимали участие К.Малевич, О.Розанова, Н.Гончарова, М.Ларионов.

- Эгофутуризм

Второй по значительности футуристической группой была группа Игоря Северянина, называвшая себя «эгофутуристами» («ego» лат. – «я»). В нее входили Игорь Северянин, И.В.Игнатьев, К.К.Олимпов, Василиск Гнедов, Георгий Иванов и др. Назывались они «Ассоциацией эгофутуристов», но в действительности поэтическое значение группы исчерпывается поэзией одного Северянина. В 1911 г. Северянин издал сборник «Пролог эгофутуризма».

Эгофутуристы не предлагали сбрасывать классиков «с парохода современности», а только призывали к «поискам нового». Ядром  программы были формальные требования: смелые образы, отказ от поэтических  штампов и слов, вводимых в стих только ради рифмы и размера, эксперименты в области лексики. Основополагающим для северянинской доктрины эгофутуризма было утверждение всеоправдания, которое приводило к полному общественному индифферентизму. Так, в «Шампанском полонезе» (1912) вызывающе уравнены взаимоисключающие друг друга идейные и жизненные противоречия.

Шампанское, в лилии  журчащее, искристо –

Вино, упоенное бокалом  цветка.

Я славлю восторженно  Христа и Антихриста

Душой, обожженною восторгом глотка!

Голубку и ястреба! Рейхстаг и Бастилию!

Кокотку и схимника! Порывность и сон!

В шампанское лилию! Шампанского в лилию!

В морях Дисгармонии  – маяк Унисон!

Несмотря на всю  ограниченность поэтического кругозора  Северянина, его поэзия не без основания  производила впечатление новизны. Северянин был музыкален, произведения его отличаются большой напевностью  и своеобразным лиризмом. В.Брюсов и  Ф.Сологуб, написавший предисловие  к первой большой книге Северянина («Громокипящий кубок»), назвали  его истинным поэтом. Одаренность  Северянина отмечена Блоком, Горьким, Луначарским и многими другими.

Своеобразный московский филиал эгофутуризма, поэтическая группа при издательстве «Мезонин поэзии», в которую входили В.Г.Шершеневич, Рюрик Ивнев и др., также не сыграла заметной роли в поэзии начала XX в.

Еще одна группа умеренных  футуристов, «Центрифуга», явно оказалась  в тени шумного, скандального успеха кубофутуристов и Игоря Северянина. В нее входили Б.Л.Пастернак, Н.Н.Асеев, С.П.Бобров, К.А.Большаков и др. Футуризм в понимании Пастернака был новаторским подходом к обычным жизненным явлениям, воспринятым в аспекте вечности. «Позвольте же импрессионизму в сердцевинной метафоре футуризма быть импрессионизмом вечного. Преобразование временного в вечное при посредстве лимитационного мгновения – вот истинный смысл футуристических аббревиатур», - так излагал Пастернак свой взгляд на поэзию в программной статье «Черный бокал». Его футуризм проявлялся в тяготении к первичной детскости и восприятия мира, в затрудненности художественной формы, в подчеркнутом использовании звучания слова.