Исследование русской культуры

"Нас срамота застанет в смертный час,

Нам даже в смерти не найти спасенья,

И отвернутся ангелы от нас".

Вдруг мы у себя начинаем искать это Возрождение. И в деятели  эпохи Возрождения записывают  преподобного Дионисия Глушицкого. Что общего между Дионисием Глушицким и Леонардо да Винчи, Андреем Рублёвым, Дионисием, который расписывает церковь Рождества Богородицы в Ферапонтове и в Звенигороде. Появляется предположение: это должно быть наше русское барокко. Но опять-таки, что такое барокко на Западе? Это убеждённость в том, что весь мир "сон и иллюзия", нагнетание ужасного, возникающего из того, что человеку открылся ужас его существования. И приводят наш текст, где человек продает душу дьяволу, и утверждается, что это роман ужаса. Но в аналогичном барочном романе человек продаёт душу дьяволу, потому что его влечёт жажда денег, власти, и, в конце концов, он убедается в их тщете. В нашей книжке, где отрок продаёт душу дьяволу, он это делает, потому что глупенький, маленький, необразованный, и договор с сатаной подписывает, потому что имя своё начертать навык, а прочесть ничего не может. Автор рефреном восклицает: "Оле! Оле!Безумный юноша! Что ж ты не учился!" У нас тоже был страшный XVII в., сопоставимый по свом ужасам с Западной Европой. Но сказать, что всё лишь "сон и тлен", и ничего нельзя этому противопоставить, мы не можем. Попытка найти параллели всегда уводит нас в дебри. Вы читайте Лихачёва и Успенского, и Голейзовского, который эти построения во многом разоблачает, не отказывайтесь от этих исследований. Постарайтесь удержать на периферии памяти, что главное -  источники данного времени, каким образом эти процессы виделись из этого времени. Есть замечательный трехтомный "Словарь книжников Древней Руси. Человек, который увидит эти книги, то по величине их поймёт, что писали много. Есть маленькие сборники "Древнерусской литературы" для знакомства широкого круга неподготовленных читателей. Это хрестоматии, где подбор текстов за 600 лет, иногда в выдержках, иногда в коротких пересказах. Они каждый год переиздаются. Это стабильные учебники. Кроме того, есть два издания, одно написано лет 30 назад "Памятники литературы Древней Руси". Второе прошло сравнительно недавно и до сих пор находится в продаже: "Библиотека литературы Древней Руси". Если возникнет какой-то интерес, захочется найти текст в полном объёме, то можно отправится в специализированный магазин и стать счастливым обладателем прекрасной книги. Кроме того, если у вас будет одна книга, то вы будете находится в русле той традиции, которая имела место в Древней Руси. Если книжник Запада развивается по линии: этот человек любил книги, у него было их много, то на Руси, начиная с XIII столетия, упоминается, что человек любил одну книгу и постоянно её читал. Кроме Священного Писания, это мог быть "Сборник изречений Иоанна Златоуста" или "Сборник избранных трудов Ефрема Сирина". Это наиболее почитаемые в древней Руси авторы, позднее прибавилась"Лествица" Иоанна Лествнчника. В последствии список расширяется. Есть у человека одна книга, он всю жизнь ее читает, а после его смерти она переходит в монастырскую библиотеку. Два года назад был издан интересный "Каталог монастырской библиотеки Беловежского монастыря Вологодской области", где, в частности, анализируется, откуда поступила та или иная книга, кто её в течение всей жизни читал.

Очень интересным аспектом древнерусской культуры является своеобразное представление о пространстве. В плане пространственной локализации интересен первый момент. Необходимо понять: мы находимся на краю земли, если смотреть описания Руси, Скифии в иранских и арабских источниках. В византийских источниках неизменно описывается страна, находящаяся на краю. Осознавали ли себя наши предки как находящиеся с краю. В сущности национально-культурная мифология может строиться с этой точки зрения. Нет, не осознавали, наоборот, удивительным образом они считали, что находятся в центре, описывали это пространство. Если вы посмотрите "Повесть временных лет", то увидите: у нас есть север - Ижоры, есть те, кто живет южнее, есть те, кто живёт на западе и на востоке. А мы - посредине них. Возникает ощущение, что мы находимся в центре, которое будет сохраняться достаточно долго. В "Повести о Савве Грудцыне" XVII в.  бедному отроку, который умудрился продать душу дьяволу, автор восклицает:  "Оле, оле, безумный  юноша! Разве ты не знаешь, что Московского царство ни с коим царством не граничит". Кроме нас, нет вообще никого. Т.е. наши предки не осознают себя находящимися на краю ойкумены. Этот взгляд возможен для Византии, но невозможен для русских. Осознают ли наши предки, себя молодым народом, пришедщим в семью исторических народов позже по сравнению с греками  даже с болгарами?  Да, осознают. И один из текстов "Слово о законе и благодати" митрополита Иллариона (хотя бы в выдержках познакомьтесь с этим текстом) говорит о том, что мы приняли крещение позже всех, благодаря когану Владимиру. Коган - князь, нечто аналогичное царю, коган обладает полнотой власти. Иначе  могло возникнуть ощущение, как у Византии, которая описывает Русь как византийскую колонию: приняли христианство, соответственно приняли подчиненное положение. У Аврама и Сары не было детей. Ребенок у них родился позже, чем у Аврама и Агари, но Исаак был зачинателем многих народов, а Исмаил был изгнан в пустыню. В притче "О виноградаре" сказано, что те, кто приходят последними, получают тот же самый дар, как те, кто приходят первыми. И более того, он получают большую награду. Возникает замечательное ощущение: с одной стороны, последние, с другой, нет желания сравнивать себя с другими народами, возникшими гораздо позже. Появляется оптимистическое самоощущение: в центре всего, если говорить о культурном переживании географии. Кроме того, хоть и последние, но ничуть не хуже тех, кто пришёл первым или вторым, может быть, и лучше их,  и вся полнота Божьей благодати  в связи с крещением русской земле открыта.

На переживание пространственных представлений культуры накладывает свой отпечаток интересная особенность средневекового мышления. Когда мы имеем дело с контекстом Нового времени, то мы сталкиваемся преимущественно с представлением о том, что оригинальное, необычное, новое, современное, оно как раз ценно, новое как синоним хорошего, старое - синоним плохого. Это уже в Новейшее время в рамках постмодернистских построений появится представление о том, что винтаж - это здорово! А так старое - это плохое. Противопоставляются "век нынешний и век минувший", "век минувший" никакого сравнения с нынешним веком не выдерживает. Если говорить о средневековье, там взгляд на эту проблему другой, если ее рассматривать с оценочной точки зрения, то старое - хорошее, новое - нет,   уникальное  не значит хорошее. Хорошее то, что подражает образцу. В связи с этим в культуре Древней Руси возникает ситуация множества отражений, которая будет сохранена в культуре  удельной Руси, в период Московского царства.  Когда оказывается, для того чтобы  какое-то место оказалось подлинным, оно должно соответствовать образцу. Сам же образец получает трансцендентальный характер.

Настоящая столица - это Царьград или Иерусалим. Соответственно настоящая столица здесь у нас - это город, который объединял бы в себе определенные признаки Царьграда или Иерусалима. Это освященное пространство, которое заявляется в качестве второго Царьграда, не вербально в тексте, а получает выражение в материальном объекте.

Центральный храм Царьграда - Святая София. Соответственно, когда на роль такого Царьграда претендуют два города, в каждом городе возникают по своему софийскому храму. В Киеве и в Новгороде - Святая София. Впоследствии у нас возникает еще один претендент на роль столицы - это город Вологда, воспринимающийся не как второй Киев, а как ещё один Царьград. Сюда по приказу Ивана Грозного  пытаются перенести столицу. Этот проект будет рассматриваться. Это сейчас для нас Вологда - глушь, болото, город, как сообщает вологодская пресса, с минимальным доходом на душу населения. А тогда это был город, при помощи которого можно было "прорубить окно в Европу". Архангельск контролировал концессии англичан, торговля с Россией шла через Архангельский порт. Торговля проходила по рекам, и соответственно Двина, Вологда - прямой водный путь, который находился в некотором отдалении от границы (чтобы сразу не захватили), но  самый оживленный торговый центр. Этим планам Грозного не суждено было сбыться. Но благодарные вологчане этот проект помнят. Памятник ему поставили, кающемуся царю, стоящему на коленях. Кто поедет в Вологду, обнаружит на центральной площади  Софийский собор с пристроенной позже колокольней с роскошными фресками внутри. Раньше туда пускали, и всё можно было посмотреть, теперь не пускают. Там  великолепное изображение Софии в образе ангела с четырьмя крыльми.

Далее, настоящий город - это город рядом с которым находится Поклонная гора. Поклонная гора существует и под Иерусалимом, и под Константинополем. Смысл Поклонной горы под Иерусалимом был связан, в первую очередь, с возможностью паломничества в город и первого поклона его святыням. Смысл Поклонной горы под Константинополем: с одной стороны, это другой новый Иерусалим, с другой стороны, "новый Иерусалим" играл своеобразную роль в политической  жизни. Византийцы очень любили долго возить иностранных послов по бесплодной каменистой земле, затем привозили на Поклонную гору. И вдруг внизу открывался  роскошный город, перемежающийся виноградниками, невероятными каменными стенами, палатами, стоящими на одном  и на другом берегу пролива. У нас соответственно под Киевом - Поклонная гора, под Новгородом Великим  - Поклонная гора, впоследствии и под Москвой будет Поклонная гора. А вот под Владимиром на Клязьме, ещё одним городом, который был столицей, ее нет.

Настоящий город - город Золотых ворот. В соответствии с Константинополем  здесь таеже приемственность: в Киеве, во Владимире на Клязьме есть Золотые Ворота.

Кроме того, после  строительства Софийского храма соорудили храм Успения Божьей Матери. Праздник Успения начинает годовой церковный круг, и в связи с этим возникает тема Успенского собора, который маркирует столицу. Успенский собор в Киеве с его несчастной судьбой,  до сих пор неизвестно, кто его разрушил: наши или фашисты?Успенский собор есть в Москве, его архитектура  является калькой Успенского Владимирского собора. При этом святость пространства связана с сакральными символами, указывает на связь между нашей земной жизнью и жизней небесной.

При этом в соответствии со специфическими представлениями средневековья, в основе которого лежат магические переживания, оказывается, что святыню можно украсть, утащить. Андрей Боголюбский, если рассматривать его с точки зрения политической истории, то он - узурпатор. Осуществил попытку захвата Киевского престола силой. Это у него не вышло, он вернулся восвояси. Ему удалось захватить из Киева множество чтимых икон (в частности, икону Владимирской Божьей матери), он  увозит ту благодать, которая существует, в новую столицу. Аналогичным образом поступили новгородцы.

Новгород Великий был столицей отдельного государства, впечатляющего  по своим размерам, включающего Новгородскую, Псковскую область  вплоть до Карелии, часть юга. Устюжане пытались освободиться от новгородской власти. Новгородцы в Устюг пришли, навели порядок и в качестве карательной меры унесли  Устюжскую икону Божией матери. Это самая важная репарация. И интересно то, каким образом возглашались бытовые клики, при помощи которых утверждалась готовность сражаться, отстаивая свою родину в междоусобных бранях и в сражениях с иноплеменниками. Во Пскове: "За вотчину Пресвятой Троицы!", в Новгороде: "За Святую Софию!", в Москве: "За дом пресвятой Богородицы!"

Возникает ощущение, что наличие особо чтимых святых, наличие местного храма и стяжание всех земель этого храма, не имущества, а на сакральном уровне, представляет собой  подлинность существование этой территории, его настоящего бытия.  

Представление о вторичности, о подражании некоему образцу в пространственном плане будет проявляться в возникновении Лобного места как центра русской земли, от которого отсчитываются все расстояния Московского царства, на котором зачитываются постановления, и где, конечно, не совершаются никакие казни, с ним связана аналогия с нулевой отметкой,  которая существует в Иерусалиме.  У нас в стороне от Исторического проезда рядом  с восстановленной аркой и часовней Иверской Божьей Матери существует такая отметка -  наш "ноль", это табличка, вделанная в брусчатку, на которой ты стоишь, как на местном "пупе земли". В Иерусалиме тоже есть "пуп земли". У нас эту роль играло Лобное место. Представление о Кремле как о местном Иерусалиме проявляется в обрядах праздника Недели Вай. Патриарх на осляте (роль осла исполнял конь, у нас ослов не было, ему приделывали ослиные уши). Царь в качестве одного из апостолов вел осла на поводу, и все кругом кричали: "Осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!" Патриарх въезжал в Кремль. Только в этой ситуации патриарх заменяет Христа. Подчеркивается первенство церкви, поэтому весь обряд был Петром полностью уничтожен и запрещен. Но Кремль на то момент - Иерусалим.

Не только Кремль может оказаться ситуационным Иерусалимом. Второй, третий, каждый город мог себя осознавать новым Иерусалимом. И люди тоже, особенно личности значительные. В текстах, носящих характер похвальных, очень часто упоминаются личности "вторичными".  Интересно, что сейчас вторичность, эпигонство воспринимается отрицательно. Митрополит Илларион, желая похвалить князя Владимира, объявляет его вторым Костантином (Константин просветил Римскую империю, точно также Владимир просветил Русь), а его бабку Ольгу - второй Еленой. Андрей Боголюбский рассматривается как второй Давид, а наследовавший ему Всеволод, который  был строителем собора во Владимире, как второй Соломон (Соломон - сын Давида. Соломон строил храм и Всеволод строил храм). Возникает система параллелей. Иосиф Волоцкий рассматривается как второй Сергий Радонежский. В "Житии преподобного Сергия Радонежского" много параллелей из "Жития  преподобного Феодосия Печерского". Если говорить о "Житии святого Стефана Пермского", написанного Епифанием премудрым, то он оказываеися вторым Кириллом, подобным Кириллу и Мефодию, братьям словенским. Возникает система параллелей, отражений, повторяющих образность, не в укор, а в прославление  Вторичность, цитатность в средневековой культуре воспринимается не так, как сейчас. Если текст составлен из цитат, он нам неинтересен, вам преподаватель скажет:"А где же Вы сами, где же Ваши мысли?" В средневековье важно, чтобы человек знал цитаты. Сейчас мы их переписываем, а тогда человек воспроизводил их по памяти. Человек как цитата. И цитата как человек..